Людмила Астахова - Кошка колдуна Страница 55

– Да, грусть моя. Теперь ты мой ученик и подмастерье по имени Килху, и ты у меня, горюшко, немой от рождения, – объявил злопамятный сид.

Вот тебе, Катюха, и Лавуазье! Замстился Диху знатно. Где это видано, чтобы баба сумела рот на замке держать, хотя б от рассвета до заката?

– Килху? – с подозрением переспросила девка.

– Угу, – безмятежно кивнул колдун.

Новонареченная Килху раскрыла было рот, чтобы высказать все свое негодование сидовым самоуправством, но потом передумала. По ее разобиженному лицу было видно: что-то ей это эринское имечко напоминает, что-то из ее мира. Навроде приснопамятного Северуса Снейпа.

– Я смотрю, ты уже начала исполнять гейс, – ухмыльнулся сид. – Похвально.

Вещички он разделил на троих, чтобы каждому ноша нашлась по силам, сам же нагрузился почище верблюда. Прошка даже испугался за здоровье Тихого:

– Господин мой, а пупок у тебя не развяжется?

Диху одарил его таким презрительным взглядом, что, казалось, того и гляди плюнет, как горбатый зверь.

Первым пограничный ручеек, бережно прижимая к груди узелок с книгами, перешел Прохор, затем Диху, а последней – убитая горем Катерина. И все они разом шагнули из вечного летнего безвременья Хийтолы в сырой и мрачный мартовский лес.

– Не грусти, – шепнул мальчишка. – Немому парню на корабле живется всяко лучше, чем девке. А береженого Бог бережет! А у тебя там, в твоем мире, Выборг есть? – тут же поинтересовался он и осекся под гневным взглядом сида. – Тьфу ты! Само вырвалось. Ты молчи-молчи, не обращай внимания.

Очень скоро выяснилось, что гейс, наложенный Диху на своевольную родственницу, ударил и по ни в чем не повинному отроку. Некому стало задавать бесчисленные вопросы про чудесные механизмусы иных миров, не с кем было спорить и некого дразнить. Опять же, с кем обсудить угрюмых охотников-карелов, встреченных на берегу Вуоксы? Не с Диху же! А так хотелось, что аж язык чесался.

Но в Выборге Прошкины мучения тотчас закончились. Вотчине королевского зятя до стольной Твери было далеко, однако город боярскому байстрюку очень понравился. Ганзейцы завели здесь свои порядки, взяв под крыло мастеров из разных гильдий, а те, в свою очередь, подсобили, чем могли, купцам. А иначе как пробивать во льду проходы для кораблей? Без Алатырьской Силы, почитай, никак! А на случай, если с Новгородом опять что-то не поделят, торговый город был окружен добротной каменной стеной с земляным валом и рвом. Прохор насчитал целых девять башен.

– Ого! – похвалил он выборжцев. – Развязали мошну и вложились знатно. Уважаю.

Бог весть, что там у Катьки делается, а в мире, где жил Прошка, без толстых стен, войска и пушек никак нельзя обойтись. Ганзейские торгаши быстро обрастают жирком из злата-серебра, и всегда найдется тот, кто пожелает чужого добра: и дом, и скот, и рабов, и жен. Славен же тот господин, который потратит нажитое с толком. Как, скажем, наместник шведского короля, отстроивший Выборгский замок краше прежнего. Башню Олафа Святого отовсюду в городе видать, да и сам замок куда как могуч и грозен.

Диху тоже не стал скупердяйничать, сняв две комнаты в хорошей гостинице. Хозяин-швед, поначалу глядевший на путешественников косо, получил три полновесных тирольских крейцера и тут же возрадовался гостям, словно родным. Сразу же и комната нашлась, и жбанчик пива, и жирный суп из соленой свинины. Вот ведь нехристи! Это в постный-то день!

Снедь на здоровенном подносе притащила щербатая девка в замызганном чепце, покрутилась без видимой цели, на ломаном немецком посулила на ужин «рыблый пирох» и была изгнала Диху.

– А ты, Килху, определенно пользуешься успехом у дамского сословия, – хихикнул сид.

Катька аж вскинулась вся. Головой затрясла, руками замахала, точно мельница.

– Вот помысли логически, Айвэнз, – продолжал куражиться Тихий-вредина. – Ты для красотки слишком молод, я – старый клоп, и только молчун-ученик достоин пылкого внимания. Видел, как она тяжело вздохнула, на Килху глядючи?

– А то! – развеселился Прошка. – И титьки над корсетом ходуном так и ходили. От чувств.

И даже не обиделся совсем, когда Катерина отвесила в отместку подзатыльник.

– Ладно тебе! Уж и пошутить нельзя. Ну не злись. Айда к причалам, на ледобойную машину смотреть?

