Зажигая звезды (СИ) - Ласточкин Дмитрий Страница 49

Подумав, достал из Духовного Мира родовой перстень свинобори Мейгеля, который стянул у него. Я перстни не переплавлял, как и брошки с гербами, подумал, вдруг пригодятся. Вот, пригодился. До конца тела этих шестерых не сгорят, а судмедэксперты сумеют установить, что они были убиты до пожара, хотя бы потому, что у них в лёгких не будет дыма. Так пусть найдут этих шестерых и этот перстень — а Мейгель с этого заимеет головную боль, ведь родители насильников захотят узнать, что делал перстенёк на месте смерти их детишек. Даже если это не кончится чем-то серьёзным, то внесёт разлад в стройные ряды местной аристократии.

Решившись, пустил молнию в диван, тот резво вспыхнул, пуская волну огня по всей комнате. Я выскочил из дома, запер дверь и ушел, скрывшись в тенях.

Так, вроде никто не видел, что мы с этим Колей время от времени встречались. Он сам не отсвечивал у моей школы, чтоб не примелькаться, да и я никому о нём не рассказывал. Свидетелей быть не должно. На всякий случай надо леггинсы на джинсы поменять, они тёплые, но, блин, заметные! А вот куртку не поменяю! Пусть заметная, но мало ли кто в таких ещё ходит! Вот!

Следующую неделю я сидел тихо, как мышка, стараясь не привлекать внимания. Тихо учился, тихо красил ноготочки приютским девочкам, тихо ел тройную порцию в столовой. Ожидал, что за мной явятся добрые люди с автоматами. Или даже разъярённые папаши и мамаши малолетних насильников, чем чёрт не шутит. Но нет, всё было тихо, видимо, мне удалось уйти без следов.

Хотя по телевизору показали репортаж про это событие, да и в чатах и на форумах много писали. Мол, несчастные подростки решили отметить праздник, но какие-то злоумышленники убили дитяток, хнык-хнык! Правда, с чего бы шестерым парням отмечать восьмое марта в чисто мужской компании, никто не уточнял. Да и про перстень Мейгеля ничего не говорили, но я уверен, что его нашли, такое от простого пожара не расплавится, я его к тому же неподалёку от входа бросил. Или кто-то его просто стырил? Блин, такое тоже могло быть!

Семнадцатого марта я нервничал больше всего. Аукцион же должен был состояться сегодня! Вдруг картина продастся? Такой себе рисунок, даже не сравнится с набросками, что я делал в лучшие свои годы, но я рассчитывал, что хотя бы пару тысяч он мне принесёт. Не совсем же китайцы тут отбитые, чтоб ничего в искусстве не понимать.

Вечером я был в холле, смотрели телевизор, а я полировал и красил ногти очередной клиентке, когда в новостях стали передавать странное.

«А теперь к новостям культуры. Сегодня в „Галерее современного искусства“ в Москве состоялась массовая драка. — вещал с экрана какой-то тощий невысокий корреспондент в сером костюме-тройке. — Как нам удалось выяснить, сегодня в галерее должен был состояться аукцион, на который была приглашена делегация Китайской Империи. По случайному совпадению, именно сегодня этот же аукцион захотела посетить группа чиновников их Китайской Демократической Республики.»

Репортаж иллюстрировался то фотографиями картин и разных крокозябр неизвестного происхождения, то видео с китайцами в традиционных нарядах и костюмах европейского образца.

«Обе группы гостей с Востока жарко спорили, скупая интересующие их экспонаты, пока на аукционе не была выставлена картина пожелавшего остаться неизвестным художника „Противостояние“, как назвали её в „Галерее“».

На экране появилось изображение моего рисунка, висящего в рамке на стене. Я икнул.

«Очень быстро цена за эту картину подскочила до двенадцати миллионов рублей, а споры приняли угрожающий оборот. Делегации прорвали ограждения и столкнулись в противостоянии на кулаках, выясняя, кому должен достаться этот предмет искусства. Результаты обескураживающие — более сотни пострадавших, двадцать два человека в тяжелом состоянии отправились в реанимацию».

Кадры на экране показывали множество скорых, суету людей в форменной одежде, кого-то быстро тащили на носилках и катили на каталках.

«К сожалению, из-за применённых Даров, в „Галерее современного искусства“ возник пожар, сгорело множество экспонатов, в том числе и картина, из-за которой возник спор!»

