Почтальон (СИ) - Никонов Андрей Страница 37

— Прости меня, Варя, за всё то зло, что я тебе причинил, — серьёзно сказал Травин пустому дверному проёму, — но в замечаниях твоих я не нуждаюсь. Фомич, ты мне скажи, что делать будешь.

— Чего говорить-то, дождусь, а потом уже решу. Только и ты подмоги, сам знаешь, без прикрытия на такие дела идти не след.

— Непонятно мне, — Сергей потёр щёку, — зачем им ради тридцати семи червонцев такие сложности. Говоришь, обратно все деньги отдал, вдруг ты чего пропустил?

— Может и пропустил, — Фомич нахмурился, — пока ничего на ум не приходит. Ты-то сам что кумекаешь?

— Я, пожалуй, сегодня романтическое свидание устрою, в ресторан наведаюсь, зарплату выдадут днём, червонца хватит с дамой посидеть, как считаешь?

— Двух за глаза хватит, если шиковать не будешь. Шампанское предложат, не бери, они на заводе искусственных напитков в бутылки заливают сироп со спиртом и содовой, пиво у них тоже местное, хоть и неплохое, а водка — ленинградская, Спиртотреста. Хотя ты же всё равно ничего крепче кваса не пьёшь.

— И лимонад, — напомнил Сергей. — А докторша, она, наверное, вина захочет. Так что дай мне, друг ситный, из честно заработанных две бумажки.

Черницкая пила водку. Зал ресторана, небольшой, на двадцать столиков, был заполнен почти полностью, публика подобралась пёстрая, тут были и артельщики, прогуливающие оставшиеся после фининспектора червонцы, и приезжие пассажиры, пересаживающиеся из Гдова на Бологое, которым почему-то не понравилось питейное заведение на вокзале. Были и ценители ресторанной музыки, два скрипача, пианист и угрюмый старик с контрабасом очень даже неплохо играли что-то медленное и романтичное.

— С осени тут не была, — докторша без особого интереса осматривалась, — публика всё такая же. Ты сколько уже в Пскове?

— С января.

Сергей тоже вокруг глядел. Прежде чем попасть в зал, гости проходили через гардеробную, из которой одна дверь вела в туалет, а остальные две — неизвестно куда. В самом зале была ещё одна дверь, из которой появлялись официанты, а значит, там была кухня. Можно было найти в налимьей печени червяка и пойти поскандалить, но Травин сомневался, что отыщет нужных людей среди поваров и раздатчиков. И вообще, печёнка была свежайшей и очень сочной, зря обвинять того, кто её приготовил, Сергею не хотелось.

— А я вот уже два года здесь, — Черницкая на рыбный деликатес смотрела пренебрежительно, ей принесли куропатку с клюквенной подливкой, и она аккуратно обгрызала крылышко.

Фомич насчёт двух червонцев загнул, кормили здесь недорого и в основном тем, чем промышляли местные охотники и рыболовы, целая налимья печень, томлёная в сливках, обошлась Травину в полтора рубля, а половина куропатки, которую уничтожала докторша — в два с полтиной. Ещё три стоил маленький графин водки, а ягодный квас шел по тридцать копеек за большую кружку.

— Мы после гражданской в Эстонии оказались, — продолжала докторша, — в Изборске, а папа — здесь, я его только навещать ездила. Когда он умер, перебралась сюда, мы к этому времени с мужем разошлись. Максимку тоже хотела перевезти, но там у него отец, младшая сестричка, родичей полный мешок, бабушка с дедушкой, даже прадед есть, он к ним привык, так что видимся только по выходным. Чаще он ко мне, иногда я к ним езжу, паспорт пришлось сделать. Чудно, русский город, а теперь у чухонцев. Я ведь там в госпитале военном работала, только в последние годы нас, русских, стали вытеснять, медсестричкой бегать не хотелось.

— Все работы хороши, — Сергей только потянулся к расстегаю, как зал колыхнулся.

Гости ресторана дружно повернули головы к сцене, на которую забиралась невысокая полноватая певичка.

— Кто это? — Черницкая с интересом смотрела, как певичка вышла на сцену и одним кивком сорвала бурю оваций. — Местная знаменитость?

— Похоже, я с ней знаком. Дарья Павловна, актриса из клуба железнодорожников, муж у неё инженером в «Набате» служит, — Сергей поднялся, — пойду освежусь.

