ОПГ «Деревня» (СИ) - Alchy Страница 37

- Да хрен с ним, с зубом! - Не выдержал Егор, - Что они предлагают то, до чего договорились?

- Сидеть пока тихо и не отсвечивать, не палиться. Они своему какому-то главному в Москву отписали, ждут от него известий. Как люди неглупые — ценность нашу понимают. Как и опасность. Но готовы рискнуть, больно уж лакомый кус, мы им немного накидали перспектив нашего сотрудничества. В общем, пока сидим тихо и не дергаемся. Торговлю не разворачиваем, чтоб внимание не привлекать. Они обещали через несколько дней прислать людей, нескольких на лечение, убедиться в наших возможностях. Других — в качестве силового прикрытия, говорят — любопытных от нас отвадить. Готовы были даже деньгами помочь, но я отказался, сами пока справляемся, да и не хочется быть обязанным. - Захар даже протрезвел во время этой тирады. - Они с Москвы ждут известий, а это сейчас не быстро. Так что никакого прогрессорства, будем с ними выстраивать отношения. Чтоб там этого Никиту ненароком на дыбе вздернули!

Глава 18

Глава 18

Тяжела и не проста — жизнь российского купца... 28 октября 1796 г.

Михаил Павлович Губин, именитый гражданин и купец 1-й гильдии последние две недели жил словно в мороке. Вести, присланные ему из купленного почти три года назад Уфалейского завода были таковы, что поначалу он заподозрил управляющего в мздоимстве. «С винными откупщиками стакнулся! Натурой берет! Или в кормчество ввязался!» - промелькнуло в голове Михаила Павловича.

Но чем больше он вчитывался в корявые строки сказки (управляющий завода, не доверяя писарю — отписывал собственноручно), тем больше убеждался, что дело тут гораздо запутанней. Больше походило на грандиозную провокацию или хитромудрую интригу. И Михаилу Павловичу было кого подозревать в этом. Это могли быть и уязвленные им в бытность им городским главой Москвы коварные представители колена израилева, которым при нем и с его подачи было запрещено записываться в купцы.

И... Тут можно было погрязнуть и не выплыть, много кому Губин за почти тридцать лет торговли - оттоптал любимых мозолей, перехватил сделку или выгодный заказ. И попросту — пустил по миру, разорив. И с иноземцами торговал, среди них тоже могли найтись желающие. Голова шла кругом.

Дойдя до строк, что: «и у этого беглого вещи изъятые, присылаем вам, сами же установили надзор за семи людишками...» - Михаил Павлович сломал сургучную печать на зашитом в кожу небольшом и почти невесомом свертке. На который поначалу и внимания не обратил, принявшись вначале за чтение.

Книга - очень необычная, легкая книжка, со странной гладкой со слюдяным блеском обложкой. На обложке: «История России. 8 класс. Конец XVII-XVIII века». “Для капитанов и ротмистров!» - сообразил он. Открыл, подивился необычайной белизне и тонкости выделки страниц, странному шрифту, и вчитался в вполне понятный, но какой-то убогий русский язык предисловия: «Учебник охватывает период отечественной истории с конца XVII до конца XVIII в. Содержание учебника направлено на развитие познавательных интересов учащихся. В основе методики учебника — системно-деятельностный подход, способствующий формированию умений самостоятельно работать с информацией и использовать её в практической деятельности».

В нетерпении перелистнул:

«Россия XVIII века. Казалось бы, давно перевёрнутая страница русской истории, имеющая мало общего со временем, в котором мы живём. Но, надеемся, за два года изучения отечественной истории в школе вы убедились, что это не совсем так. Связь веков неразделима».

В растерянности захлопнул вдруг словно обжегшую руки книгу и отодвинул её: «Что же это такое, откуда!?» Перевернул вскрытый сверток и на столешницу с глухим стуком выпал тонкий прямоугольник, словно выточенный из матово отсвечивающего обсидиана, выпорхнуло три ассигнации и выкатилось несколько монет. Повертел в руках непонятно из чего сделанное то ли зеркальце, то ли ещё что, снял с пальца перстень с бриллиантом и провел по той стороне, которая отражала подобно черному зеркалу. Осталась глубокая царапина.