На этот раз показали остатки какого-то зала, выгоревшего, почерневшего, всюду ходили пожарные, пол был залит чёрной водой, в которой плавали какие-то обрывки и потухшие угли.

Вот же суки! Козлы ускоглазые! Права была Таня! Двенадцать миллионов! Не могли устроить драку после того, как купят картину! А теперь мои денежки тю-тю!

— Ай, Лиза, больно! — дёрнула рукой девушка, которой я красил ногти.

— Извини. — буркнул, расслабляя руку. Нет, вроде ей ничего не сломал.

Но… но… сколько же денег мимо пролетело! Я бы мог несколько лет себе ни в чём не отказывать! Хотя, конечно, не факт, что это бы мне всё досталось, так-то я несовершеннолетний пока, за меня бы их приют получил. Тогда, наверное, и хорошо, что всё сгорело! Ни копейки здешним упырям! А деньги я ещё придумаю, как раздобыть, но чтоб никто о них не знал.

Глава 29

Дедушка, бабушка, вы меня звали? — Татьяна зашла в рабочий кабинет своего деда в поместье.

— Да, внучка, заходи, мы кое что хотели бы тебе показать. — бабушка мягко улыбнулась и кивнула.

— Что же?

— Смотри. — дед повернул к ней ноутбук, на котором показывался выпуск вчерашних новостей.

— Двенадцать миллионов⁈ — Татьяна была потрясена этой суммой.

Даже для маркизов это были не карманные расходы. Не то, чтоб совсем уж большие деньги, но вполне неплохие, а уж для простолюдинов это вообще должна быть фантастическая сумма. Особенно для простой воспитанницы приюта.

— Да, этого не может быть, но это есть. — дед кивнул. — Поэтому мы хотели бы, чтоб ты оформила полную опеку на эту девочку.

— Мне надо её удочерить?

— Нет, просто взять под опеку. Ты за неё будешь отвечать, но она не будет иметь никаких прав на наше имущество или ещё что. — пояснила ей бабушка.

— Мммм, хорошо, если так. Но почему я?

— Вы же с ней общаетесь, у вас вполне дружеские отношения, насколько мы видели. Ведь так?

Таня на минуту задумалась над тем, что она чувствует к Лиза. Её забавляла эта девочка, такая нарочито серьёзная, но при этом такая милая. Девушке было не трудно возиться с ней, тем более в последнее время, когда Лиза стала красивой, как фарфоровая кукла.

— Ну да.

— Вот. Мы должны первой перехватить её под носом у других, кто может пронюхать о таком ребёнке. И у тебя самые высокие шансы найти с ней общий язык. Ты же постараешься, Танюша?

— Конечно!

— Хорошо. Мы уже послали запрос в приют, думаю, за неделю всё будет оформлено. Поселишь её во флигеле с прислугой, купишь её мольберт, краски, карандаши — всё, что ей надо для рисования. Но контролируй её картины, будешь их нам показывать, выберем лучшие, остальные уничтожим.

— Зачем⁈ — у Тани округлились глаза. — Их же можно продать!

— Дорогим бывает только редкое. Если её рисунки будет в каждом китайском доме, то они не будут стоить ничего. — пояснила бабушка.

— Понятно. Мы будем продавать её картины?

— Это будут наши картины! Она будет рисовать их в нашем доме, на наши деньги, из наших материалов! Тем более она будет под твоей опекой. Мы ей выделим, конечно, процентов десять от суммы продажи… или пять. Этого же будет достаточно? — дед посмотрел на жену.

— Конечно, дорогой.

— Да, пяти процентов ей хватит. Как станет совершеннолетней, так и получит свои деньги. Так что обижать мы её не будем, можешь не волноваться. Но пока говорить об этом ей не надо, она маленькая, всё равно не поймёт. Хорошо, внучка?

— Как скажешь, дедушка.

— Тогда можешь позвонить ей, сказать, пусть готовится. Собираться не надо, сомневаюсь, что её грязное тряпьё понадобится ей здесь.

— Хорошо.

— Тогда на этом всё. Иди, внучка.

Таня вышла из кабинета, вернулась в свою комнату. Достав телефон, стала с сомнением вертеть его в руках. Всё же это ей напоминало какое-то рабство — запереть ребёнка в доме и чуть ли не силой заставлять её рисовать им картины. Но, с другой стороны, ей же тут будет лучше, чем в той дыре, где она сейчас живёт. О Лизе будут заботиться, она сможет нормально питаться и не ходить в рванине. Так что… так что всё к лучшему.