Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна Страница 48

Да Аллах для того и предназначил русичей, чтобы они служили рабами для правоверных.

Вот когда он, Наиль, станет взрослым, он обязательно станет воином и пойдет в набег! Он докажет свое мужество и приволочет на аркане себе раба. А лучше нескольких, чтобы никогда больше самому не возиться с овцами.

Тупые грязные твари, почти как рабы…

И обязательно надо себе будет привести рабыню. Видел он такую у Шамиля — высокая, пышная, волосы светлые… жаль, глупа до невозможности, ни одного словечка не понимает, но для женщины это не так плохо. Чем красивее и глупее женщина, тем лучше.

Конечно, у него обязательно будет жена. А лучше — четыре жены, как завещал пророк. И штуки три наложниц, не меньше…

Размышления мальчишки прервал стук копыт.

Кто-то едет?

Да, наверное… Наиль лежал на земле, а по ней звуки далеко разносятся.

Пастушонок приподнялся на локте, вглядываясь в даль. Но в темноте видно было плохо, а потом что-то вспыхнуло на горизонте. Там, где стояло его селение.

Мальчишка подорвался с земли, вскочил, заметался, но из темноты на свет его маленького костерка вылетела стрела, клюнула парнишку в горло — и степная земля окрасилась алым.

Так и оборвалась жизнь великого воина…

Из темноты выехали несколько фигур, не обращая внимания на разбегающихся овец.

— Мальчишка совсем…

— Из волчат овцы не вырастают. Сам знаешь, чем позже тревога пойдет…

— Знаю.

Такие дозоры были разосланы по степи в разные стороны с крепким наказом — уничтожать всех, кто встретится им на пути. В крайнем случае — брать в плен, но лучше, конечно, убивать. Пусть не летит молва от селения к селению, чем позже татарва спохватится, тем лучше будет.

Мальчишку, конечно, было жалко, но Ордин-Нащокин, не будь дурак, назначил в эти дозоры тех, кто хоть краем пострадал от набегов. У кого близких увели, дом сожгли…

Само собой, эти люди стреляли без размышлений и не оплакивали потом погибших от их руки.

А в селении творился ад. Или, как фыркнула бы Софья, — полноценная зачистка местности.

Русские войска на территории Крыма не ходили единым кулаком. Примерно десять тысяч человек были разбиты на соединения по триста-четыреста воинов. Двести калмыцких или башкирских конников, сто или двести пешцев. И задание было дано простое. Увидел селение татарское — сровняй его с землей.

Отряд в сто человек шел по улице, складывая в кучки всех, кто бросался на воинов с оружием в руках. Этих в плен не брали, не глядя — старик, женщина, ребенок… взял в руки оружие — сдохни. Поднял оружие на русского — тем более сдохни!

Если стрелецкие клинки не успевали, из темноты летели стрелы. Каждое селение сначала окружалось конными, а уж потом начиналась работа.

Мужчины связывались и укладывались ровными рядами. К ним присоединялись женщины, а там и дети. Малышей до пяти лет относили в отдельные телеги, не особенно разбирая, где дети богачей, где бедняков — ни к чему. Этих детей отвезут на Русь, где и воспитают православными. Это уже распорядился Ордин-Нащокин. Два года?

Да, малышня. Но почему бы и не взять чуть постарше? Много ли человек помнят свою жизнь до пяти лет?

Пленных освобождали, срывая с них ошейники и цепи. Впрочем, воспринимали это все по-разному. И иногда освобожденные русичи кидались на своих мучителей, да так, что воины и не думали их оттаскивать. В горло вцеплялись едва ли не зубами…

А поскольку до конвенций здесь еще не доросли, ратники и не думали останавливать бывших рабов. Они-то не всегда разберутся, а ежели этот человек такая сволочь — может, лучше ему и не жить?

Пусть рабы сами сведут счеты со своими мучителями — завоевателям работы меньше.

К рассвету все было закончено.

Пленные стояли отдельно, кто понурившись, кто ненавидяще сверкая глазами. Рабы споро грузили в телеги все ценное, что можно было найти в селении. Кому еще и знать, что где лежит, как не им? Потом дома подожгут и уйдут. И останется тут только пепел.

Скотина?

Всю с собой не заберешь, но кое-что можно. И пища, опять же…

Пленных допросить, рабам объяснить, что и как, проводить к тракту, а там уж дорога прямая. Пусть идут к Азову. А оттуда их направят дальше. Поднимутся по Дону, кто до Царицына, кто и еще повыше. Туда же и пленных. Но тех сразу примут в Царицыне и определят на строительство канала, нечего зря время терять. Хватит терпеть налеты из степи. Пришла пора поквитаться за разоренные русские селения, за убитых, за тех, кого в рабство увели…

Кажется, татары это понимали. И не ждали для себя ничего хорошего.

