Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович Страница 37

Тут случилась революция, и Гашек присягает уже временному правительству, и теперь пишет, как расцветёт Чехия, когда станет республикой! Долой монархию, да здравствует демократия!

Октябрьский переворот изменил планы. Отправляться через всю Сибирь во Владивосток, чтобы плыть во Францию и воевать за Антанту не хотелось, и он становится большевиком! Работает в Самаре, агитирует за Советскую Власть.

Чехи берут Самару, и Гашек покидает ряды красноармейцев. Дезертирует? Гашек говорит, что в Самаре он уничтожил важные и секретные документы, ага, ага. В Самаре и живет, притворяясь дурачком со справкой. Но время идет, белые изгнаны и побеждены, и Гашек снова становится до мозга костей красным.

Его посылают в Чехословакию, работать на мировую революцию, снабжают деньгами, явками и всем прочим.

Вернувшись в Прагу он вдруг обнаруживает, что мировая революция — дело опасное. Можно и в тюрьму угодить. И он возвращается к довоенной жизни — пьет пиво, гуляет по кабакам, опять пьет пиво — пока не заканчиваются революционные деньги.

Что делать? Он садится за роман.

И тут случается чудо: посредственный юморист пишет великий роман, гениальный роман, роман на все времена.

Как, почему неприкаянный алкоголик и гуляка, предавший всех и вся, стал автором великой книги?

Сие тайна великая есть.

И потому сбрасывать Андрия Сливу с корабля русской словесности я не стану. Всяко бывает.

А вдруг?

Двадцать рублей — не расход.

Глава 18

18 декабря 1976 года, суббота

Чижик и случайные встречи

Я медленно перемещался по театральному фойе, размышляя о теории относительности применительно к общественным процессам.

Взять хоть Мишу Чижика, молодого человека двадцати трех лет, комсомольца, студента, спортсмена. В Чернозёмске, без лишней скромности, он, то есть я — гордость города. Или, если угодно, местная достопримечательность. Не буду утверждать, что достопримечательность номер один, но в первую десятку вхожу. Да что десятку, пятёрку! Тройку! И да, может быть, и первый номер — по совокупности. В глазах обыкновенного человека. Во-первых, победитель Фишера! Трехкратный чемпион Советского Союза, да не по городкам, а по шахматам! Во-вторых, не вылезаю из-за границы. В Америке как дома, по Италиям-Испаниям-Бразилиям катаюсь запросто, и каждый раз привожу с собой пять чемоданов, нет, десять чемоданов разных диковинок — джинсы, магнитофоны, жевательную резинку, бритвы особые, «тяпки», что бреют без воды и мыла. В-третьих, сочинил оперу, и за это получил кучу денег, могу хоть каждый год покупать по машине. Сам Брежнев ценит Чижика, и запретил его раскулачивать секретным указом. Да и Андропов, говорят, нет-нет, да и посоветуется: как нам реорганизовать внешнюю политику? В-четвертых, задружился с Каддафи, и у меня в Ливии замок и три жены. Или четыре. В-пятых… и так далее, и так далее… Не всё это вымысел, кое-что и реальность, но в целом молва вознесла меня на высоту необыкновенную.

А кто я в Москве? В Москве я человек толпы. Ну, не совсем уж толпы, но и никак не в первой десятке, даже не в первой сотне, и не уверен, что в первой тысяче. Спортсмен? Спортсменов в Москве множество, и каких спортсменов: чемпионы Мира, чемпионы Олимпийских Игр, да ещё многократные! Шахматы? Да, шахматы популярны, и будут, думаю, в ближайшие годы ещё популярнее, но до футбола им далеко. Любой спартаковец, динамовец, торпедовец или игрок ЦСКА имеет в Москве больше верных поклонников, нежели Чижик. Ладно футбол, международные успехи наших футболистов скромны. Но хоккей! Наши — лучшие из лучших, и я Третьяку или Харламову едва ли по колено достаю. А ведь в Москве есть артисты, и во множестве. Артисты драматические, артисты оперные, артисты эстрады, цирка… Писатели! Художники! Музыканты! И это только популярные личности. А те, кто предпочитает тень — директора гостиниц, магазинов, складов… А ректоры университетов… А те, кто входит в партийную номенклатуру…

В общем, нужно понимать свое место на ветке истории. Хотя сейчас, когда идёт шахматный чемпионат, и Яков Дамский на «Маяке» ежедневно рассказывает всей стране, как обстоят дела, жаловаться на невнимание не могу. В «Москве» мне всегда находят отличный номер, да и вообще… Вот билеты во МХАТ дали, хорошие, а это большой дефицит — билеты в московский театр.

