Четвертая масть - Игорь Черемис Страница 50

Собственно, после моих манипуляций с этим предметом Алла и задала свой вопрос — я подозревал, что она вспомнила свой испуг, который испытала в лесу под Домодедово, когда обнаружила, что я тащу с собой в Анапу сразу несколько весьма устрашающе выглядящих предметов.

— Да много чего… — пробормотал я.

— Я не про это. Кто тебе звонил?

— Один знакомый… — нехотя ответил я. — Хочет поговорить. Я быстро, одна нога там, другая уже здесь.

— Егор. Это же опасно?

Она невольно покосилась на сумку, которую я закинул на плечо.

— Не более, чем всегда, — я уже привычно дернул правым плечом. — Я действительно не собираюсь уходить надолго. Не волнуйся, котёнок.

— Это опасно, — выдохнула она. — И тебя опять изобьют…

Я посмотрел на неё — в глазах девушки уже собирались слезы. Мне захотелось подойти к ней, обнять, что-то прошептать, успокоить — но я понимал, что тогда в десять минут не уложусь.

— Я сам кого хочешь изобью, — попробовал небрежно бросить я.

И сразу понял, что у меня не получилось.

— Тебя изобьют… я пойду с тобой!

Этого ещё не хватало, с тоской подумал я. Ещё бабушку с отцом взять — и будет полный комплект.

— Нет, Ал, никаких со мной. Не тот случай. Извини.

Я развернулся и пошел в прихожую. Алла постояла немного — и побежала за мной. Но она не сказала ни слова, пока я обувался.

— Егор, — позвала она, когда я взялся за ручку двери.

— Ал, всё нормально. Я вернусь.

И вышел из квартиры, успев услышать вопрос Александра Сергеевича — он интересовался у дочери, куда я пошел. Её ответа я уже не услышал.

* * *

Я прекрасно понимал, что звонок Лёхи мог быть уловкой, и на тех лавочках, где произошла моя первая встреча с этой троицей, меня будет ждать целая банда — возможно, настоящих гопников из Кузьминок, которым тот же Лёха пообещал заплатить пару рублей, если те сумеют хорошенько меня отметелить. Но и не пойти я не мог — и у меня не получалось объяснить даже самому себе, почему я сразу не послал этого крысеныша далеко и надолго. Поэтому я и не стал вступать в диалог с Аллой и рассказывать ей о лёхином звонке — она бы потребовала, чтобы я назвал причины моего поступка. Вот и пришлось расставаться так — не слишком хорошо. Но вроде бы и не слишком плохо.

Лёху я заметил прямо от поворота на ту памятную тропинку. Он сидел на скамейках один, согнув спину и держа зажженную сигарету в сжатом кулаке, словно на улице был сильный ветер или дождь. Никаких гопников поблизости не наблюдалось, хотя за здешними домами можно было при желании спрятать настоящий засадный кавалерийский полк с приданной артиллерией. Но я сильно сомневался в том, что Лёха хоть что-то знает про тактику малых и больших групп — а также в том, что он будет так сильно заморачиваться всего лишь ради того, чтобы избить меня. Но сумку я расстегнул и проверил, чтобы ломик ни за что не цеплялся.

И направился к Лёхе.

Он услышал моё приближение и поднял голову. Выглядел Лёха плоховато — приличный синяк на поллица, заплывший левый глаз и слегка разорванная губа. Эдакий алкоголик, который буквально вчера несколько раз близко познакомился с асфальтом из-за непредсказуемой силы тяжести. Фотографиями подобных забулдыг в интернете будущего любили иллюстрировать различные неприглядные факты из жизни страны. Но алкоголем от Лёхи не пахло — только какими-то лекарствами, которыми наверняка вонял и я сам после вчерашних процедур.

Я молча смотрел на него, не говоря ни слова.

— Привет… — с усилием произнес он.

— Привет, коли не шутишь, — ответил я. — Говори, что надо, у меня времени мало.

Я не собирался спрашивать, кто его так отделал — вдруг я их знаю и придется отдариваться. Но Лёха не стал дожидаться моих расспросов.

— Это меня Боб отхуярил, — сообщил он.

— Вот как? — деланно удивился я. — Он же вроде должен быть в армии? Или ради такого развлечения решил взять небольшой отпуск?

Лицо Лёхи скривилось.

— Хуй его знает, что он там взял, только он в Москве, — сказал он. — И собирается к тебе сегодня ночью прийти.

Я немного помолчал. Моя паранойя начинала мне нравиться.

— С чего ты решил мне об этом рассказать? — спросил я.

— Да заебал он… раньше нормальный был пацан, ровный, дела с нами всякие делал, знакомых у него куча была, лавэ поднимали, развлекались, шмотки-хуетки, с тёлками опять же проблем никаких, — он неловко сплюнул на землю — я заметил, что слюна у него была чуть розоватой. — А тут приехал — зверь зверем, ничего не слышит, только одно на уме, как этой бабе… ну… Алле… отомстить. К Михе сунулся — но тот боец, сразу на хуй послал, Боб против него не стоит, утерся и ушел… если бы вы тогда без самопала были — пизда вам обоим, Родька с Михой вас бы затоптали. Ну и я бы добавил…

Да, хорошо, что у нас был самопал.

— А сейчас что? Миха твой отказался, а ты?

— Я тоже… нахуй, конечно, не слал… не по масти мне, но сказал, что не пойду. И ему предложил забить на это. Но он упертый… отхуярил меня и свалил.

— А чего так? Ты же мне тогда в парке заливал про дружбу, всегда вместе и всё такое. Или что — прошла любовь, завяли помидоры?

— Какие, нах, помидоры… Ничего не завяло, только гиблое это дело, — глухо сказал Лёха. — Одни проблемы с этой Аллой, как она с тобой связалась… раньше всё в порядке — подошли, кулак хахалю её очередному под сопатку сунули — и всё… Один, кажись, был, кому два раза пришлось повторять, но и он съебал. А тут… переломы это хуй с ним, я их давно не считаю, на мне всё как на собаке заживает. Но там же и менты, и эта гебня начала вокруг ходить — а это верный признак, что жизни не дадут, если что случится. Те гебешники нас серьезно распотрошили, всё знают — что, кому, сколько, только им это похую. А могут вспомнить и шепнуть, кому надо… нас с Михой тогда на ленточки порежут, да и Родьку где угодно достанут. И не только нас, ещё и родню могут… тоже звери, как Боб сейчас.

— Ну объяснил бы ему всё это… мне он тоже нахер не уперся, по ночам его караулить, других дел полно.

— Объяснил, —