Сапер (СИ) - Вязовский Алексей Страница 42

Особист, как оказалось, тоже спал беспробудным сном. Пришлось его расталкивать. Из приоткрытого окна был слышен топот сапог, рев машин — войска оставляли город. Житомир вот-вот должен оказаться в лапах фашистов.

— Извини, ночью мобилизовали, разыскивать немецких наводчиков, — Буряков с трудом продрал глаза, сел в кровати. — Сигналят, суки, фонариками с крыш…

— Поймали кого?

— Да, парочку из местных. Притворились, что по-русски не говорят. Тут же их у стенки шлепнули. Под утро только вернулся, устал как собака…

— Мотоцикл то вести сможешь?

— Смогу

— Тогда давай выезжать, времени мало. Сам знаешь, по карте полтораста км, а ехать целый день будем.

Собрались мы быстро. Пока я искал Бурякова, Вера собрала в кулак силу воли и упаковала наши немудреные пожитки. Как там писал Маршак?

Приехали в город Житомир.

Носильщик пятнадцатый номер.

Везет на тележке багаж:

Диван, Чемодан, Саквояж…

Только у нас ни саквояжа, ни чемодана. У меня, да и у Веры тоже — сидор с парой смен белья и мыльно-рыльными принадлежностями. Позавтракали остатками вчерашнего пиршества, вышли на улицу, даже успели застать, как Павловский выводит свой истребительный батальон на улицу. Студенты, в большинстве одетые в гражданку, редко кто козырял мешковатой, необмятой формой, шли, сбиваясь со строевого шага, на запад.

— Вот, кидают на передовую, — майор пожал мне руку, кивнул Вере. — Немцы прорвались.

— Береги себя, командир! — я тяжело вздохнул. Знаем мы эти “затыкания”… Кинут с винтовками против танков.

Хмурый Павловский только махнул рукой и поспешил за уходящей колонной.

А тут еще и мотоцикл, будто чувствуя наше настроение, заводился очень долго. Фыркнет, обнадежив, и снова заглохнет. Буряков, как он сам признался, на этой машине мог только ездить, чинить не обучен. А водителя или механика во все нарастающей неразберихе вряд ли найдешь. Наконец, трехколесное чудо техники сдалось, но только после того, как мы его покатали трижды с горки. Так что еще с места не сдвинулись, а спина уже мокрая. Так и едем — сначала мотоцикл на нас, а потом мы на нем. Чтобы никому было не обидно.

Из Житомира мы кое-как выехали, а вот на киевской дороге опять уперлись в массу беженцев и военных, движущихся на восток. Понять в этом хаосе хоть что-то было невозможно. Если потеряешься в этой огромной толпе, растянувшейся змеей на многие километры, то нечего пытаться найти своих.

Мы сразу свернули на обочину, чтобы вместе с такими же хитрецами попытаться объехать забитую людьми дорогу. То тут, то там валялись следы поспешного бегства в виде поломанных детских колясок, велосипедов и тележек, густо сдобренные разнообразным скарбом, брошенным тут же из-за невозможности тащить добро дальше. Да… жизнь дороже любых тряпок.

Страшное дело, такое бегство. Как-то мне рассказывал один дружок, который был свидетелем того, как половина населения Москвы в один совсем не прекрасный день октября сорок первого решила пойти на восток, потому что прошел слушок о том, что немцы уже вошли в столицу. Вот там были и мордобой, и стрельба, и растоптанные в давке люди, и сброшенные в речку грузовики с добром начальства. Не дай боже оказаться в такой мясорубке! Так что у нас тут тепличные условия, всего лишь Житомир решил пройтись пешочком до Киева.

Когда до Киева, по моим расчетам, оставалось меньше полусотни километров, Буряков начал откровенно засыпать. То в сторону вилял на ровном месте, а то и выпасть норовил, так что пару раз я его ловил, когда он начинал заваливаться набок. На выезде из деревни Любимовка я понял, что лучше уж лейтенанту поспать немного, а то он нас завезет куда-нибудь совсем не туда, куда собирались. Хорошо, если при этом руки-ноги останутся целы. Я похлопал его по плечу и показал на небольшой прудик, видневшийся примерно в полукилометре от дороги.