Мы культурно проводим время. Во МХАТе. Театре с чайкой на занавесе. Чайка чеховская, а театр имени Горького, такой вот ребус. Исторически сложилось. Как сложилось, так и разложится. И сейчас я посмотрел первую часть современной пьесы на тему: что лучше, достойная бедность или сомнительный достаток? Достойную бедность олицетворяли муж и жена, скромные труженики-врачи, перебивавшиеся с макарон на пельмени, сомнительный достаток — ресторанный музыкант и, по совместительству, купи-продай.

Я, по привычке, прикидываю ситуацию на себя.

Я, конечно, бедности не знал. Дедушка — народный художник, родители уже в моем пионерском возрасте стали ведущими артистами — какая тут бедность, полноте. А уж в студенческие годы… Но ведь всякое бывает. Вот как с обитателями Дома На Набережной: жили себе, не тужили, а потом раз — папа исчезает, мама исчезает, брата в один детдом, сестру в другой. Сейчас, конечно, это невозможно, но чисто теоретически — каково бы мне было?

Скверно бы мне было. Барские привычки терзали бы душу — ватерклозет, сауна, мясные щи…

Но зачем печалиться о несбыточном плохом, если можно радоваться сбывшемуся хорошему?

Тут вернулись Лиса и Пантера. Да, приехали утром, поддержать и проведать, а завтра уедут. А сейчас, в антракте, удалились в дамскую комнату. Дело житейское.

Они проверяют на московской публике наряды. Для дам в положении. По арабским мотивам. Получилось, нет?

На нас смотрят, не отнять.

— Оля! Надя! Чижик!

Наташа Гурьева. Такова жизнь: провинциалы всех краёв встречаются в театрах, на выставках, на концертах и в картинных галереях столицы. Хотя Наташа не провинциалка, она теперь москвичка. Или нет? Полгода студенткой в Москве — это считается?

Мы, конечно, поздоровались, а девочки и обнялись.

— Мой муж, — гордо сказала Наташа, — Ермухан.

— Ермухан, — подтвердил муж, — Ермухан Касымов.

Муж — уроженец Средней Азии. Возможно, казах. Наполовину. Выглядит на сорок лет. Одет консервативно. На пиджаке — Звезда Героя Социалистического Труда. Непростой человек. Серьёзный.

— Здравствуйте, Ермухан Чингисович!

— Вы меня знаете? — удивился муж.

— Читал вашу статью в «Вестнике микробиологии» за шестьдесят девятый год, о персистирующих формах сибирской язвы.

— У вас хорошая память, — вежливо сказал муж.

— Я же тебе говорила — это Чижик! Он шахматист, чемпион! Чижик никогда ничего не забывает! — сказала Наташа.

— Да, ты говорила, — ответил муж. — Как ваши шахматные успехи?

— Вполне, вполне, — ответил я туманно.

В чемпионате я лидировал, но отрыв от второго места был в половину очка. Что для публики непривычно.

— Мы тут пощебечем, — сказала Ольга, и отвела Наташу чуть в сторонку. О своем, о девичьем. То бишь о женском — хотят потолковать оставшиеся минуты антракта. Наташа — замужняя дама, вот как! И когда успела?

— Это ведь вы диагностировали у Наташи содоку? — спросил Ермухан Чингисович.

Я возражать не стал.

— Хорошо учитесь?

— Хорошо. Но мало.

— Вы, говорят, прилично знаете английский язык?

— Да. Сносно. И немецкий. И арабский. И немного французский.

— Вот как?

— Вот так.

— Вы не планируете заняться научной работой?

— Нет.

— Почему?

— Вопрос слишком личный, мне думается. Если в общих чертах — то научная работа требует человека целиком. Со всеми потрохами.

— А разве медицина вообще не требует того же?

— Любая профессия норовит проглотить человека. Но если врач проживет жизнь, а пороху не выдумает, беды в том не будет никакой. Добросовестное исполнение профессиональных обязанностей гарантирует мир в душе. Ученый — другое дело. Ученому непременно нужно выдумать порох, открыть неведомое. А оно, неведомое, запросто не открывается.