Венский вальс - Евгений Васильевич Шалашов Страница 45

— Это кто же мелкий уголовник? Да на мне жмуров больше, чем у тебя пальцев на руках.

— Вот-вот, — грустно сказал я. — Мало того, что сявка, так еще и дурак. Своими подвигами только шелупонь хвастается, а серьезные люди помалкивают.

— Эх, снять бы браслеты, я бы тебе показал, кто из нас сявка.

— Вот потому-то я с тебя браслеты снимать не стану, — вздохнул я.

— У тебя ж, небось, пушка есть?

— Так какой же дурак в камеру с пушками ходит? И, вообще, Крюков, жалко, что я на тебя время тратил. Думал, что ты не то пророк, не то из будущего к нам попал. Надеялся, что ты мне что-то важное скажешь... А ты, оказывается, малолетка, который только кулаками умеет махать. Ладно, у меня и без сопливых дел много ...

Я открыл рот, а парнишка, поняв, что сейчас позовут конвоира, встрепенулся:

— Э, гражданин начальник, так чего вызывал-то?

— А какая тебе разница? — хмыкнул я. — Да и мне ты неинтересен. Кулаками махать — дело нехитрое.

— А если я скажу, что я и на самом деле прибыл из будущего, ты поверишь?

Жаль, что не успел расспросить Артура — о чем-таком вещает пророк, но ничего страшного, уточню по мере разговора.

— Не поверю, — покачал я головой, а потом уточнил. — Я бы поверил, что ты из будущего, если бы разговаривал повежливее. Неужели в будущем не знают, что чекисты шутить не любят? Не должны наши потомки быть такими дурными.

— А что вы мне сделаете? К стенке меня нельзя ставить, мне только пятнадцать. И в тюрьму меня не посадят, а только в школу-коммуну определят. Фиг ли мне ее бояться? А я за три года такого насмотрелся, что мне никакая республика ШКИД не страшна.

Не упомню, у нас уже появилась школа имени Достоевского? Или он про фильм вспомнил?

— Хочешь, я тебе одну вещь скажу? — усмехнулся я. — К стенке тебя поставить — как два пальца об асфальт. Я тебя к доктору отправлю, а он вмиг нарисует, что на самом-то деле тебе не пятнадцать, а все семнадцать, а то и восемнадцать годиков.

Елки-палки, я же говорил оперуполномоченному Быстрову, как можно поставить к стенке малолетнего засранца, сделав это почти законным путем, а он не внял. Может, пожалел, а может, просто закрутился с делами? И такое могло быть.

— Да? Можно возраст через доктора определить? — заинтересовался Крюков. — Тогда, гражданин начальник, вызывай доктора, пусть возраста мне добавит. Может, на том свете и лучше будет, чем здесь? Я же тебе не вру — я из будущего сюда попал, фиг ли мне смерти бояться? Ну, расстреляют меня, я куда-нибудь попаду, вот и все.

А ведь он и на самом деле смерти не боится. Странно. Вот я, почему-то ее боюсь. Или Крюков слишком самоуверен?

— Все может быть, — не стал я спорить, решив зачем-то перейти на вы. — Перенесется ваша душа куда-нибудь в эпоху короля Артура. Читали ведь Марка Твена?

— Это который про Тома Сойера писал?

— Ага. А еще он писал про Гекельберри Финна, и о приключениях янки из Коннектикута при дворе короля Артура. Читали?

— Фильм смотрел.

— Фильм — это хорошо, — с одобрением кивнул я. — Жаль, что мне его не увидеть.

Тимофей Крюков посмотрел на меня с неким подозрением:

— Гражданин начальник, вы меня за сумасшедшего посчитали?

— С чего вы взяли?

— Так вы со мной не спорите, а во всем соглашаетесь. Дескать — с сумасшедшими не спорят?

— Тимофей, вы слышали мою должность? — поинтересовался я.

— Ну, член коллегии ВЧК. И что?

— А вот, представьте себе, чтобы член коллеги ВЧК, один из ближайших — не заместителей, а помощников самого Дзержинского, явился в МУР, чтобы посмотреть на сумасшедшего? Так бывает?

Крюков скривил физиономию и пожал плечами, а я продолжил:

— Так вот, услышал я краем уха, что вы сокамерникам о будущем России вещали, заинтересовался — а вдруг и на самом деле что-то интересное скажете? Я ведь в чека работаю, значит, ничему удивляться не должен. Мало ли, от чего страну спасать придется — хоть от контрреволюции, а хоть и от инопланетян.

— Страну? — презрительно оттопырил нижнюю губу Крюков. — Эту страну спасать?

Если у меня и были какие-то сомнения, что с Крюковым имеют место некие совпадения, но услышав «эту страну», произнесенную с презрением, окончательно убедился, что он «попаданец». Подавив желание дать засранцу по шее, улыбнулся:

— Так другой-то страны у меня нет. А эта, она своя, родная. А коли родная, тут уже и не выбирают — плохая она, хорошая. Моя.

— А что тебе твоя страна дала? Понимаю, паек у тебя получше, чем у других, ксива тяжелая, револьвер. Но ты же по сути ничего не имеешь. Комнатенка какая-нибудь, да костюмчик. Нэпманы лучше живут, чем начальники. А хочешь, гражданин начальник, я твою судьбу предскажу?

— Предскажи, — вяло кивнул я.

— Замочат тебя в тридцать седьмом году, а вначале пытать станут, — с торжеством в голосе произнес Крюков. — Пальчики твои станут молотком дробить, косточки перебьют.

— А за что это со мной так?

— Да без разницы. Как говорил один мой знакомый мент — был бы человек, а статья к нему приложится. Но ты-то один, а всего завалят под миллион человек! И это только в тридцать седьмом. А сколько всего завалят — никто не считал. Сто миллионов сидело!

— Под миллион — это много, — покачал я головой. — А сто миллионов — так это, считай, половина страны сидела. Одна половина сидит, вторая охраняет. Ужас.

Такое впечатление, что Крюков перечитал журнал «Огонек» годов этак ... конца восьмидесятых — начала девяностых. Кстати, откуда взялась цифра в сто миллионов? Одно время грешили на Солженицына, потом выяснили, что тот такой глупости не говорил. А Крюков добил меня еще одной «новостью»:

— В тридцать седьмом только генералов сорок тысяч расстреляли!

Нет, определенно парень из девяностых. Уже не раз писано-переписано, что сорок тысяч расстрелянных генералов и адмиралов — полная дичь. У нас и армии-то для такого количества генералов не было.

— Так что тут поделать?