Пятнадцать ножевых 2 (СИ) - Вязовский Алексей Страница 43

— Привет, Андрюха! — обрадовался Давид. — Проходи, я чайник поставил, сейчас чайку сварганим! Ты же теперь за рулем, даже по пивасу не выступить.

Откуда-то выбежал Кузьма, потерся спиной о штанину. Скучал, значит.

— Ага, услуга «трезвый водитель» отсутствует, — на автомате ответил я, и только потом прикусил язык.

— Это как? — полюбопытствовал Ашхацава.

— Ну, когда ты решил бухнуть, вызываешь такую службу, и трезвый водитель везет тебя домой в твоей тачке. Дорого, конечно, зато надежно.

— В Австрии такое видел? Вот буржуи проклятые, чего только не придумают!

— Ладно, пойдем, подарки дарить буду.

Мы сели на кухне, Давид начал расставлять чашки, мыть заварник. Я достал из портфеля сверток, положил на стол.

— Это мне? — поинтересовался абхаз, но к пакету не притронулся.

— Тебе, кому же еще? — пожал я плечами. — Открывай.

Хороший фонендоскоп для любого врача — штука статусная. И будет ею еще долго. Сейчас и простая финтифлюшка, через которую только взрыв услышать можно, тоже дефицит. А такая — с массивной головкой, с хорошими мембранами, и вовсе заведомый предмет зависти коллег и как знак качества для пациентов. Вот и Давид проникся. Он только что не плясал с подарком. И в уши засовывал, и себя слушал.

— Ну, Пан, уважил! Вот это подгон! Я о таком даже не мечтал!

— Это еще не всё, — сказал я и достал другой сверток, уже в простой газете «Известия». К тому же старой.

— А здесь что? — спросил Ашхацава. — Тоже из-за границы?

— Нет, это продукт отечественный, советский. Ты разворачивай, не стесняйся.

Наверное, что-то изменилось в моем голосе, так что абхаз вскрывал презент осторожно.

— Это что? — спросил он, уставившись на две «котлеты», каждая из которых была перетянута резинкой. Обычной, черной, которую режут в подсобках продуктовых магазинов из велосипедных камер.

— Деньги, Давид, не узнаешь, что ли? Шесть тысяч рублей твоего дяди Темира. Их он отдал Володе, у которого я машину купил. Ни за что не поверю, что ты не знал.

— Ты понимаешь... — начал оправдываться Ашхацава.

— Понимаю. Если я не абхаз, то меня можно считать дешевкой, которую покупают за деньги. Твой дядя, Давид, нанес мне оскорбление. Только тот факт, что ты мой друг, не дает мне пойти и набить ему лицо. С друзьями так не поступают, впрочем.

— И что теперь делать? — Давид отодвинул сверток от себя.

— Поехать к дяде Темиру и отдать ему деньги. А я объясню, почему так делать нельзя.

— Ну поехали, — Ашхацава встал, вздохнув, выключил газ.

Мы оделись, вышли. Деньги я себе в чемодан опять засунул. Давид сел рядом со мной, сунул картонную коробку из-под сливочного масла на заднее сиденье. Пассажир Кузьма даже не мяукнул. Понимает, прожора, что домой возвращается.

— Ну командуй, — сказал я. — Куда ехать?

— На Каширку, — хмуро задал направление абхаз.

— Там куда? Каширка длинная.

— К метро, — буркнул Давид.

Доехали, до Тульской, повернули на Варшавку. Когда повернули на развилке, где ответвлялось Каширское шоссе, и тут я вспомнил, что вон в том белом доме живет в общаге лейтенант Видных. Видел два раза всего, а адрес в память врезался. Наверное, отложилось благодаря фактурной дознавательнице, которая произвела на меня такое неизгладимое впечатление в психиатрической клинике.

— Здесь где? Что молчишь? — спросил я, когда слева появились корпуса онкоцентра, на строительство которого антисоветчик Сахаров отсыпал из личных сбережений кучу бабла.

— А я знаю? — вспылил Ашхацава. — Я сюда на машине не ездил! Как из метро идти — знаю. Вон, наверное, сейчас налево, на перекрестке.

— Предупреждать надо, я не перестроился, — буркнул я. — И куда ты меня направляешь? Односторонка же! Дальше поворачивать надо! Он что, возле больницы живет? — спросил я, когда мы наконец-то повернули в нужном направлении

— Нет, ему операцию вчера сделали, удалили опухоль. Там еще лимфоузлы убирали, так что сказали, дней десять полежит, а потом на амбулаторку выпишут.

