Al1618 - Мечты — сбываются! Страница 43

Потом напоила и его спутников, они тем временем отошли — тут пришлось даже применять силу, много воды сразу пить нельзя — ничем хорошим это не кончится. Но при наличии воды — человек приходит в себя довольно быстро, потому не стала дожидаться, пока они окончательно очухаются. Отобрала у одного из них дубинку (тяжелая зараза, не иначе металлом залита), воткнула ее в песок. Нарисовала стрелку на нашу пещеру, показала два раза на тень, отбрасываемую дубиной, надеюсь, они поняли, как по солнцу ориентироваться, и удалилась готовить праздничный обед, забрав один пустой кувшин и оставив им полный — они его сейчас допьют да и притопают.

…

Все мои кулинарные изыски пропали даром — гости попросту смели все, что попадалось под руку не разбирая вкуса и запаха, оно конечно понятно — когда нет слюны, есть не получится, при всем желании, да и не хочется, а вот потом организм напомнит о своем, но честно говоря — можно было бы и мне чего-нибудь оставить, придется и мне сегодня парой хлебцов довольствоваться.

А вот дальше — начался цирк, во-первых епископ, а «шариком» был, разумеется, он, наконец, обратил внимание на хозяина и решил с ним поздороваться, а тот попробовал поцеловать ему руку, шарик же, откатившись назад, быстренько рухнул на колени, прижав к губам край милотьи.

Назарий от такого опешил и не нашел ничего лучшего, как подозвать представляться меня. Я и представилась… как главе калана — лизнув обратную сторону машинально протянутой кисти. Теперь настала уже очередь оторопеть явившегося, а я поподробнее разглядела пришедшего — ну и человечишка…

Как-то привыкла я к чистым душой людям и простым, сильным чувствам, а тут… как из болота вылез. А уж каким он нас с Назарием взглядом наградил… пришлось подождать пока хозяин пройдет внутрь кельи и прихватить гостя на входе — лапой за шкирку, «думай что хочешь, но только попробуй сделать или сказать…» — шиплю ему на ухо «слегка» выдвигая когти в конце фразы, для большой убедительности.

И вот тут происходит то, что объяснить я не могу — гость валится мне в ноги (я едва успела когти убрать) и обливает мне левую лапу слезами, причем — натурально и совершенно искренними, да еще не от раскаянья, а от облегчения. Вот и теперь моя очередь замереть в полном обалдении, такие перепады настроения — это понятно, у побывавших на краю и не такие заезды случаются, а вот когда прямо на твоих глазах из ауры начинает вымываться чернота…

Ладно — гость и Назарий удалились вовнутрь на разговор, при котором лишние уши не нужны, но только фокусы на этом не закончились.

Случилось еще и «во-вторых» — начавшие было вставать при моем наезде на подопечного ребятки, дружно приняли благостное выражение и заявили что им пора. Я посмотрела на солнце, был едва седьмой час, и решила воздержаться, от анализа их умственных способностей «если человек умер — это надолго, а если он дурак — то это навсегда». В итоге выдала им все наши наличные кувшины с водой, собрала в дорогу хлеба — думаю, сегодня никто из зверья их не съест, из опасения, что заразится таким безразмерным… оптимизмом, а завтра днем я их догоню и проверю как дела.

И получив краткий инструктаж от меня по ориентированию, по тому что самое пекло надо пережидать, беречь воду, пить ее подсоленной и прочее, — причем они кивали в нужных местах, вызывая жуткие подозрения — когда же меня дурили, сейчас или раньше когда в двух шагах от пещеры заблудились? К моему инструктажу, прервавшиеся Назарий и епископ синхронно добавили благословение, и парочка отправилась — точно, что в жизни всегда есть место подвигу, главное уметь держатся от этого места подальше.

Ладно, пока мужчины занимались чем-то непонятным, мне пришлось думать, чем кормить новоприбывшего, что-то подсказывало мне, что то чем питается Назарий ему не еда и даже не перекус, возникла мысль накормить его одной кашей из моей дробилки. Но решила, что ничего плохого мне он не сделал, мелькнула даже мысль — в качестве извинения за грубость раскрыть для него заначку с моим любимым рыбным лакомством, один горшочек как раз дозревал третий день на солнце, но решила — это тоже слишком, самим мало.

Значит — поймаю завтра рыбу и зажарю на солнце, как раз будет хорошо с кашей, надо только новой сечки надробить.

