Алексей Борисов - Византиец. Смоленское направление Страница 46

      С поставленной перед Велимиром задачей - воспользовавшись помощью Евстафия и его приятеля звонаря уговорить священнослужителя поехать за шестьдесят вёрст от города, он справился. Герасима в церковных кругах знали, приказчик по идее мог гарантировать серьёзность предложения, воин - охрану священнослужителя. Так что спустя несколько дней священник Ермоген прибыл. Худощавый, с впалыми щеками, которые скрывала кустистая борода до середины груди, в выцветшей рясе, доходившей до начала голенищ сапог, в которых трое умерли, он представлял собой некий монолит несгибаемой мощи и светоча веры. Поправив на груди массивный медный крест и переложив в левую руку видавший виды посох, он перекрестил всех встречающих у причала, произнёс молитву о благополучном прибытии и стал подниматься наверх. Мы с Савелием встречали его у ворот.

      - Добрый день. Спасибо, что откликнулись на приглашение. - Начал я вступительный разговор.

      Священник кивнул, чихнул и хорошо поставленным протяжным пафосным голосом изрёк:

      - Благое дело совершено. Храм Божий давно стоять здесь должен.

      Подойдя к часовне и внимательно осмотрев её со всех сторон, он зашёл внутрь, где пробыл несколько минут. После чего Ермоген появился перед нами, извлёк из заплечного мешка иссоповое кропило, глиняную флягу с освящённой водой и маленькую купель. Специально собирать народ не было смысла, присутствовали все, даже цыган. Священник встал напротив двери к нам лицом и начал читать нараспев:

      - Вонмем, премудрость, вонмем. Доставляя, как всякая вода, бодрость человеку, освященная вода напоминает христианину о духовном очищении и духовной бодрости, подавая это очищение и бодрость тем, которые с верой принимают святую воду и окропляются ею.

      Ермоген окунул в купели кропило, не прерывая молитвы, повернулся к часовне лицом и окропил здание с четырёх сторон. После совершения обряда зрители были обрызганы оставшейся святой водой, и повторили за священником: - И помилуй их по велицей милости Твоей, всякия нужды избавляй.

      По окончании последних слов все перекрестились, несколько раз кланяясь. Церемония закончилась, и участники события направились к столам. Ужинали все вместе: воины, артельщики и рабы. Церковный обряд уравнял всех. Стоит заметить, что все мы изначально столовались так сказать, из одного котелка; с разницей лишь в том, что столы были у всех отдельные. И вот сейчас, эти столы были сдвинуты вместе. Особых деликатесов не наблюдалось, добытый на вчерашней охоте кабанчик, потушенный с овощами, хлеб и гороховая каша с квашеной капустой и киселём. Скромно и сытно.

      После ужина Ермоген отправился рассматривать подарки в часовню, и поговорить я с ним смог лишь перед сном. В приватной беседе священник высказал слова благодарности за переданный ему трёхлитровый бутыль лампадного масла и большой свёрток ладана, привезённого с Афона. Смоленская церковь испытывала значительные трудности с поставками благовоний. И если не вдаваться в подробности, то пятнадцатифунтовый пакет с ладаном являлся в то время настоящим сокровищем. В год с одного дерева можно добыть четыреста грамм смолы, но несколько лет назад пожар на Халкидики уничтожил половину лесов, потребителей множество, вот и не доходил сей продукт до Смоленской епархии в нужном объёме. Последний привезённый ладан, со слов священника, был из смол ливанского кедра и давал больше запаха гари, чем благовония. Пропустив мимо ушей бурное вступление, я осознал, что Ермоген оказался довольно образованным человеком. Помимо греческого и латыни знал итальянский язык и понимал диалекты Готского побережья, но самое забавное было в том, что он мастерски владел приёмами риторики. Разговор вскоре зашёл о книгах, летописях и письменности. Некоторые латинские выражения ещё были в моей памяти, удалось блеснуть знаниями и тут же заткнуться. В ответ на греческую речь я мог только улыбнуться, ответить было нечем, но как говорится - молчи, за умного сойдёшь. Заметил ли мой конфуз собеседник, я так и не понял, так как говорить мы начали на волнующую меня тему.

      - Одна у нас беда, - говорил священник, - очень мало книг, и дело не в дорогой харатье.

      - Неужели недостаток грамотных писцов? - С удивлением спросил у Ермогена.

      - Людей хватает, в Новгороде, например, даже многие женщины грамоте обучены. Пожары Алексий, пожары наша беда. Святое Писание не в каждой церкви есть, только в каменных храмах разрешено хранить рукописные творения.

