Время разбрасывать камни (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович Страница 40

— Иван, я прошу меня простить за прямоту, но здесь есть уникальные картины, — он показал на две, которые он отложил отдельно, — они считались пропавшими со времён войны, а тут я встречаю их валящимися на полу. Просто кошмар!

— Тогда я их не буду продавать, повешу у себя, — я пожал плечами, — но всё остальное вы можете оценить?

— Мне нужны будут помощники, — он внимательно посмотрел на своего друга.

— Йося, Иван оплатит всю работу, а если поможешь продать, то и процент, — успокоил он его.

Второй еврей тут же обрадовался и сказал, что на всё потребуется неделя, после чего он составит список и суммы.

Когда после означенного срока мы встроились с ним снова, и я взялся за протянутый листок, отпечатанный на машинке, то хвататься за сердце пришлось уже мне — общая стоимость вещей тянула на полмиллиона рублей. Без двух самых ценных картин и трёх драгоценных диадем, ещё до революционной работы, стоимость остального снижалась до ста тысяч, но всё равно это было очень много. Самое ценное я себе оставил, решив, что за суету вполне заслужил награду, ведь тем двум вообще ничего не было нужно, поэтому остальное попросил продать со скидкой в двадцать процентов, чтобы дорогие вещи не лежали в продаже годами.

Уже через пару дней мне позвонил оценщик и сказал, что один покупатель выкупил всю коллекцию. Поскольку я запретил говорить им о том, что у меня осталось ещё, то сделка должна была состояться на квартире у Давида Марковича, который выступал гарантом честности продавца и покупателя, но в свою очередь, покупатель попросил об обязательной встрече со мной. Подумав, я согласился. В указанный день, я прибыл к еврею на квартиру, где в отдельной комнате на специальных стендах было расставлено всё продающееся, на столе стояла лёгкая закуска и пятизвёздочный коньяк, а нервничающий еврей, постоянно снимал очки и протирал небольшой фетровой тряпочкой стёкла.

С десятиминутным опозданием прибыл покупатель с азиатским лицом, полным презрения ко всему миру и три его сопровождающих с двумя кожаными портфелями. Поздоровавшись, мы сели за стол. Покупатель долго изучал моё лицо, и первый начал разговор.

— Я знаю кому принадлежит эта коллекция, видел её неоднократно.

Он сделал паузу, но я никак не стал это комментировать.

— В ней были ещё две картины, — с нажимом сказал он, — которые меня тоже интересуют.

— Они не продаются.

— Я готов заплатить за них вдвое больше! — продолжал настаивать он, а в голосе прорезался сильный акцент.

— Уважаемый, вы слышали? Продаётся только эта часть, если вас это не устраивает, никто не заставляет вас покупать.

Он откинулся на стуле и желчно улыбнулся.

— Вы ведь понимаете, что я не уйду отсюда без них?

Я перевёл взгляд на еврея.

— Мы так не договаривались.

— Ильхом Шарафович, — Давид Маркович осторожно подбирал слова, — это Москва, не Ташкент. Ваш отец здесь вас не прикроет.

— Это ты так думаешь! — рассмеялся нагло он, — у нас много друзей на разных уровнях.

Он посмотрел на меня.

— Поэтому я предлагаю новую сделку, двести тысяч за всё и плюс две картины.

Его телохранители подошли ближе к нам от двери.

— Хорошо, хорошо, — я стал специально заикаться, будто испугался, — дайте я позвоню, чтобы их привезли.

Он нагло улыбнулся, барски махнув мне рукой, позволяя пойти к телефону.

Вставая из-за стола, я одновременно с этим, вытащил пистолет с глушителем, который позаимствовал на время у Данила из его неучтёнки, и произвёл ровно три выстрела, прозвучавшие сухими щелчками в закрытом помещении. Телохранители с пулями в головах повалились на пол, а я подскочил к открывшему рот от ужаса азиату, и ударами рукояти повалил его на пол. Он было заверещал от ужаса, но приставленный глушитель ко рту, быстро заставил его заткнуться.

— Кто его отец Давид Маркович? — спокойно обратился я к трясущемуся от страху еврею.

— Шараф Рашидов, Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Узбекской ССР, — видя, что вокруг нас троих только трупы, он стал успокаиваться.