— Может сам сядешь за руль? — поинтересовался лейтенант — Ты говорил, что Ман вел

— По такой дороге? — я кивнул на забитое беженцами и военными шоссе

Не дай бог прилетят немцы и устроят штурмовку… К чему это приводит, я видел на дороге Львов-Броды. Эх, где теперь Соломоныч и его психи?

— Ладно, сделаем привал — согласился Буряков — Сейчас Мрию проедем и отдохнем.

Въезд в украинскую мечту, а именно так переводится название деревни, был перегорожен и просто так пройти или проехать дальше к Киеву было никак. Естественно, перед этим постом росла толпа, над которой был слышен гул от множества голосов. Впрочем, вперед никто не пытался прорваться. Гражданские налево, военные направо. Для нас всё прошло быстро: несколько минут, и мы на той стороне, только документы проверили. Но это нам повезло: за несколько человек перед нами бумаги артиллерийского капитана показались бдительному сержанту не такими как надо и командира увели в сторону разбираться.

Метрах в двухстах за постом, справа от дороги виднелся бетонный купол дота, возле которого сновали военные. Наверное, пытаются сейчас за несколько дней доделать то, что не смогли довести до ума последние лет десять.

Чуть дальше на шоссе стояла полуторка, на которой был смонтирован зенитный аппарат из четырех “максимов”. За ним сидел усатый дядька в каске, еще один военный стоял рядом с биноклем. Рассматривал небо. Двое других бойцов набивали ленты патронами.

Вот неподалеку от зенитчиков мы и встали. Командир расчета, сержант лет тридцати, у которого от недосыпа под глазами темнели круги, недовольно посмотрел на нас, но ничего не сказал и продолжил озадачивать бойцов приказами.

Буряков, как только слез с мотоцикла, завалился спать на траву и принялся сладко посапывать, улыбаясь во сне чему-то. Мы же с Верой отошли еще дальше от зенитчиков и Бурякова. А то мало ли что он во сне услышит?

Прудик, хоть и небольшой, но с сильно заиленными берегами, нам пришлось поискать место, где можно спуститься к воде и умыться. Наконец, мы сели под ивой растущей на берегу, скрывшись так от посторонних. Вера прислонилась к дереву, расстегнула ворот гимнастерки и стащила сапоги — отдыхала от дороги. Я тоже примостился рядом и она склонила мне голову на плечо.

— Послушай, Петя, а как так получилось, что я о тебе ничего не знаю? Ни про семью, ни про родню — совсем ничего. А ведь ты мне муж! Или так, погулять вышли?

— Да что там рассказывать? Сирота я, говорил же тебе уже. Родился недалеко от Запорожья. Отец от болезни умер, мать с сестрами — от голода. Тетка была, так и она куда-то пропала. Не очень тесно мы с ней общались. Так, после смерти матери поддержала меня, но относилась как к обузе. Я при первой же возможности уехал в город, работать начал. А тетка даже на письма ни разу не ответила, хотя мне и передавали, что получала. Вот такая, Верочка, у меня родня: кто в могиле, кто вдали…

— А у… жены твоей? Остался кто?

— Нет, никого. Она родню и не помнила даже. Так что один я. До вчерашнего дня был, — быстро поправился я, пока жена не успела обидеться. Женщины, они такие: сами придумают, сами обидятся, а тебя потом виноватым сделают, хотя ты и не знал ничего. — А твои — кто? А то ты ведь тоже особой откровенностью не страдала, — я улыбнулся и крепче обнял Веру.

— Мои… да жаловаться не на что. У меня родители — как из книжки, с самой правильной анкетой. Отец воевал в Империалистическую, там в большевики вступил, так что он у меня член партии с дореволюционным стажем. А мама… она всегда при нем была. Мы же в Нижнем жили, Горький теперь. Хорошо жили, не голодали. И квартиру папе дали, и пайки он получал. Так вышло, что я как Золушка была, с самого детства. Всё было для брата, он на три года старше. Все детские воспоминания — Костя то, Костя сё, ой, Костику надо вот это вот. Так что я выросла и с удовольствием уехала поступать в мединститут. Костя выучился, на работу в Наркоминдел поступил, сейчас в Монголии при посольстве. — Вера села поудобнее, крепче обхватила мою руку. — А я к ним ездить не люблю, вижу, что… не то что в тягость, но и не в радость…