— Ага, — докторша рассеяно махнула рукой.

— День и ночь роняет сердце ласку, — пела Леднёва, — день и ночь кружится голова.

Её голос, мягкий и бархатистый, заползал в головы посетителям и кружил их, разбрасывая по тёмным углам посторонние мысли и волнения, разговоры за столиками прекратились вместе со стуком приборов по тарелкам, один из артельщиков приподнял рюмку с водкой, да так и замер, не донеся до рта. Романсу Бориса Фомина было уже года четыре, но публика слушала его как в первый раз.

Сергею исполнение тоже нравилось, но не до такой степени, чтобы отказываться от намеченного плана, наоборот, приковавшая к себе общее внимание актриса оказала ему услугу, из зала Травин выскочил почти незаметно, только гардеробщика пришлось отодвинуть, тот вылез из-за своей стойки, чтобы приобщиться к искусству вместе со швейцаром.

— Где здесь туалет? — спросил у него Травин.

Швейцар мотнул головой, мол, где-то там, и снова вытянул шею.

Собственно, в туалет Сергей был не прочь зайти, тем более что здесь предлагались удобства центрального водопровода и канализации, но прежде приоткрыл дверь прямо за гардеробом. Сразу за ней начинались ступеньки, они вели вниз, в темноту — на потолке висела лампочка, но она не горела. Травин прислушался, стараясь абстрагироваться от пения, внизу явно кто-то был, там двигали что-то по полу, так, что раздавался скрип железа о камень, значит, после лестницы была ещё одна дверь. Или кто-то развлекался в полной темноте.

Сергей спустился на один пролёт, с площадки был виден освещённый изнутри контур двери. Запертой — он толкнул её, потянул на себя, дубовое полотно с металлическими полосами на мощных петлях почти не покачнулось.

— Люди заняты делом, не будем им мешать, — он вернулся обратно, подошёл к другой двери, приоткрыл.

Пустой коридор заканчивался лестницей, ведущей наверх, проход был забран решёткой, запертой на замок, глухая стена на левой стороне ничего интересного не представляла, а справа одна из трёх дверей была приоткрыта. Травин не стал красться, но и излишнего шума не производил, подёргал решётку — замок на ней был несложным, но без отмычки или ключа не поддался бы, вернулся к незатворённой двери, постучал по косяку.

— Прощенья просим, — сказал он.

На стоящем в комнате диване боролись двое, раздетый до пояса мужчина навалился на женщину, та, судя по белому переднику, сбившемуся на бок и оголившему грудь — официантка, повизгивала и вяло отбивалась. К самой важной части акта они ещё не перешли.

— Чего тебе? — мужчина повернулся, Сергей узнал в нём бандита, который правил повозкой, Мухин говорил, что того старший называл Фимой. — Катись отседова, любезный.

— Туалет ищу, — Травин грубости не любил. — Но, если надо, могу остаться. Барышня, если этот хлюпик вам надоедает, дайте знать.

— Это кто хлюпик? — Фима соскочил с женщины, которая, похоже, этому только обрадовалась, — ты, фраер, за словом-то следи, а то быстро язык окорочу.

Сергей хотел было стукнуть грубияна, но тот сам замер, глядя на Травина снизу вверх, словно что-то чудное увидел.

— Ты что уставился, на мне узоров нет. Ещё раз спрашиваю, где здесь можно освежиться.

В голове у насильника крутились какие-то мысли, он с видимым усилием пытался их собрать в единую логическую конструкцию, чуть приоткрыв рот.

— Давайте я вас провожу, молодой человек, — официантка пришла в себя, соскочила с дивана, поправляя одежду.

— Куда? — растеряно спросил Фима. — Вертайся назад.

— Девушка со мной пойдёт, — прояснил ситуацию Травин, — или возражения есть?

Возражений не было, бандит угрюмо кивнул, зло посмотрел на женщину. Та выскочила из комнаты, увлекая Сергея за собой.

— Неприятности будут? — без обиняков спросил тот.

— Да уж куда без них, — официантка вздохнула, — не оставит он меня в покое, но вам, товарищ, лучше в это не лезть. Вон там туалет, а я работать пойду. А то сейчас Дарья Павловна споёт, и гости опять водки потребуют, уж очень они впечатляются от песенок этих.