Блин, как-то неудобно получается — человека вчера резали, а я собираюсь деньгами в лицо ему швырять. Придется смягчить и выразить недовольство одним лишь вербальным способом.

Мы долго искали место для парковки, чтобы потом идти меньше. Только встали между двумя «копейками», одинаковыми как близнецы, как я хлопнул себя по лбу.

— Предупреждать же надо было раньше! В больницу приехали, а с собой ничего не везем. Нехорошо получается.

— Так ему есть ничего нельзя, операция же на полости рта, — сказал Давид.

— Ну цветы тогда можно...

— Цветы мужчине?!

— Ладно, проехали — я вылез из машины, закрыл дверцу. — Лучший мой подарочек — это я.

Хитрый Ашхацава белый халат взял с собой. А что, надел — и практически пропуск в любое медучреждение получил, с ним можно забраться в такие больничные дебри, что простым смертным и фантазия не подскажет. От архива до прозекторской или операционной. Ну и студенческий. Этот охраняет там, где начинают задавать вопросы из серии «А вы кто такие?».

А мне пришлось идти к ворчливой гардеробщице. Дал ей рубль и она выдала мне вполне пристойную спецодежду медика, а не белую накидочку, которая у меня всегда почему-то ассоциировалась с анекдотом про действия населения при ядерной бомбардировке. Да, тот самый, про совет завернуться в простыню и выдвигаться своим ходом к ближайшему кладбищу.

Поплутав по лестницам и переходам, мы зашли в челюсти — так везде сокращают длиннючее «челюстно-лицевая хирургия». В холле на входе стоял телевизор, несколько больных с перевязанными лицами смотрели передачу «Ленинский университет миллионов». Это я заглянул через плечо старичка, который держал в руках программку из газеты. Пузатый чиновник в галстуке вещал из ящика про моральный кодекс строителей коммунизма, про нравственные основы советского общества. Рожа пропагандиста уже не влезала в телевизор — снимали его общим планом.

— Ты чего тормозишь? — «князь» потянул меня за рукав. — Завтра пара по политэкономии, наслушаешься еще

— Ты про Фрейда спрашивал, — мы зашли в длинный коридор, начали искать нужную палату. — Помнишь? Музей в Вене и прочее.

— Ну?

— Так вот, по Фрейду, люди сублимируют в своей речи подсознательные недостатки и скрытые желания. Озабоченный постоянно говорит о сексе, женщины на диете — о еде. Как не включу какого-нибудь партократа — обязательно попаду на тему морали, долга... Не потому ли, что наши чиновники чувствуют внутри себя недостаток нравственности?

— И подсознательно к ней тянутся?

— Да нет, только болтают.

Посмеявшись, мы зашли в палату к дяде Темиру. Внутри было еще двое пациентов, которые после приветствий, деликатно вышли. Мы сели возле кровати абхаза, переглянулись. А как с ним говорить то? Во рту тампоны, торчит дренаж. Горло тоже перевязано.

— Дядя Темир, мы пришли тебя проведать, — подал голос Давид.

— И поблагодарить за помощь с машиной, — добавил я. — Вот, хочу вернуть деньги, что вы доплатили. Это ни к чему.

Я достал сверток с купюрами, положил на тумбочку. Темир замычал, взял его, сунул мне обратно. И что ты тут будешь делать?

— Дядя говорит, — «перевел» мне Давид. — Ничего не надо. Подарок тебе.

Темир согласно промычал что-то.

— Может тогда какие лекарства достать? — мы с Ашхацавой переглянулись.

Абхаз отрицательно помахал нам рукой.

— Значит, у вас все есть?

Поднятый большой палец был нам ответом. Темиру надоело общаться с нами жестами, он взял ручку, блокнот. Написал об операции. Выяснилось, что дяде удалили часть языка и теперь придется заново учиться есть и говорить.

— Это так шашлык в мясорубке для тебя молоть будем, — неудачно пошутил Давид и заработал подзатыльник. Впрочем, дяде Темиру идея понравилась, он даже улыбнулся слегка. Жизнерадостный мужик, он обязательно выкарабкается.

Мы рассказали дяде последние новости, я описал поездку в Вену. Было видно, что Темиру это интересно, слушал он все внимательно. А потом пришла медсестра с каким-то жидким супчиком. Обед. Будут заливать местный суп-пюре через трубочку. Мы попрощались, пошли обратно на стоянку.