      Священник говорил с таким сожалением, что было видно переживание человека. До изобретения печатного станка ещё было двести лет, а с пожарами и у нас справляются с трудом, помочь было нечем.

      - Вот, если бы ваши, из Никеи, прислали бы пару десятков книг с тобой, то была бы помощь.

      Ермоген отпил глоток вина, внимательно наблюдая за моей реакцией. К чему это было сказано, я узнал лишь через две недели, когда священник повторно навестил наш лагерь.

      - Пути господни неисповедимы, батюшка. Книг у меня нет, а вот летописи (выделяя последнее слово), было б интересно с ними ознакомиться.

      - На то надо получить благословление настоятеля, сын мой.

      Священник перекрестил меня, давая понять, что беседа подошла к концу. Да и у меня самого сил уже не осталось. Сложно вести разговор, когда на тебя словно смотрят под увеличительным стеклом, стараясь рассмотреть все подробности. Лично у меня сложилось такое впечатление. Что же касалось сути, то отказа в моей просьбе не последовало, и значит оставалась надежда сфотографировать Смоленскую летопись.

      Представитель церкви задерживаться в гостях не стал. Утром, после плотного завтрака, он сел в рыбацкую лодку и отчалил восвояси. В воскресенье, в келье настоятеля церкви Михаила Архангела Ермоген докладывал о поездке. Священнослужители вели разговор при закрытых дверях, однако говорили шёпотом.

      - Ромей, безусловно, воинского звания, чин не малый, образован, знает латынь, при звуках родной речи улыбнулся, но говорить на ней не стал. Скрытен.

      - Почему решил, что воин?

      - Воинская выправка, её не спрячешь, коли привык носить доспех и ещё, своих людей он назвал 'банда', не сотня как у нас, а именно на ромейский манер. Потом сделал вид, что оговорился. - Пояснил свои наблюдения Ермоген.

      - Что ещё интересного видел? - Заметно нервничая, спросил настоятель у собеседника.

      - Лагерь построен почти полностью, использовали множество камня и досок, гвоздей вколочено немыслимое количество. Все строения на своих местах и тщательно вымерены, наверняка использовали чертежи. Я даже специально подсчитал расстояние, с точностью до полшага. Люди живут в полотняных шатрах, а не в землянках. Все воины в одинаковой одежде, работники тоже, чувствуется организация. - Ермоген на секунду прервался, давая возможность переварить информацию настоятелю.

      - Говори, всё в порядке. - Настоятель махнул рукой, давая понять, что готов слушать дальше.

      - Часовню выстроил богато, крыша покрыта какой-то смолой с золотом или чем-то очень похожим на это. На образах ромейские святые воители, дары преподнёс, сейчас покажу.

      Ермоген развязал опухший сидор, и запах ладана заполнил келью.

      - Афонский. - Всё, что смог произнести настоятель, чутко уловивший аромат благовония.

      - Просил Алексий передать просьбу, - глиняная амфора с лампадным маслом тяжело опустилась на стол, - зело интересует его летописи города.

      - Разрешить можно, но не сейчас. Пусть никеец проявит себя, а то ишь чего придумал, боярин из какого-то Мурманска. За дураков нас держит, света не знающих?

      Настоятель поднялся с лавки, он был доволен, что послал самого опытного своего человека. Всё стало на свои места, он не ошибся в предположениях, а это всегда радует. Пройдясь из угла в угол, он отпустил Ермогена по своим делам.

      10. Новгород.

      Парус лениво хлопнул, захватил ветер, и снова повис тряпкой. Ладья шла по течению реки, помогая путешественникам поскорее добраться до дома. Безобразие с ветром началось после прохождения самого тяжёлого участка пути - волока. Пахом Ильич, сидя на баке, игрался с кортиком, раскручивал рукоятку, нажимал на кнопку пружины, подстраивал клинок к солнцу, пуская зайчики, и тут в борт ударило плывущее дерево, хорошо, что вскользь. Ладью качнуло, а кортик, выскользнув из рук купца, вонзился в планширь, чуть было не слетев в воду. Новгородец схватил дорогое оружие, и, спрятав в ножны, полез осматривать борт, провожая коротким взглядом плавун. Серьёзного повреждения не было, но с тех пор парус никак не хотел поймать ветерок, словно кто-то обиделся, что сверкающая железка не ушла на дно. Один из членов экипажа втихаря даже покрошил кусок хлеба в воду - речной бог не внял подношению. Команда ладьи, помимо оплаты за рейс, имела торговую долю в грузе и соответственно переживала. Люди спешили домой, видя беспомощность паруса, стали потихоньку доставать вёсла, готовясь в любой момент вставить их в отверстия уключин.