— Хорошо, убивать тогда эту мразь я значит не буду, — ударил я с ноги по печени лежащего на полу, он застонав, скрючился от боли.

— Я был бы вам за это весьма благодарен, — он показал мне свои трясущиеся руки, — никогда не любил вести дела с заезжими гостями, но мне настойчиво советовали друзья и я пошёл против своих правил. Поделом мне за это.

— Вы уберётесь здесь? — я показал пистолетом на трупы.

— Да не волнуйтесь у меня есть нужны знакомства, и ваш товар тоже сейчас увезут в надёжное место, — сказал он, — позволите мне позвонить?

Я кивнул.

Он отправился в другую комнату и уже через двадцать минут появились люди еврейской внешности в белых халатах, которые на носилках вынесли в стоящую во дворе скорую с мигалками трупы, а затем быстро уехали, как объяснил Давид Маркович, это были не настоящие медбратья и увезут они эти трупы в один небольшой частный крематорий в Подмосковье, который негласно оказывает услуги надёжным людям, по сжиганию трупов за умеренные деньги. Ещё через пять появились одетые в форму Горгаза люди, которые приехали с чехлами разных размеров под товар и забрали все мои ценности. Открыв один из портфелей, принесённых гостями, еврей с презрением посмотрел на лежащего и показал мне на пачки лежащих там газет.

— Спасибо Иван, за помощь, — обратился он ко мне, — я обязательно сделаю выводы из произошедшего и сменю круг своих друзей, посоветовавших мне эту сделку.

— Тогда до встречи Давид Маркович, мне всё ещё нужны деньги.

— Не переживайте Иван, — спокойно заверил меня он, — для него это не пройдёт бесследно, кто бы ни был его отец, больше они в Москве ничего дороже перстня из ЦУМа не купят, за это я вам ручаюсь. Такие истории в наших кругах очень не любят, большие деньги ценят тишину.

— Тогда до встречи, — кивнул я головой и пошёл на улицу.

Осторожно выглянув из подъезда, я увидел только пустую бежевую «Волгу», в которой видимо и приехали узбеки, и натянув привычную зимнюю шапку ушанку, ретировался с места побоища.

Последствия у этой истории были весьма странные. Уже через неделю маклер пригласил меня к себе домой, где пожилой узбек с извинениями передал мне спортивную сумку, полную наличности и добавил ещё по десять тысяч мне и Давиду Марковичу за доставленные неудобства. Я попросил пересчитать и вышедший помощник из комнаты, весьма быстро и профессионально рассчитал перетянутые банковскими лентами сторублёвые пачки.

— Здесь вся сумма, — закончив, заверил он, снова уйдя в соседнюю комнату.

— На этом считаю инцидент исчерпанным? — еврей посмотрел на меня.

— Как скажете Давид Маркович, — я спокойно пожал плечами.

Когда узбек ушёл, маклер внимательно посмотрел на меня.

— Знаете Иван, сколько раз за эти две недели я хвалился себя за предусмотрительность?

— И в чём же она заключалась Давид Маркович?

— Помните, когда вы принесли мне и оставили рюкзак с кучей денег?

Я кивнул.

— Жадность тогда очень сильно боролась во мне с осторожностью, поскольку вы не были похожи на серьёзного человека, — он внимательно посмотрел на меня, — признаюсь вам честно, были мыслишки прикарманить деньги, а вас продинамить, кормя завтраками.

— Что же вас остановило? — удивился я от подобной откровенности.

— Интуиция, — развёл он руками, — она вопила мне, чтобы я забыл о таких мыслях и вёл дела с вами честно. Глядя на трупы в этой комнате, я с полной отчётливостью понял, что мог бы лежать там и сам.

— Ну видите Давид Маркович, значит не теряете хватку, — улыбнулся я, — а мелкие просчёты бывают у всех.

— И у вас? — заинтересовался он.

— Вся моя жизнь состоит из одних промахов, — признался я, тяжело вздохнул и его это проняло.

— Звоните Иван, если понадобится ещё моя помощь, — он протянул руку, — вы теперь официально мой лучший клиент. И в благодарность за наше сотрудничество, я купил вам не «Москвич», как вы просили, а «Волгу», добавив туда из своих денег. Сейчас оформляются документы, я позвоню, когда вы сможете забрать автомобиль.