Кавказ подо мною (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович Страница 48

— Разъезд наш в десяти верстах отсюда на дороге, по которой мы шли, натолкнулся на разъезд абреков. Мы ушли, а потом по лесу пешими обогнули чуть и с горки увидели. Огромное войско идёт. Даже пушки тянут. Много ружей.

— Сейчас они где? — мигом проснулся Брехт. С той стороны дружеских войск нет. Где-то пропал Марат, но у того пушек точно нет. Шах? Но он что бросил Решт в тылу. Ой, сомнительно.

— Если идут с той же скоростью, то верстах в пяти. Как раз у того ручья должно быть, где вы вчера с коня сверзлись.

Блин, точно. Убаюкал вчера Слон его. Упал, хорошо ноги не в стременах и куст какой-то колючий кстати оказался, заноз насадил, но не зашибся, спружинили ветки.

— Тревогу, играй. Пахом, одеваться быстро. Да, брось ты этот тазик, сапоги давай.

Ну, сорок пять секунд, это сказки должно быть. В армии эсэсэровской Иван Яковлевич Брехт солдатом не служил и потому за достоверность этого норматива отвечать не мог. Опять же, что считать одеждой? Полушубок и ушанку тоже?

За пару минут оделся. Не любил со страшной силы Пётр Христианович этот генеральский мундир в обтяжку, но тут восток, дело тонкое. Здесь мундир генерал-лейтенанта Российской империи лучше всякой брони и один сам по себе полк заменить может.

— Говори, — к нему подбегал генерал Попов — предводитель астраханских казаков. Брехт уже перестал вздрагивать от его рассечённого пополам лица.

— Выслал сотню в охранение, — Попов ночью дежурил по лагерю.

— Готовьте пушки. Гаубицы не надо. Мелочь картечью зарядите. И вон за тем холмом пусть ждут. Стрелять по зелёной ракете.

Сейчас смотря, как суетится лагерь, Пётр Христианович понимал, что стратег, да и тактик из него хреновый. Нужно было после Испании поступать в Академию Генерального штаба. Получилось, что лагерь он расположил в небольшой низине и теперь, когда это неизвестное войско подойдёт к нему, то оно окажется на господствующих высотах. И туда уже никого не послать. Он не дал указание подготовить там оборону. Дебил. Думал о том, как Ахар брать, а о том, что на самого могут напасть, даже мысли в кучерявой голове не возникло.

— Ваше Превосходительство, пробился к нему очередной казак. — Наши это!

— Наши? Казаки? Здесь? — не понял станичника Брехт.

— Нет, абреки, черкесы. Те, что в прошлый раз напугали нас в Дербенте.

— Вона чё!? — Второй раз Марат Карамурзин переполох у него в войске наводит. — Стоп. А холера! Коня мне! Живо! Павел Семёнович, — Брехт повернулся к Попову. — В лагерь черкесов не пускать! Кусты все перегородить, и своим команду дай, пока я не отменю приказ с черкесами не общаться и ближе десятка шагов не подходить. Они Решта не могли миновать. Могли заразиться.

Ехать навстречу черкесам было не то чтобы сыкотно, но передёргивало. Должно быть от утренней свежести, или от страха умереть от холеры. Марат не подвёл, не зря он с ним беседы проводил, у того самого злополучного куста на броде через ручей, где вчера свалился со Слона, был разъезд из десятка черкесов. Заулюлюкали, и половина умчалась за поворот дороги, а впятером, не спеша, поехали навстречу генералу. Петра Христиановича узнали и даже спешилось пару аскерчи, но Брехт не дал им к себе подойти, вытянув руки, остановил черкесов и, изображая глухонемого стал пальцем тыкать в себя и куст:

— Марат. Пщышхуэ.

Абреки закивали и вновь сделали попытку подойти, за уздечку должно быть Слона придержать, помогая слезть большому начальнику.

— Стоять! Марат! Пщышхуэ! — Черкесы отпрянули, обиделись и отошли от Брехта. Тот перекрестился, хоть и атеист.

Марат с целой толпой всадников появился минут через десять. Тоже спрыгнул с коня и навстречу обниматься бросился.

— Стой! Марат, стой, остановись. — Брехт спрыгнул со Слона и вытянул руки вперёд, замахал ими крест накрест.

— Что случилось Петер? — остановился всё же князь.

— Вы подходили к Решту?

