Цитадель: дочь света Страница 47

— Эльф? — удивленно спросил судья, пожилой мужчина с всклокоченными волосами. — Бросьте! Сходство, конечно, несомненно, но уши…

— Уши неправильные, — согласилась я. — Так получилось. Врачи в детстве постарались.

— Врачи? Не целители? — уточнил судья. — Я должен вам верить? Откуда я знаю, может быть у Вас в предках эльфы были…

Спасибо, что на «Вы», а не на «Эй, ты», господин судья. В самом деле, а вдруг я дочка гулящей женщины?

— То есть, в розыскных листах, или как у вас там запросы называются на тех, кто в поиск объявлен, нет женщины, похожей на эльфа, но с человеческими ушами? — поинтересовалась я.

— Запросы у нас официально никак не называются, — просветил меня судья. — А неофициально — черные метки. Как вы понимаете, те, кто попал в черный список Трибунала, редко выходят на своих ногах из наших подвалов. У нас, знаете ли, карательная организация.

— Святая инквизиция, — пробормотала я. — Какая прелесть!

Судья, прищурившись, смотрел на меня. Видимо, я все же вызывала доверие, поэтому он решил объясниться.

— Поймите, барышня, к Трибуналу обращаются либо эльфы, которые сами не могут и не желают связываться с преступниками, либо высшие власти, которые не в силах справится с проблемой сами. Обычные люди с Трибуналом не связываются, предпочитая действовать своими силами. Поэтому и получается, что Трибунал — не высший суд, как бывало раньше, а страшилка.

— Значит, если меня разыскивает трибунал, я априори считаюсь преступницей?

— На 99 процентов, — согласился судья.

— А один процент?

— А один процент — это тот случай, когда вы нужны непосредственно трибуналу. Как агент, например. Или хотят предложить должность. Но в таком случае не посылают псов-оборотней, знаете ли. Обычного гонца или агента.

Ага, значит, я все же в розыске.

— А вервольфы среди ваших агентов есть? — поинтересовалась я.

— А почему вас это интересует? — удивился судья.

— Потому что один из агентов, вервольф по имени Иен из клана Чернохвостых, привел меня в Цитадель. И пропал. А теперь меня преследуют погонщики с оборотнями и крылатые твари с ядовитыми зубами.

— Грызни, — кивнул судья. — В наших землях. Нехорошо. Вервольф, говорите? Вот что. Я бы и рад вам помочь, да не понимаю ситуации. Я могу направить Вас непосредственно в замок Трибунала, хоть это и запрещено. Согласны?

— Нет, конечно! Чтобы меня там без суда и следствия?

— Глупости! Я дам вам рекомендательные письма…

— Плевала я на ваши письма, — возмутилась я. — И ваши гарантии безопасности ничего не стоят, раз вы не въезжаете в ситуацию. У вас там в трибунале ерунда какая-то творится, а вы тут мне по ушам ездите. Разберитесь сначала у себя в монастыре. Уверена, кто-то из пенсионеров у вас интригу плетет с целью взобраться на вершину пищевой пирамиды и захватить мир, а вы прохлопали. Проверьте всех на полиграфе и дело с концом. Точно говорю — что-то неладно в датском королевстве.

Судья слушал мой бред с невозмутимым видом, а потом признался:

— Я не понимаю, на каком жаргоне вы говорите, хотя могу разговаривать и с ворами, и с матросами. Но мне кажется, что вы обвиняете одного из членов трибунала в измене? На каком основании?

— Мамой клянусь! — выкрикнула я. — Оборотни и погонщики, грызни бегают по вашим землям и никто ни сном, ни духом? Да ваш Трибунал должен на ушах стоять!

Когда я нервничаю, я перехожу иногда на уличный жаргон своей родины. На нем разговаривали все, даже президент. Нет, я вообще-то считаю себя интеллигентной женщиной, даже знаю, как слово «интеллигент» правильно пишется. Но, тысяча чертей, до чего тут все тормознутые! Разве можно всем безоглядно верить? Да если б русские всегда верили государству, давно бы ноги протянули. Все врут, все. Даже те, кто искренне уверен в своей правоте. Его просто дезинформировали. И чем выше положение человека, тем больше он врет, да-да. Крестьянину-то о чем врать? Что урожай маловат? Так тут вроде налогами не душат, все по-честному. Что с чужой женой не спал? Мораль не позволит. А сильные мира сего — врут, да еще как. Работа у них такая. Так что, господин судья, все врут, а вы просто не догоняете ситуации. Рассказала бы я вам, как правильно утюг использовать, да ваша нежная психика не выдержит.

Так я ему и заявила. И знаете что? Он смеялся! Прямо до слез.

— Зря смеетесь, — обиженно сказала я. — Интриганов везде хватает. Просто здесь, в вашем чудесном мире, где правит добро и любовь, они лучше маскируются. Волки в овечьей шкуре, да-да. Есть такая поговорка — по себе других не судят. Если вы белый и пушистый, не значит, что все такие.

— Я не белый и не пушистый, госпожа Галатея, — грустно улыбнулся судья. — И у меня есть зубы. Однако вашу странную логику я понять не могу. Знаете ли вы такое понятие, как презумпция невиновности? Так вот, все хорошие, пока не докажем обратное.

Я ахнула и прижала ладони к пылающим щекам. Все это время он знал, кто я такая! Вот дерьмо!

Теократическое государство — чем оно лучше светского? Мерило порядочности — совесть. Это здорово. Не страх. Совесть. Но в этом и его слабость. Ты всегда уверен, что все вокруг хорошие. И когда появляется плохой — он тоже хороший, пока не попадется. Глупо. У эльфов проще. Плохой — глаза красные. Хороший — зеленые.

Но я же знаю, кто плохой, а кто хороший! Я же вижу!

Судья — хороший, правильный, искренний. Аарон святой. Оскар — странный. Ола — плохая, но и хорошая. Мир черного и белого! А Ола, скажем, зеленая. Или красная. Или серо-буро-малиновая. В черно-белом телевизоре она черная. Но на деле она красная. Можно ли объяснить цвета человеку с черно-белым зрением? Пожалуй, не стоит. А то Ола пойдет на костер. А я знаю, что она справится.

Оскар — тоже цветной. Павел, Вероника, Сергей — цветные в черно-белом мире. Я — цветной эльф. Я могу врать, могу украсть, могу целоваться, когда это запрещено, и мои глаза зеленые. Сегодня украду на рынке что-нибудь, проверю свою теорию.