Во льдах (СИ) - Щепетнев Василий Павлович Страница 38

Но — стреляются.

Прямо здесь, — гусар простер руку в сторону Эльбруса, который сегодня был виден особенно ясно. — Диспозиция дуэли была расписана Лермонтовым в «Герое нашего времени». Оба стали здесь, на краю обрыва. Малейшая рана, стоит лишь пошатнуться — и падаешь вниз, на камни.

И вот они у барьера. Гроза пришла со стороны Ессентуков, солнце исчезло, не дойдя до горизонта. Поглотив его, по небу неуклонно поднималась мрачная туча. Края ее уже вскипали белой пеной, чёрное дымное брюхо отсвечивало жёлтым. Туча ворчала, и из неё время от времени вываливались огненные нити.

Стреляйтесь же, вскричал корнет Глебов, стреляйтесь, а то промокнем ни за грош!

Первым выстрелил Мартынов. То ли промазал, то ли нарочно выстрелил мимо.

Затем стрелял Лермонтов. Тоже мимо!

Казалось бы всё, дуэль окончена, можно пить мировую.

Но тут Лермонтов зашатался. Глебов подбежал и удержал Михаила Юрьевича от падения, но дуэлянт был уже мёртв.

И тут хлынул ливень.

Остальное известно: поверхностное следствие, Мартынова приговорили к церковному покаянию, секундантов от ответственности освободили.

— Но позвольте, — прервал гусара человек почтенной наружности, одетый пристойно, но бедно. — Известно, что дуэль происходила не здесь, а в Пятигорске.

— Известно? Кому известно? Вы это прочитали в школьном учебнике?

— Я — учитель литературы, — сказал бедно одетый слушатель.

— Нас всех учили понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. В том числе и в педагогических институтах. Не ваша вина. В институте знают лишь официальную версию, ту версию, которое царское правительство предложило высшему свету. Мол, забияки поссорились, стрелялись, и один убил другого. Следствие закончено, забудьте. Но последние исследования показали: не так всё было. Не так. Да и в те времена никто не верил в ссору Мартынова и Лермонтова. Может она и была, ссора, но не столь серьёзная, чтобы вести к дуэли. Дуэльный кодекс запрещал дуэли из-за вздора.

А может её и не было вовсе, ссоры.

И дуэли тоже не было.

А было хладнокровное убийство, — гусар сделал паузу. Актерскую. Драматическую.

— Кто же убил Лермонтова? — спросила девушка спортивного вида.

— Убийца сидел в засаде, там, внизу, за обрывом. Видите, кусты? Только не подходите к краю близко, это опасно. Дуэлянты на фоне неба выделялись явственно. Убийца стрелял из штуцера, позволявшего вести прицельный огонь на большие расстояния, а тут-то всего метров семьдесят, для хорошего стрелка — пустяк. Пуля летела снизу вверх, пробила печень, диафрагму, затем легкие и вышла с противоположной стороны в области плеча.

Выстрелил, а потом, во время ливня, преспокойно скрылся — да его никто и не искал. Имя наемного убийцы мы не установим, но вот кто его нанял, и зачем?

— Царь и нанял, — уверенно подсказал молодой механизатор — ну, я так решил, что это механизатор. Урожай убран, передовиков наградили путёвками, он и оказался здесь. — Цари всегда не любят поэтов, Пушкина, Грибоедова, Лермонтова. И подсылают к ним убийц.

— Для царя это ненужные хлопоты. Достаточно отправить человека на войну, в самые опасные места, а остальное — вопрос времени. Раньше ли, позже, а пуля дырочку найдет. Нет, дело в другом. Война при царизме — это очередное коммерческое предприятие. Заинтересованные лица наживают на ней огромные состояния. Разворовывается всё — амуниция, продовольствие, фураж, даже порох и пули интенданты умудрялись продавать горцам — с ведома и по поручению командиров, разумеется. А русский солдат должен был воевать впроголодь, оборванным, и за скудостью боеприпасов чаще ходить в штыковую. Убьют — бабы новых нарожают!

Приезжает Лермонтов, и свежим глазом видит повальное воровство. В царской России сверху до низу все воры! И не только высокое начальство. Его давний приятель, Николай Соломонович Мартынов — важное звено в цепи воровства, он связывает Кавказ и столицы, потому и остался здесь, на минводах.