Поднес краешек к пламени свечи — вначале ничего не происходило, потом пошел такой запах, что Михаил Павлович выронил этот непонятный предмет, выпрыгнул из-за стола и упав на колени перед красным углом — стал истово креститься и бить поклоны. В свои пятьдесят шесть лет он был образованным человеком, не верил ни в бога, не в черта при внешнем соблюдении обрядов и традиций — но тут его проняло. Это был запах преисподней!

В восемьдесят девятом году, когда он лично приезжал на Урал и приобрел у Демидовых - Нижнесергинский и Верхнесергинский металлургические заводы, движимый любопытством поприсутствовал при выплавке чугуна. Как же он ошибался, сравнив тогда атмосферу цеха с адом! Кое как успокоившись, вспоминая, что управляющий писал про якобы потомков — вернулся у столу, принялся изучать ассигнации и монеты.

Это была очень филигранная работа, причем в цвете — вооружившись линзой, он тщательно вглядывался в первую ассигнацию. Номиналом в пятьдесят рублей, банка России. ПОДДЕЛКА БИЛЕТОВ БАНКА РОССИИ ПРЕСЛЕДУЕТСЯ ПО ЗАКОНУ. 1997. И надпись под картинкой: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ». Стал разглядывать картинки, узнал только Петропавловский собор и вот тогда стало приходить понимание, что это ни какая не мистификация. Слишком всё это было инаково, веяло от этих вещей иным временем, другой культурой и небывалым мастерством исполнения.

На ассигнации в сто рублей была Москва, 1977, только картинки ему ничего не говорили, что было там изображено — непонятно. Качество выделки, металлические инкрустации на купюрах — всё это поражало воображение.

На тысячной купюре был почему-то изображен Ярославль и тоже 1997. «Санкт-Петербург стал провинцией? Москва по значимости выше? Ярославль у них столица!?» - Недоумевал Губин. Держа в голове написанное в сказке, что потомки попали сюда из две тысячи двадцать третьего года — преисполнился гордостью: «Двадцать шесть лет ассигнациям, а как новенькие! Незыблемо Русь стоит, без потрясений! Выстояла!»

«Ох ты ж Господи, прости нам грехи наши тяжкие!» - По новой бросил отбивать он поклоны. Но снедаемый любопытством — долго не выдержал и поднялся к столу, взяв в руки монеты. И здесь угадывалось мастерство из того, грядущего мира. Как бы они сюда не попали, божьим ли промыслом, по дьявольскому ли наущению, но сомнений в том, что они не отсюда — не осталось.

Уже и слуги несколько раз стучались, присылаемые его Натальей, звавшей к столу откушать, но едва заслышав его грозный рык — ретировались. А он все вчитывался в то, что писал ему заводской управляющий: «Нрава сей муж подлого, ибо бросил товарищей, покинув их без ведома. Чести не имеет, был бит кнутом, после чего излагает всё как на исповеди. Утверждал, что сам из дворян, руки видом белые, черной работой не потрачены. Увидевши кнут — признал себя мещанином. Дрянь человечишко».

Зябко кутаясь в платок — зашла сама забеспокоившаяся Наталья. Звала к столу и к собравшимся там детям. Еле отговорился, срочной работой и вестями нежданными, попросил подать сюда, в кабинет. Ел и пил машинально, не ощущая вкуса — так его захватила эта история. И вчитывался дальше: «Из купцов знает Строгановых и Демидовых, про Губиных не ведает. Про смутьянов вроде вора Емельки и Салавата Юлаева знает больше, чем о мужах достойных. Всё, что изблевывают его уста поганые — не могу доверить бумаге, столь поносные речи ведет»...