Четвертая масть - Игорь Черемис Страница 44

сочувствие? Нет, только легкий интерес к самому факту. Так и тут — в том доме кто жил? Генералы, министры — в общем, вся высшая номенклатура СССР того времени. А народ как раз тогда лежал под старой телегой и ждал, когда появится город-сад. Максимум, что они сказали, если бы тогда узнали про расстрелы обитателей этого дома — поинтересовались бы, а это не они привезли нас в чистое поле и выгрузили накануне зимы без стройматериалов для бараков и инструментов? Ах, они… ну ладно тогда.

— Так ты что — оправдываешь? — каким-то нехорошим тоном спросил Врубель.

И взгляд у него стал очень пристальным. Таким, думаю, смотрели следователи НКВД на тех, кого им приводили на допросы в тридцать седьмом.

— Боже упаси, что ты, я — ярый противник расстрелов, — поспешил я развеять его подозрения. — Убивать вообще нехорошо. Просто всё, что там было, надо оставить за пределами эмоций, пусть историки копаются, рассказывают нам о причинах и следствиях. Всё равно из виноватых, кажется, уже и в живых никого не осталось… А из жертв тем более.

Я слегка слукавил. В своё время я очень удивился, когда узнал, что в восьмидесятые ещё были живы Молотов, Маленков и, кажется, Каганович, которые в репрессиях точно были замараны по самое не балуйся. В принципе, таких бывших сейчас найти ещё было можно — с тридцать седьмого года прошло меньше полувека, а люди иногда живут очень долго[16].

— Ну если только так подходить… — протянул Врубель. — Хотя, думаю, об этом нужно помнить всегда — слишком черная страница в нашей истории.

Я молча кивнул, задавив в себе слова про «платить и каяться». Эта либеральная мантра всегда стояла у меня поперек горла — ни я, ни мои предки в той вакханалии тридцатых не участвовали точно, ни с какой стороны, платить мне лично было некому, а каяться — не за что. Чего как раз не скажешь о многих либералах, у которых в роду кровавых упырей было великое множество.

Вместо этого я отложил уже найденную фотографию с Бобом и продолжил просмотр. Впрочем, там оставалось немного — вскоре я нашел ещё парочку снимков, и Врубель ничего не сказал про обстоятельства, при которых они были сделаны. Но на одном из этих фото нужная персона была изображена в компании с Аллой — я показал ей, и она смущенно отвела глаза.

— Это было где-то на Патриарших… даже не помню, кто там пел, — пробормотала она.

Врубель принял у неё карточку — но лишь покачал головой.

— Тоже не помню… Пел не Лёшка, это точно… но кто? — он вернул фото мне. — Заберешь их?

— Да, потом верну, — пообещал я. — Спасибо, ты нам очень помог.

— А… А что случилось-то? — спохватился он. — Боб же ещё в армии.

— Это я к его возвращению готовлюсь, — улыбнулся я. — Надо же знать, как он выглядит.

Меня удивило, что он не задал ни одного вопроса о том, что происходит в Москве прямо сейчас. Ну а я эту тему поднимать не захотел.

Глава 16

Моя паранойя

В этом времени ещё не появилось продолжение проспекта Маршала Жукова до самого МКАДа, Звенигородское шоссе было кривой улочкой без выхода на стратегические магистрали, а Хорошевское — локальной дорогой для жителей того района города, которые обитали вокруг станции метро «Полежаевская». В общем, тут и в далеком будущем навигаторы строили хорошо запутанные маршруты, ну а сейчас нужно было накатать по этим лабиринтам не один день и не одну неделю, чтобы понять логику московских дорожных строителей.

В условиях переворота всё это означало, что военная техника сюда могла заехать только случайно — кажется, даже с Ходынки прямой дороги на «Полежаевскую» не было. Поэтому у метро всё ещё дежурили скромные постовые милиционеры без автоматов, а обычные граждане занимались своими воскресными делами. Правда, день уже клонился к вечеру, и дел у людей оказывалось не так много.

— Ты был прав, — сказала Алла, когда мы остановились покурить. — Только я не понимаю, зачем ему всё это?

Я помолчал. Поступки некоторых людей были мне непонятны всегда, в любые времена. Помнится, я удивлялся, когда народ радовался начавшей в девяносто втором приватизации — с повальной распродажей государственной собственности, с ваучерами, которые Чубайс оценил то ли в две, то ли в три «Волги». Мои знакомые носились с этими ваучерами, как с курицы с яйцом, всерьез прикидывали, куда их выгоднее вложить и всё такое; я свой отдал бывшей первой жене — формально в пользу сына, а неформально мне было пофиг, как она им распорядится. Кажется, через год или два она их продала долларов по сорок за штуку — и была этому очень рада. Многие же просто вложили свои бумажки в какие-то странные конторы, которые быстренько позакрывались, ну а все «Волги» достались тому же Чубайсу и его присным.

Совсем скоро по историческим меркам тот же народ начнет массово поклоняться всяким Чумакам и Кашпировским, заряжать банки с водой во время их телевизионных сеансов и верить в целебные свойства обычной воды. Кажется, уже сейчас есть фанаты Джуны — и непростые, чуть ли не на самом верху, а исследованиями паранормальных способностей этой женщины занимается целая лаборатория в насквозь государственной Академии наук[17].

Чуть позже советские люди вообще будут верить всему и во всё, что им скажут по телевизору или напишут в газетах — например, они будут уверены, что в московском метро бегают двухметровые крысы, которые пожирают машинистов поздних рейсов. Да и все байки про Сталина, Берию и прочих старых вождей Советского Союза тоже родом из конца восьмидесятых — странного времени, которое потом уже не повторится. То ли массы получили иммунитет к слишком наглому вранью, то ли ещё что. Впрочем, этот иммунитет сработал не во всех частях огромной страны.

— Кто знает, — я пожал плечами. — Ему же зачем-то было нужно ломать тебе личную жизнь? Человек такой поганенький. Может, ему кто написал из дружков — так и так, очередной наезд на нового жениха Аллы закончился провалом, Родька в тюрьме, мы под колпаком. А он решил, что надо самому разбираться… вот и разобрался. Теперь тоже сядет, как поймают. Правда, именно сейчас могут и не поймать — пристрелят, если с ножом на патруль выскочит, всё-таки чрезвычайное положение действует, а с ним шутки плохи. Менты и военные все на нервах, сначала будут стрелять, а уже потом разбираться. Впрочем, меня бы такое развитие событий устроило бы