Укладывались спать поздно. Назарий у себя, мы в первой комнате — кухне и кабинете по совместительству. Я, чтобы гость не боялся, что его съедят, развела костер перед входом, хотя все зверье честно держало трехкилометровую «зону ненападения» от пещеры, последний нарушитель был у нас уже давненько. Правда змей и пауков, со скорпионами такие мелочи, разумеется, не интересовали, потому я положила толстую веревку несколькими петлями поперек входа. В принципе — такая мера помогает чаще «от сглаза и наговора», чем от того, для чего «предназначена», но если веревку заранее пропитать инсектицидом…

Епископ, расположившийся на «императорской» бараньей шкуре, на полную мощь излучал желания явно непозволительные смиренному слуге божьему, насколько я в этом разбираюсь, так что я не удержалась от маленькой мести — устроила вечернюю разминку в виде танца, на фоне подсвеченного костром дверного проема. Приглушенное бормотание какой-то молитвы и сильное смущение послужило мне сигналом, что «с клиента достаточно», хватит развлекаться — спать пора.

А ночью у гостя поднялась температура…

Зла не хватает, ну что — сложно просто чуть проявлять внимание на обычаи тех, кто живет в этой земле издавна? Всего то и надо — беречься от росы, прятаться от прямых солнечных лучей и жары, и вообще избегать чудовищных перепадов температуры, свойственных местному климату. Но делать было нечего, пришлось вытряхивать полубессознательную тушку из одежды, растирать, накрывать сверху шкурой леопарда и греть, прижимаясь животом к спине, стараясь хоть так передать свою силу и желание жить.

А это было сложно — ведь гость явился сюда… умирать. Чувствуя все свои болячки и, справедливо полагая, что они ему даны за грехи, он решил спасти хотя бы душу, ну или хоть ее облегчить, увидев пример, как жить надо. Ох и наслушалась я за эту ночь, пока пыталась вязать расползающиеся линии жизни, ладно совесть — она у тех, кого хоть краешком зацепила власть, чистой не бывает, но о теле-то, кто заботиться будет? Не легкие, а сплошные шрамы, не печень — камень. Что оказалось действительно удивительно — большая часть его «грехов» была обычным воображением, точнее — он сам не отличал, где грех настоящий, а где — воображаемый.

Странное противоречие заложено в стену этой веры — с одной стороны, «судить по делам», а с другой — равенство желания и действия. Так, наверное, я ни в чем толком и не разберусь, но, тем не менее, хоть и медленно, но болезнь отступала, не скажу что моими усилиями — временами казалось, что скорее вопреки им, но стараться я все равно не переставала до самого утра, пока элементарно не вырубилась от истощения внутренних резервов.

Утром по краю дрыхнущего сознания проскользнул Назарий, полюбовался на наше лежбище — по коже скользнуло теплой и доброй волной, и вышел наружу. А проснулась я оттого, что мне было мокро — оказалось, что я во сне крепко прижала епископа к себе, сомкнув руки за спиной, и теперь он тихо плачет, уткнувшись мне в плечо, и опять — от облегчения и счастья… Ничего не понимаю. О чем и поинтересовалась, как можно мягче. Оказалось, бедолагу всю жизнь терзал демон блуда (а то мне это за прошедшую ночь добрую сотню раз не сказали…), а тут он его взял, да и оставил. Нашел, чему радоваться, честное слово.

«Глупенький» — шепчу, лизнув его в лоб, температура спала и вообще все прекрасно, как это не удивительно, — «ты боролся совсем не с тем демоном. Люди совсем не потому спят вместе, что одержимы блудом, а потому, что боятся того времени, когда всевластна тьма, и ищут защиты друг в друге». Смотрю в его удивленные глаза и завершаю:

— Вот только скажи мне — чего бояться человеку, во всем полагающемся на Бога?!

То, что я ушла, он, по-моему, даже не заметил. Встаю в дверях, высматривая Назария, за спиной раздается удивленный вздох и, обернувшись, вижу только пламенеющие уши все остальное лицо закрыто ладонями.

— За то, что скажет Назарий, не думай. Он как тот старец, что принимал у себя монаха и монахиню и увидел их соединение — не скажет ничего, разве что подобно ему помолится за нас, — м-да, надеюсь, этого он как раз и не сделает, а то я — как та монахиня — точно прибегу назад каяться…

Потом я сидела под лучами встающего солнышка и пыталась заставить себя хоть куда-то сдвинуться, впрочем, до девятого часа было еще далеко, и заботы о хлебе насущном меня не сильно тяготили. Вот в этот-то момент и подошел ко мне епископ «на разговор». Момент был выбран идеально — мое уважение его учителям.

— Знаешь, даже я сомневаюсь… Даже столкнувшись с чудесами — не всегда в них верю, зная как пересказ или просто желание видеть — могут исказить видимое. А вот ты — сомневаешься ли ты в существовании неведомого?