Вину, пусть и невольную, хотелось поскорее загладить. Грешно над убогими потешаться, над увечными – кривыми, слепыми и немыми. А Катька сейчас по сидовому слову такая и есть – убогая, вернее – убогий.

Килху бросил на родича-сида вопросительный взгляд. Видать, очень уж ей хотелось посмотреть Выборг.

– Ты теперь парень, сопровождающий тебе не нужен, можешь даже не спрашивать, – фыркнул Тихий и рукой махнул. – В драку только не влезь.

– Правда, что ли? – обрадовался Прошка, не веря собственным ушам, схватил Килху за руку и потащил к двери. – Мы только к причалам и обратно. Слышь, Катюха, живем! Я тебе такое щас покажу… Тьфу! – Он от досады шлепнул себя ладонью по лбу. – Поговорить нельзя!

– Почему нельзя? – полюбопытствовал сид.

– Так ты ж заклятье наложил! Запамятовал?

– Уже и пошутить нельзя. Что я, зверь какой?

Правильно его Катя-Килху «сукой» обозвала потом, когда на улицу вышли.

Катя

Молчать не так уж и плохо, не смертельно и даже в некотором смысле полезно. Появляется время «на подумать», ничего не отвлекает, никто не окликает. От замкнувшегося в себе Диху поступали только простые и четкие команды: «Вперед!», «Остановка», «Спать!», он молчанием не тяготился. И только Прошка весь исстрадался, лишенный привычного общения.

Никогда прежде я не задумывалась о смене пола, хотя всегда считала, что мужчинам живется гораздо проще. Во всех смыслах проще. Общество терпимее, физиология спокойнее, возможностей больше, а требований меньше. Обыкновенное «не пьет» в глазах окружающих уже само по себе огромное и ценное достоинство. Многочисленные родственники мужского пола всем своим существованием доказывали, что так оно и есть. Им можно работать за копейки, которые тут же культурно пропивать, прочитав в школе «Каштанку» и «Муму» – иметь мнение по всем вопросам бытия, с которым все обязаны считаться. Запросто можно не знать, с какой стороны за молоток держаться, но мнить себя «настоящим хозяином» и всех поучать. А еще можно украсть у «почти невесты» заемные, фактически чужие деньги, потому что «самадуравиновата» и «не надо человека искушать». Я старалась как можно меньше думать о Даньке, чтобы не бередить рану и не строить страшных планов неосуществимой мести. Даже если я вернусь обратно – в свой мир, даже если его задержит полиция, денежки мои наверняка уже тю-тю. И если я его все же посажу, то сочувствовать будут Даньке, а не мне – овце и лохушке, позволившей себя облапошить. Хотя, с другой стороны, а как еще меня назвать, если жила с ним и предпочитала не замечать всякие мелочи, вроде того, что за квартиру плачу я, и еду покупаю я, а он ищет себя и достойную его работу. Чему я радовалась? Тому, что не одинокая, как другие? Что у меня тоже есть жених? Типа, жених, который ни разу замуж так и не позвал.

Но оказалось, что жизнь в мужском обличье еще лучше, чем я представляла в самых смелых фантазиях. Бедняжку-убогого Килху жалели все встречные – и из-за немоты, и из-за того, что ученическая доля загнала так далеко от родного Эрина, да и просто так – потому что «сразу видать, паренек смышленый». Прошка почему-то таких чувств не вызывал, а меня даже карелы пытались подкормить. Возможно, дело в сидском волшебстве, но к девке, я убеждена, отношение было бы совсем иное. Личина позволяла вести себя как и прежде, даже по-маленькому ходить, как девочка, а окружающие видели совсем другое. В дороге мужская одежда практичнее, и с короткими волосами удобнее. В общем, мне понравилось. Если бы не чертов гейс…

– Вот же сука!

Я в сердцах плюнула себе под ноги. Этот сид меня достал! Лучше бы это и в самом деле был гейс. Молчать, чтобы сберечь колдовскую личину – это одно, а тешить непомерное эго бессмертного жлоба – совсем другое. Гад! Придурок! Сволочь!

– Хватить уже лаяться, – одернул меня Прошка, показывая пальцем на окна гостиницы. – Или давай чуток подальше отойдем. Услышит и настоящий гейс наложит. Мало ты своего родича знаешь?

И словно в подтверждение его слов донеслась из трактира знакомая ругань на ядреной смеси русского, немецкого и гэльского языков. Кто-то сиду под горячую руку попался.

– Бежим скорее, авось пока вернемся, он остынет!

И мы побежали, перескакивая через подгнившие доски тротуара, неровно положенного вдоль каменных стен. Если честно, я бы сейчас с удовольствием подремала бы, пускай и в тесной коробке, которую здесь именовали кроватью. Но сейчас мне лучше Диху не видеть. Иначе не совладаю с собой и в рожу его наглую вцеплюсь.