Сергей Щипанов - По ту сторону Страница 39

А ещё говорят, что «халява – русское изобретение».

Поперёк сцены был натянут занавес из чёрной материи с нарисованными жёлтыми звёздами и луной. Из-за него вышел высокий носатый мужчина, чуть сутулый и рыжий – вылитый Жерар Депардье.

– Достопочтенные жители Стратфорда! Я – Ричард Барбидж, актёр! – провозгласил мужчина. – Сейчас мы покажем вам весёлые пьесы. Смейтесь, ибо смех – ключ к счастью!

Роберт наклонился ко мне:

– Я знаю этого молодца – лондонская знаменитость. Только дела у их труппы, видно, неважнецкие: сам себя объявляет, нет денег на ведущего.

Как оказалось, вся труппа была представлена одним актёром – Барбиджем, остальные – «сборная солянка» из провинции. Труппа Зуко, в которой я в своё время имела честь состоять, куда профессиональнее этих комедиантов. Собственно, представление тянул один Барбидж, остальные больше мешали, без них, думаю, он лучше бы справился. Впрочем, был ещё актёр, на которого я обратила внимание – исполнитель роли женщин в пьесках, что представили гастролёры. Молодой парень, крепкий, коренастый, он выглядел комично в парике и нелепых нарядах, что и требовалось, поскольку вначале шли шутливые сценки, вроде наших с Зуко фацеций. Публика осталась довольна.

Но вот Барбидж провозгласил:

– А сейчас, достопочтенные зрители, вы увидите пьесу, которая называется «История севильского распутника Дона Хуана, друга короля Педро Первого, и дочери убитого им командора, доньи Анны».

Как я и думала, нам показали вариацию на тему Дона Жуана, накликавшего беду насмешками над статуей командора. Только соблазнённая сим насмешником Анна в этой интерпретации была не вдовой, а дочерью убитого. Юную красавицу играл тот же актёр, что привлёк моё внимания. Только теперь роль совершенно не подходила ему. Зрители встретили смехом появление парня в платье знатной испанки.

– Я узнал тебя, Уилл! – раздалось у меня прямо над ухом. – Вырядился в бабу, ха-ха! Ребята, это наш Уилл Шекспир.

Бог ты мой! Кто бы мог подумать! Так вот кого Ричард Барбидж, лондонская знаменитость, взял в напарники! То-то он поразился бы, узнав, что никому не известный провинциальный актёр – будущий гений мирового масштаба.

Впрочем, уже сейчас нельзя не заметить у парня несомненный талант. Наблюдая за игрой Шекспира, я подумала: он актёр от Бога. Роль юной испанки, потерявшей голову от любви к убийце отца, Уильям сыграл так, что зрители, в конце концов, поверили и прониклись сочувствием к несчастной девушке. Финальную сцену все (включая меня) смотрели, затаив дыхание, при полной тишине, нарушаемой лишь всхлипываниями чувствительных зрительниц. А потом устроили овацию.

Объявили перерыв. Выступление театральной труппы закончилось, дальше – цирковое представление.

Роберт и дядя Рич отлучились, намереваясь «промочить горло» чарочкой-другой бренди в кабачке неподалёку. Я осталась.

Позади оживлённо болтали парни, приятели того крикуна, кто признал в донье Анне своего знакомого. Они то и дело поминали Уилла, комментировали роли, сдабривая замечания непристойностями, ржали молодыми жеребчиками.

Дурачье, знали б вы…

– Уилл! Иди к нам!

Он подошёл, и стоял теперь в шаге от меня. В своём подлинном обличье, без грима и в мужском платье. Я поглядывала, как бы невзначай, чтобы не нарушать приличий.

Что сказать? С виду – деревенский парень. Открытое лицо, широкая улыбка, только в глазах – хитринка, даже сумасшедшинка какая-то. Шатен. Одет просто: куртка, кожаные штаны до колен, гетры, грубые башмаки.

Будущий классик громко поприветствовал приятелей:

– Том, рад видеть тебя! Майк, дружище! И Джефферсон тут, а говорили, будто в Лондон собирался?.. Раздумал? Слышал, как потешались надо мной, бездельники! Увы, мне пока доверяют только женские роли – удел всякого начинающего комедианта.

– Бабы у тебя хорошо получаются, Уилл. Ха-ха-ха!

Приятели продолжали зубоскалить, а Шекспир уселся на скамью рядом со мной, но лицом в противоположную сторону.

Я будто на горячих углях сидела, и всё думала, как бы с ним заговорить? Наконец, решилась:

– Извините, сэр.

Он повернулся ко мне.

– Да?

– Вы ведь Уильям Шекспир, верно?

– К вашим услугам, миссис…

– Жанна Хоум, – подсказала я, и добавила, – жена капитана Роберта Хоума.

