Мне бы в небо (СИ) - Митрофанов Даниил Страница 5

Эти два года я мечтал о небе, но прекрасно понимал, что закрыл его своими руками. Каждый раз, когда я видел инверсионный след, или слышал настолько родной и знакомый гул самолёта, всё внутри замирало, а сердце начинало бешено колотиться.

Жизнь превратилась в серую совершенно бесцветную картинку, на которой было лишь два ярких пятнышка — Катя и Виталик. А вскоре должно было появиться ещё одно пятнышко. Катя снова была беременна. Узнали мы об этом в ноябре восемьдесят пятого и уже в июле восемьдесят шестого ждали появления в нашей семье ещё одного человека.

Но в апреле восемьдесят шестого случилось страшное. Прогремел взрыв на чернобыльской АЭС. Мы находились всего в сотне километров от Чернобыля и узнали о случившемся одними из первых. Мне казалось, что это злой рок. Воздаяние за мою трусость. Нужно было срочно спасать семью — улетать из Борисполя как можно дальше. Единственным, кто мог мне сейчас помочь был подполковник Спицын. Не знаю почему, но в первую очередь я подумал именно о нём. Номер его домашнего телефона я знал наизусть и смог дозвониться с первого раза.

Дмитрий Алексеевич внимательно выслушал меня и, спросив у меня номер телефона, с которого я звонил, отключился. Уже через полчаса он перезвонил и предложил сесть на место второго милота Тушки и помочь с эвакуацией заражённых пожарных. Если я согласен, то через три часа должен быть на Бориспольском аэродроме вместе с семьёй, которую отправят в Рязань к моими родителям, а я на другом самолёте повезу пострадавших пожарных в Москву. Прекрасно понимая, какой это риск я согласился. Да там и думать было нечего. Жена и дети для меня всегда были, есть и будут самым главным.

Мной было совершено четыре рейса и получена приличная доза радиации. Врачи всерьёз опасались, что последствия для меня будут печальными и проявятся в ближайшее время. Но в итоге всё обошлось и появились эти последствия лишь спустя тридцать шесть лет.

Сразу после этого меня восстановили во всех правах, а информация о случившемся в восемьдесят четвёртом исчезла из всех архивов. Мне даже предложили вновь сесть за штурвал Улыбахи, но тут уже я сам отказался. В Рязани я два года отработал инструктором в Сасовском лётном. Опыт у меня уже имелся, к тому же вновь помог Дмитрий Алексеевич, которого я уже воспринимал, как второго отца. У него было много друзей, разбросанных по всему союзу. Настоящих друзей, всегда готовых помочь другу. Я так и не смог узнать, почему он так относился ко мне и никогда не отказывал в помощи. И об этом тоже сильно жалею.

А в восемьдесят восьмом я уже поступил на службу в аэрофлот. Поначалу, как и ты вторым пилотом. Прошёл переподготовку и начал летать.

Вот такая у меня была жизнь Валера. И больше всего я жалею, что испугался и загубил столько жизней молодых ребят. Это был единственный момент, который я хотел бы исправить.

А теперь извини, я немного пройдусь. Нужно проветрить голову и слить отстой, — сказал я и покинул кабину.

К этому времени в голове была уже такая каша, я боялся, что не смогу даже встать, но справился с этой задачей на удивление легко.

Валера ничего мне не ответил. Он прекрасно видел в каком состоянии я нахожусь и как тяжело мне дался этот рассказ. Впервые за долгие годы я поделился этим с другим человеком. Я даже Кате никогда не говорил о том, что тот поступок до сих пор не даёт мне покоя. Всю жизнь это был только мой крест и только моя ноша.

Не знаю почему, но на душе после рассказа стало невероятно легко. Я был полностью уверен в Валере и в его профессионализме. И не боялся, что он не справится.

Можно сказать, что в небе началась моя жизнь. В небе она и закончится. Я специально ушёл от Валеры, чтобы он этого не видел. Пристроившись с правого борта возле иллюминатора, я ещё раз взглянул на небо.

— Прости меня Валера, — произнёс я в пустоту и достал новую пачку обезболивающих, старая уже закончилась. Минимум час у меня ещё был, поэтому точно не успеют откачать. Проглотив все таблетки разом, я просто начал смотреть в небо, пока ещё мог. Глаза постепенно стали закрываться, но продолжали цепляться за небо. Пока и его не стало.

