Брат - Валерий Александрович Гуров Страница 39

— Предлагаю погибнуть банде Вована, Илюхе и Петьки, — сказал я.

Сначала сказал, а потом уже понял, что не совсем удачно сформулировал мысль, чем развеселил Илью.

— Это как? Возьмемся за руки, друзья, и с крыши вниз поодиночке? Ты для этого нас собрал полгода назад? Теперь я понимаю, что ты имел в виду под окончательным решением наших житейских проблем!

— Правильно, — подхватил Петька. — Как любил говорить один исторический деятель, нет человека — нет и проблемы! Молодец, Вован, все четко продумал! Харе прикалываться.

— Погодите ржать, — усмехнулся я. — Я имею в виду инсценировку смерти. Смотрите. Работали мы в масках, поэтому в лицо нас никто не знает — во всяком случае, пока. Это подтверждается тем, что наш доблестный товарищ прапорщик остался жив и даже не привлек к себе внимания, когда на днях бороздил просторы бандитских маршрутов. Если бы они искали по лицам, хрен бы ты сейчас здесь сидел и хохмочки свои отпускал. За яйца бы подвесили тебя где-нибудь в лесах Подмосковья.

— Иди ты за яйца, — Илюха положил на пах руку.

— С точки зрения образа жизни мы тоже никак себя не проявляем. То есть поводов подумать на себя не даем, — продолжил я. — По сути, у нас есть только одна особая примета — это перец, которым я посыпаю следы, чтобы собакам нюх отбить. Но перец никогда не расскажет, кто его просыпал. А теперь давайте подумаем, что из этого следует.

— Из этого следует, что не надо посыпать перцем вход в наши квартиры, — хохотнул Петька, — иначе нас сразу вычислят.

— Из этого следует, — я посмотрел на этого новоявленного Петросяна со всей строгостью, на которую был способен, — что они ищут тех, о чьем существовании знают только по слухам. А это значит, что если те же слухи принесут им на хвосте весточку о том, что их обидчики были найдены в не очень живом, но, скажем, в очень обгоревшем виде, они подумают, что какие-то правильные пацаны с нами разобрались. И решат, что буря улеглась. Ну или начнут уже среди своих конкурентов искать, кто нашу банду устранил. Ну, что скажете?

— Что-то в этом есть, — задумался Петр. — Только кто же нас такой неизвестный убьет, кого они проверить не смогут? И как они допедрят, что убийца Дворецкий?

— Этот момент надо серьезно проработать, — согласился Илья. — Ну и вообще: нас, точнее, то, что мы выдадим за наши трупы, должны найти в таком виде, чтобы однозначно опознать было невозможно. Но в то же время и никаких сомнений в том, что это — именно мы, возникнуть ни у кого не должно. Это, в принципе, не менее сложная и многоступенчатая операция, чем с тем иностранцем.

— Ну, это я просто как вариант предложил, — заметил я. — Если мы договоримся, что его принимаем, то нужно начинать разрабатывать детальный план. Ну и если у нас появятся какие-то еще рабочие идеи — их тоже надо будет обдумать. Сейчас мы в таком положении, что пренебрегать нельзя ничем. Поле для маневра у нас пока еще существует. И пока оно есть, надо успеть им воспользоваться.

* * *

Хороша бывает вечерняя Москва в спокойную погоду! Особенно если бродить в парках или вдоль набережных. Вот так засмотришься на величавую застывшую реку или на деревья, занесенные снегом — и кажется, нет никаких бандитов, убийств, разборок, нищеты… Нет всей этой грязи — есть только мы и природа. Да и времени или возраста тоже нет. Мне вообще иногда кажется, что время существует только в мире людей, а природа и не знает, что это такое.

Вот такая иногда философия в голову приходит.

Я брел вдоль Патриарших прудов и любовался зимними пейзажами. Всегда любил это место. Было в нем что-то умиротворяющее и в то же время здесь можно было не до конца отрываться от реальности из-за его центрального расположения: несколько минут ходьбы — и ты на шумной Тверской, откуда я, собственно сюда и забрел. Думал я на тему инсценировки с гибелью моей сколоченной банды. Только вот мысли ни хрена в голову не лезли.

К ночи мороз усиливался, и мысль о том, что скоро я улягусь под одеялом в теплой комнате, меня согревала уже сама по себе и одновременно расслабляла. Я попытался себе представить ночевку в такой мороз в открытом подъезде — и меня пробила дрожь. Внезапно вспомнился Василий, который меня полгода назад и привел в тот подъезд, фактически спасая от жизни на улице и в то же время дав возможность многое в ней понять.

«Может, навестить его?» — подумал я. «Конечно, он в прошлый раз меня прогнал, но это же было на эмоциях. А сейчас февраль, бездомным совсем несладко. Хоть пожрать да выпить мужику куплю — уже помощь будет».

Я снова вырулил на Тверскую и быстрым шагом направился к метро, по пути купив бутылку водки и немного еды. Идти на вокзал вряд ли имело смысл: с тех пор как менты зачистили его от бомжей (а с ними за компанию — и от меня), он там, скорее всего, и не появлялся. Тем более что у него начались конфликты с местными обитателями — как он сказал, из-за меня. Эх… все-таки слишком ты интеллигентный, Василий, для уличной жизни. Одно слово — школьный учитель.

Дом, на последнем этаже которого мы с Васей делили чердак, я нашел быстро. Однако на нашем «спальном месте» никого не оказалось. Более того, площадка была завалена мусором, и никаких следов того, что здесь недавно лежал человек, заметно не было.

Я немного расстроенный вышел на улицу. Вот так дела! Где же он есть? Не могу же я обходить чердаки всех многоэтажек в центре Москвы! В паре десятков метров от себя я заметил дворника, который суетливо махал метлой, несмотря на поздний час и снегопад. Пожилой сухощавый дядька в старенькой потрепанной куртке обрабатывал свой участок сосредоточенно, отрешившись от всего вокруг. И то, что упавший снег просеивался через прутья его метелки, а на место убранных снежинок тут же падали новые, его, похоже, нисколько не смущало. Видимо, для некоторых людей времени тоже не существует. А может у него, как у меня сейчас, в голове каша творится, и он точно также хочет отвлечься от суеты.

«Может ли быть на свете более бессмысленная работа, чем вручную убирать снег в метель?» — зачем-то подумал я.

— Эй, отец! — окликнул я дворника.