Мужа я упомянула, дабы оградить себя от возможных поползновений со стороны молодого ловеласа и его дружков-приятелей. С них станется, решат, раз первая заговорила, значит – женщина не очень строгих правил.

– Вы меня знаете? Откуда? – поинтересовался Уильям.

Я не стала отвечать, увела разговор в сторону:

– Мне очень понравилась ваша актёрская игра, мистер Шекспир.

– О, бога ради, без церемоний! Просто Уилл.

– Хорошо, Уилл. Должна сказать: у вас несомненный талант.

– Вы так считаете?

– Не просто считаю, я знаю. У вас большое будущее, Уилл!

– Вот как? Откуда вам это известно? Попробую угадать – вы предсказываете судьбу, как цыганки на ярмарках.

Не очень-то он любезен. Говорит развязно с женщиной… Впрочем, сама напросилась.

– Нет, не как цыганки. Но вы угадали, я умею предсказывать.

– Любопытно. Значит, моя судьба вам известна? Что же меня ожидает в жизни?

Он вовсе не насмехался, несмотря на игривый тон. Я видела: молодой человек действительно готов поверить в дар провидицы. Возможно, в моей манере говорить читалась образованность, что придавало словам весомость:

– О, вы прославитесь и прославите Англию! Все актёры мира будут мечтать сыграть в пьесе, написанной вами. Только, хочу заметить, не в комедии раскроется ваш талант в полную силу, а в трагедии! Запомните мои слова, Уильям.

– Постараюсь не забыть. Вы, я вижу, понимаете толк в пьесах. Знаете, а я никогда и не сомневался в том, что стану известен.

В его голосе я всё же уловила лёгкую усмешку. Да, молодой и никому пока неизвестный Уильям Шекспир не так прост, как можно подумать. Уже сейчас в нём проглядывается дар, который в полной мере смогут оценить лишь будущие поколения.

И ещё я подумала, что версии об авторстве кого-то другого, якобы написавшего за Шекспира все его известные пьесы и сонеты – полная чушь.

А беседа наша была прервана появлением Роберта с дядей Ричем.

3

Какая жалость, что не прихватила с собой мобильник. Хорошая мысля всегда приходит опосля. Чёрт! Уникальные кадры могли получиться на видео: Шекспир, выступающий на театральных подмостках. Им бы цены не было в двадцать первом веке! Хотя этого века в моей жизни, похоже, уже и не будет…

Такие мысли не давали мне покоя весь вечер, по возвращении с праздника. Сидела в спальне и слёзы на кулак наматывала. Мои мужчины, хорошенько угостившись в кабачке, продолжили застолье дома. Им и горя мало, они у себя, в своём столетии, не то, что я, горемычная.

Вошёл Роберт. На своих ногах, а не «на бровях», как можно ожидать. Даже язык не заплетался, когда, увидев в моих глазах слёзы, спросил:

– Отчего плачешь, Джонни, милая?

Иногда он называл меня мужским именем. Когда я спросила, почему «Джонни», объяснил схему трансформации моего имени: «Жанна – Жан – Джон – Джонни».

– Да так, по дому загрустила.

– А-а. Понимаю. Не грусти, радость моя, мы с тобой обязательно поедем в Московию, где живут чародеи… Да, совсем забыл. Я так давно не любовался твоей волшебной коробочкой. Милая жёнушка, покажи мне её, позабавь мужа.

Ах, баловник! Хорошо, покажу ему один клип…

В меню значилось: «знойная латиноамериканская любовь».

За полупрозрачной кисейной занавеской, колышимой ветерком, нагие мужчина и женщина, их тела сплетены в жарких объятиях. Иногда ткань касается их, красиво облекая, подчёркивая изгибы станов. Сладострастные стоны под изнывающую музыку…

Роберту очень понравилось.

– В Африке мне довелось наблюдать пляски обнажённых туземцев, мужчин и женщин. Но разве могут они сравниться с этим?!

– Негодник! – воскликнула я с притворным возмущением. – Так вот чем ты там занимался!

Роберт расхохотался и повалился на кровать:

– Иди ко мне, моя прелесть. Покажи, как умеют это делать белые женщины.

Нет худа без добра. У себя, в двадцать первом веке я не встретила бы капитана Хоума, моего Роберта.

4

– Ты не только красива, Джонни, но и умна, – признавал Роберт.

В устах английского джентльмена – наивысшая похвала. К слову сказать, в понятие «ум», применительно к женщине, вкладывается рассудительность, умение ладить с окружающими, и лишь в последнюю очередь образованность. Но во мне Роберт ценил именно обширные (в его понимании) знания. Хоть я и старалась не выпячивать своей образованности. Ведь и о той же Африке знала, пожалуй, во стократ больше моего капитана. Несмотря на то, что никогда там не бывала.

Роберт, в известном смысле, по сравнению со мной – ребёнок. И его, как малыша, нужно учить простым вещам: мыть руки перед едой и чистить утром зубы.