***

Резкая боль пронзила голову. Правое ухо обожгло, а глаза начало нещадно щипать.

Где-то вдалеке послышался знакомый голос.

Неужели таблетки не справились и это кричит Валера? Или просто меня уже отправило в ад, поэтому всё так болит?

Между тем голос приближался и становился всё более отчётливым и понятным. И это был точно не Валера.

— Серёга! Серёга! Вот же! Чтобы эту тарантаску разорвало к чертям! Говорил же я тебе, пристегнись, да не прислоняйся так к двери. Эта зараза винтокрылая периодически на левый борт заваливается.

Я ощутил, как что-то больно упирается вбок, лицо саднит, а по левой ноге течёт что-то тёплое.

— Да где же ты Серёга?! Меня твоя мать убьёт. Чтобы ей пусто было, — вновь раздался полный отчаянья голос, дяди Коли.

Какой ещё к чертям дядя Коля? И откуда я знаю этого дядю Колю?

От этих мыслей я распахнул глаза и увидел над головой устремившиеся ввысь сосны, ветки которых были обломаны, а одна из них совершенно точно упиралась мне вбок. Собравшись с мыслями, я сел и ошалело начал вертеть головой по сторонам, не понимая, что вообще происходит и где я нахожусь.

— Живой! — раздался радостный вопль дяди Коли, выскочившего из-за сосны слева от меня.

Это оказался жилистый мужик лет под пятьдесят в серой рубашке, с коротким рукавом. Коричневые, слегка расклёшенные брюки, а на пышной шевелюре красовалась вертолётная гарнитура. В последний раз такую я виде ещё в училище. И где только дядя Коля откопал подобный раритет? Да и одежда его выглядела не лучше. Словно он ограбил съёмочную группу, какого-нибудь фильма об СССР.

— Дай я тебя осмотрю. Руки, ноги целы? Голову не пробил? Крови вроде нет, а царапины быстро затянутся. Ну вот расскажи мне, зачем ты к двери полез? Я же говорил тебе сидеть возле своего окна и смотреть в него. Защёлка на двери живёт собственной жизнью, открывается и закрывается, когда ей захочется и вот результат. Хорошо ещё, что летел я низко, да и деревья здесь хорошие пушистые. Вон ветки какие толстые. Но и этого вполне могло хватить, чтобы шею свернуть.

— А разве можно второй раз умереть?

— Это ты чего такого говоришь? Ну точно, головой сильно приложился. Посмотри на меня внимательно. Сколько пальцев видишь? Не тошнит? Голова не кружится?

Дядя Коля сел передо мной на корточки и начал совать в лицо свою лапищу, показывая три пальца. Он делал это так настойчиво, что едва не зарядил мне в нос. Я непроизвольно дёрнулся назад и приложился головой об дерево. Боль, словно только этого и ждала, прострелив голову с невероятной силой. И мне даже показалось, словно я слышу треск костей. Рука начала ощупывать голову и я в ужасе обнаружил в ней дыру, которой уже не было, когда я вновь дотронулся до того места.

Не ну я точно попал в ад. Куда ещё могут попасть самоубийцы?

— Да хватит уже, — оттолкнул я руку, настырно лезшую мне в лицо. — Три пальца. Не тошнит и голова не кружится. Зато раскалывается, словно ей в футбол поиграть решили. Нет ничего обезболивающего? А ещё лучше сигарету.

— Ты про сигареты даже не думай, меня твоя мать тогда точно прибьёт. Итак, с трудом удалось всё наладить. А за обезболивающим я сейчас мигом, до Танюши сбегаю. В аптечке должны быть таблетки. Вроде там и от головной боли есть, — выпалил радостный дядя Коля и куда-то умчался.

А Танюшкой он свой вертолёт называет. Всплыло у меня в памяти. Вот только я совершенно точно знаю, что вижу дядю Колю первый раз и откуда у меня могут быть воспоминания о нём? Мысли об этом вызвали очередной приступ головной боли.

Я зажмурился и начал глубоко дышать. Поначалу этот способ отлично помогал мне справиться с болью в самом начале болезни и сейчас оказался вполне действенным. На всякий случай ещё раз ощупал голову не обнаружив ничего странного.

— Вот держи. Целая пачка, — протянул мне дядя Коля, небольшую коробочку из какого-то серого картона.