— Ты боишься заболеть?! — Понял Карамурзин и хлопнул себя по груди, — Ты молодец, Петер. Всё правильно сказал Мир Мустафе-хану. А он правильно сделал, тебя послушав. Нас встретили дозоры у Решта и отправили в обход. Там в лагере много мертвецов, я смотрел со стен города потом. Мы один день отдохнули и поспешили тебя догонять, догнали. Очень спешили.

— А пушки у вас откуда? — Брехт пока радоваться не спешил. Три с лишним тысячи человек у Марата, если хоть один пожадничал и смотался в лагерь курдов или коня отбившегося прихватил, то начнётся такое, что мама не горюй в их многонациональном войске.

— Да какие пушки. Шесть штук взяли в городке Киви в Ардабильском ханстве. Там войск не было толком, они нам сами ключ от города принесли, брать нечего, нищета, вот шесть старых пушек забрали и два десятка старых ружей. Наиб — главный у них в городке, говорит, что хан с войском в три тысячи человек заперся в городе Ардебиль — это столица ханства. Вот там говорит тридцать пушек. А ещё говорит, что их правитель Насир-хан, с радостью перейдёт под руку русского царя, так как враждует с персами. Они всегда враждовали с каджарами, а нынешний шах из этой династии.

— Остановись, Марат. Доберёмся ещё до Ардебиля, ты скажи про холеру, ну болезнь, что сгубила войско курдов у Решта. Вы ничего не брали у лагеря. У твоих воинов нет поноса. Никто в обморок не падал.

— Нет, Петер у нас дисциплина, как ты любишь говорить, никто к больным не подходил.

— А коней отбившихся не ловили?

— Мы за несколько ваших вёрст обошли лагерь и никаких коней не видели. Пойдём уже в ваш лагерь. Я видел карту, ты хочешь захватить Ахру?

— Я хочу захватить Ахру, но в лагерь мы не пойдём. Дай команду своим воркам и пщы, пусть обойдут каждого и зададут вопрос про понос. И пусть воины ответят честно. Эту болезнь не вылечить, и умрут все твои люди, а потом и мои.

— Хорошо. Стыдно спрашивать настоящего аскерчи про понос, но мы спросим, я видел со стены Решта, что случилось с курдами.

— Ну, и хорошо. Я здесь подожду.

Событие шестьдесят четвёртое

Информация и связи, а не булыжник и террор, — вот оружие современного пролетария!

Екатерина Казакова

Пётр Христианович промариновал черкесов сутки. Никуда Аббаскули-хан не денется. Да, даже если сам и денется, то и ладно. Город-то точно с собой не заберёт. А всё по тому, что понос был. Даже три. Перепугались все, а больше всего сами аскерчи, подвергшиеся медвежьей болезни. Их отделили от войска, отгородили забором из срубленных молодых деревьев и никого не пускали к засранцам. Брехт сам даже три часа ходил вокруг этого забора и смотрел, чтобы родичи всякие не лезли к карантину.

Температуры у парней не было. В обморок они не падали. А потом ещё и оказалось, что все трое едят вместе. Мяса пережрали. Жирного, курдюк барашка товарищам достался. Пётр Христианович так за эти сутки перенервничал, что час орал на собравшихся офицеров, ханов, князей и прочих разных беков.

— Зря мы ушли из-под Решта, — закончил он накачку, — нужно было остаться и смотреть, как умирает десять тысяч человек. Бляха муха. Чтобы поняли, какая это страшная болезнь. Это даже хуже чумы, она заразней. И нету лекарств, и кто лечить будет, тот тоже заболеет и умрёт.

— Да, поняли мы, Ваше Превосходительство. — Генерал Попов за всех ответил и страшным своим отрубленным носом швыркнул в себя. — Говнецом попахивает. И тут больные?

Народ вскочил и стал друг на друга с ужасом смотреть.

— Га-га-га! — трубно заржал атаман.

И отпустило Брехта, тоже засмеялся, разжалась пружина внутри, которую целую неделю в себе закручивал. Молодец Павел Семёнович. Народ попереводил друг другу и тоже смеяться начал, кто весело, а кто и крестясь троекратно.

К Ахару двинулись утром третьего дня. И не получилось войны. Не так, чтобы зря тащились, а просто повоевать не пришлось. Правитель Карадагского ханства Аббаскули-хан, сам вышел из ворот с символическим ключом от города и с листом бумаги, на котором была витиеватым почерком какого-то местного мурзы, было написано прошение к императору Александру принять его благословенное самим Аллахом ханство под протекторат великой Российской империи и защитить его от враждебных действий иранского правителя Фетх Али-шаха.