Вот в этом и причина ссоры: Лермонтов грозит написать царю ли, или другому важному лицу о казнокрадстве. Ну, пиши, пиши, насмехается Николай Соломонович, а то они там не знают. Знают, но другой армии у России нет.

Тогда и ставит перед выбором старого приятеля: либо сам покаешься, либо стреляемся! Каяться Мартынов не собирается. Казнокрадство — то, на чем держится государство. Воровство на войне есть смысл самой войны, иначе зачем и затеваться.

Подельники Мартынова настаивают — убей Лермонтова, и дело с концом. Но на всякий случай подстраховываются. Прячут убийцу у места дуэли.

Ни Лермонтов, ни Мартынов не смогли выстрелить друг в друга. И тогда точку поставил убийца.

А власти, что власти… Они поспешили замять происшествие. Полностью это не удалось, Лермонтов был знаменитостью, пришлось на скорую руку выдумывать дуэль из-за… сами не поймут, из-за чего. Поругались, и давай стреляться! Такие у них горячие головы! Но по закону всех участников дуэли должно было ждать суровое наказание: разжалование в солдаты и лишение всех прав состояния — то есть ни дворянства тебе, ни имений, ничего. А то и Сибирь! Ан нет, секундантов вообще простили, а Мартынову назначили церковное покаяние. Между нами — тоже не сахар: жить при Лавре, постоянно присутствовать на службах, молиться, бить земные поклоны, или что там назначат. Но не Сибирь. И дворянства не лишили. И всё унаследованное и благоприобретённое при нём. А с деньгами и в Лавре жить хорошо. Он же не был заключенным — мог свободно гулять по Киеву, заводить знакомства, и всё остальное. Он завел, женился, да и уехал в свое имение.

Но кто конкретно вместе с Мартыновым занимался махинациями?

— Кто? — сказал учитель литературы.

— Пока не знаю. Есть предположения, но их нужно проверить. Поработать в архивах Ленинграда, съездить в Тарханы… Но пенсия у меня маленькая. Друзья, вы мне поможете? Кому сколько посильно?

Гусар снял кивер, и, держа его перед собой, стал обходить слушателей.

Подавали вяло. Точнее, совсем никак. Отворачивались, просто отходили, или не видели в упор.

Он дошёл и до нас с генералом.

— Друзья! Динамовцы! Моя тётка была динамовкой, чемпионкой Ленинграда! Кто сколько может!

— Фердыщенко! Тебе не стыдно! Я тебя с семьдесят пятого здесь наблюдаю, всё собираешь и собираешь на Тарханы, и никак не соберёшь!

Гусар не смутился:

— Как собрать, если народ прижимист? Я, конечно, понимаю, денег у всех мало, но ведь я ж и не прошу много. По рублю, по полтинничку, уже бы и хорошо. Мне ведь ещё и жить нужно как-то, а на пенсию разве прожить? Тридцать четыре рублика в месяц, вот!

— За что тебе пенсию платить, ты ж вон какой мерин, на тебе пахать можно! — выкрикнул механизатор.

— Государство знает за что, — и гусар собирался было отойти, но я дал ему трёшку:

— За представление!

— Премного благодарен! Побольше бы таких любителей художественного слова, тогда тайна Пятигорской трагедии давно бы разрешилась! Открою вам еще одно направление, — гусар оглянулся, — мистическое.

Прежние слушатели были уже далеко, шагах в сорока, но гусар понизил голос:

— Лермонтов считал, что он неуязвим для пуль, что Кавказ его любит, Кавказ его бережёт. Что сама Шат-гора ему покровительствует. А Мартынов был — гусар еще раз оглянулся — язычником, и поклонялся Эльбрусу, как божеству. И они на спор решили проверить, кого гора ценит больше. И оба настолько были уверены, что целились всерьёз, не убить, так ранить. Гора послала грозу прекратить спор, но безумцы не остановились. И оба промахнулись.

— А как же…

— А убийца не промахнулся. Мистика отдельно, казнокрадство отдельно, — и гусар, надев кивер, пошел к дорожке, поджидать новую партию слушателей.

— Это Петр Фердыщенко, — сказал генерал. — Охмуряет народ. Рассказывает завиральные истории. Здесь, в Пятигорске, Железноводске, Ессентуках. Ну, и клянчит деньги, на дальнейшие исследования. Зря вы ему дали деньги — напьётся.

— Три рубля — минимальная заработная плата за день, её, я полагаю, он честно заработал. Трудящийся достоин пропитания, а уж чем он питается, его дело.