— Как дела, тетушка?

Софья смотрела на Ирину чуть насмешливо, даже дерзко, но на этот раз царевна не обиделась.

Как дела? Да уж было чем похвалиться.

— Первую партию вернувшихся примем легко. Человек пятьсот разместим…

— Тетя, мало! Их ведь не пятьсот будет! Их тысячи пойдут! Сколько эти твари на нашей земле разбойничали! Скольких в полон увели!

— Ты дослушай, племянница! Человек пятьсот — это только женщин и детей. С монахинями переговорено, по другим монастырям я приказала клич кинуть — будет кому и ухаживать, и успокаивать. Человек пятьсот расселим по домам в деревнях, а в казармах поместим только мужчин. Детям тоже место будет — строятся твои короба…

Софья кивнула. Она сама и нарисовала стандартный детский садик на сотню детей. Кухня, столовая, спальни казарменного типа, учебные классы… Да, для мастеров такой проект оказался новостью, но построить они его могли. Пусть пока строилось одно здание — Софья планировала построить их штук пять, чтобы делить детей по возрасту, а из садика направлять сразу в царевичеву школу. Кстати, надо еще одну школу построить, только более военного типа, но это чуть позднее. Сначала садики, а потом у нее еще года три-четыре будет. Зря, конечно, Ордин-Нащокин решил брать детей до пяти лет, но… теперь уж не перерешишь. Не топить же их в речке?

— Вот и отлично.

— Мужчин, я так понимаю…

— Кто захочет по домам — выдадим подъемные, и пусть идут. Кто не захочет — пусть отправляются на Волго-Дон.

— Легко ты царской казной распоряжаешься, племянница.

Софья только фыркнула.

— Тетя, так не царской, неуж ты не знаешь?

— Вот как?

— Царской казны тут третья часть, остальное из других источников идет. Алеша даром времени не терял, в Дьяково сидя, у него и корабли есть, и золото на Урале добывается, и изумруды недавно нашлись…

— А…

— А батюшка, конечно, об этом знает. Но сам сказал, что эти деньги не в казну пойдут, а на богоугодное дело. Не было их в казне — нечего и разворовывать. А то, эвон, Милославский, губы раскатал и ручки протянул…

Ирина покачала головой.

— Родня он тебе…

— И что? Коли родня, так тащить надо все, что гвоздями не приколочено? Нет уж, родня отдельно, казна отдельно, не то не напасешься.

Это Софья еще умолчала о том, как Иван Милославский пытался влезть в казну царевичевой школы под предлогом родственной помощи. Алексей ему тогда высказал много всего хорошего…

Иван, кстати, оказался понятливым и больше руки не тянул, поскольку про государеву казну разговора не было.

— Да, Соня, гляжу я на тебя и удивляюсь, откуда что берется?

— Тетя, так ты на себя погляди? То сидела смирно, а сейчас? Командуешь, вон, распоряжаешься…

Ирина потупила глаза. Ну да.

Командовала, распоряжалась — и прекрасно себя чувствовала. Властности у нее хватало, в бабку пошла, просто раньше реализоваться было негде. А сейчас-то…

К тому же Софья все устроила хитро. Для всех царевна Ирина на богомолье в монастыре, бояре не шумят, а она тут и за строительством надзирает, и с монахинями договаривается, и по деревням ездит, со старостами разговаривает… не подобает сие царской дочери?

Так ведь никто и не запретил. А нет запрета — нет проблемы.

А вот когда уже возвращенцы пойдут — тут и говорить что-либо поздно будет. Глядишь, еще и канонизируют тетку. А что? Чем не святая Ирина, помощница тех, кто на родную землю возвращается? Надобно это Аввакуму как-нибудь нашептать.

Конечно, царю пытались глаза открыть… но а ежели царь их открывать не хочет?

Хорошим фильтром служили и Милославские, и Любава, слаженно нашептывающие царю, что, дескать, бояре, дармоеды, вместо того чтобы зады толстые поднять да делом заняться, напраслину возводят! Вот где сейчас Ромодановский? Ордин-Нащокин? Стрешнев? Косагов? Хитрово? Где?!

Все на благо государства работают.

А эти…

Ух-х-х!

Так что Алексей Михайлович пребывал в спокойном расположении духа, не мешая своим родственникам творить добрые дела. Да и то сказать, ведь и верно — добрые! Не на вред же, все на пользу.

А что не подобает…

Это добро-то творить не подобает?! Пусть люди под заборами мрут или на большую дорогу выходят?!