Быстрее империй (СИ) - Фомичев Сергей Страница 58

— Уводи людей, — посоветовал я Дерюгину. — Подальше от греха.

Я показал на карте удобное местечко на восточном берегу, недалеко от бухты, куда мог доставить продовольствие.

— Надо бы у властей прежде отметиться, — возразил Матвей. — Помощь попросить. У меня и бумага от губернатора.

— Потом этот вопрос решим, — настаивал я. — Сейчас с начальством такая чехарда, что всё равно без толку разговаривать. Оно тебе наобещает, а его завтра на вилы насадят или в Иркутск отзовут.

Получив от меня запас продовольствия, Дерюгин увёл свой колхоз вглубь полуострова, в благодатные долины Камчатки. А я задержался. Мне требовалось посеять всходы иного рода.

Мы опередили арестантов и ссыльных на целый день. До Большерецка вверх по реке их заставили тащить лодки с корабельным снаряжением, которое сняли на зиму. А в городе всех расконвоировали и отпустили на подножный корм. Так здесь поступали всегда и вовсе не из гуманизма, но желая избавить казну от обременительных трат. Ссыльные сами искали жильё, сами добывали хлеб, устраиваясь на какую-нибудь работу, а начальство только присматривало за ними.

Вот только теперь еды на всех не хватало и работу даже за одну только кормёжку найти удавалось редко. Всё это грозило вылиться в походы на ительменские сёла, в грабежи казённых магазинов и частных лавок. Так бы и случилось, не будь среди ссыльных целая когорта осужденных за бунты и замыслы переворотов. Вместо банальной драки за жизненные ресурсы искушённые в интригах инсургенты сумели довольно быстро столковаться между собой, с прежними ссыльными, кое-с-кем из начальства. Так что заговор созрел быстро. Не хватало только достойного повода, чтобы поднять массы. И пока огонь к запалу не поднесли, мне требовалось найти решение.

До сих пор я старался держаться подальше от всякой власти, и поэтому появлялся в столице Камчатки редко. Даже хлеб сюда поставлял через Данилу. Но кое-какие знакомцы нашлись и в Большерецке. В основном, соратники по старым промысловым делам тех времен, когда я ещё пытался подбить на завоевание Америки весь дальневосточный люд.Исподволь я выведывал у них про заезжего поляка, про его дружков. Собирал информацию, искал подходы.

А пока сведения копились, исчезал на день два, чтобы заняться традиционным северным завозом. Сюда я мог вернуться в любой момент — река, давшая имя городу, из-за теплых ключей и быстрого течения замерзала не раньше декабря. Но в некоторых наших поселениях ближайшие водоемы вставали рано и мне нужно было закончить дело до крепких морозов.

Вскоре один слушок дал зацепку, которая подсказало мне, как правильно разыграть партию. В Большерецке обитал Федос Холодилов — один из китов промыслового бизнеса и первый на всем полуострове соперник Трапезникова. Вёл он дела под стать конкуренту. Работников держал на коротком поводке долгов, паи при первой же возможности отбирал, кормил чем придется. В общем драл шкуры с людей и зверей с одинаковым упорством. Ничего удивительного, что зверобои сдавали хозяина с потрохами.

— Угробит он нас, Федос-то, — рассказывал за самогоном один из таких бедолаг по имени Васютка. — Погонит в море на Штеллера землю эту проклятущую.

— Да как же он её сыщет-то? — спрашивал я, щедро подливая собеседнику пойла.

— По чертежу, что выкупил у Трапезникова, — признался зверобой.– Тьфу, ты, нашёл же кому довериться! Там, поговаривают, и зверья-то нет никакого. Золотишко его манит или ещё что, не знаю.

Вообще-то Холодилов был прав. К весне с едой станет совсем туго, и до первого завоза (а казенному кораблю для этого следовало сперва дойти до Охотска, а потом вернуться) наверняка вспыхнет голод и очередной бунт. И раз уж на Камчатке туго со жратвой, то лучше, пока море чистое, увести зверобоев подальше. Во время плавания бунтовать некогда, а пропитание на островах, да и в море, добыть легче. Вот только целью похода он выбрал не знакомые уже всем острова, а неведомую землю Стеллера. Видимо рассудил, что раз она на юге обозначена, то и зима там не столь сурова.

Однако не учёл паучина, что идти в неизвестность даже на юг без должных припасов и накануне жестоких штормов зверобои не пожелают, а, принуждая их, подручные слегка перегнут палку.

Две недели спустя всё тот же Васютка, но с фингалом под глазом и перешибленной рукой, с радостью поведал как «обчество» дало отпор живодёру.

— Не было такого уговора в море на зиму выходить, — сказал он. — А не было, так и нечего!

— И что же Федос?

— А! — махнул зверобой здоровой рукой. — Сбежал в Верхний острог. А карту бывший евоный приспешник Вандыш ссыльным отдал. И что-то там они замышляют вместе.

— Ссыльные?

— Ага. этот Хрущов и друган его — немец.

— Поляк, — поправил я.

— Может и поляк, -не стал спорить зверобой.

Вот ведь как неожиданно вернулось. Получается, что ключом к интриге может послужить наш давний розыгрыш с картой. Конечно,мы целились фальшивкой в Трапезникова, и принесли ему достаточно неприятностей. Холодиловский подручный и ссыльные про это не знали. На чём и можно было сыграть. Кое-какие исторические сведения, смутно всплывшие в памяти, натолкнули меня на идею. С ней я и явился к авантюристу.

Стычки и ссоры возникали то тут, то там, но настоящие беспорядки ещё не охватили город. И всё же до избушки, куда поселили Беньовского, мне пришлось пробираться окольным путём. Не хватало ещё схватить случайный нож под рёбра, на пороге великих свершений.

Ссыльный сидел за большим столом вместе с местным казаком (лицо его я помнил, но имя забыл). Оба пили самогон и закусывали чем-то отдаленно напоминающим квашенную капусту. На краю стола лежала стопка бумаг, несколько корабельных приборов.

Выглядел исторический персонаж очень молодо. Во всяком случае моложе, чем я ожидал увидеть. Это было заметно по волосам на лице, которые не приобрели еще жесткости, по чистой коже, так редко встречающейся на фронтире, да и вообще в эту эпоху.

Со времён своего контрабандистского прошлого я немного знал польский, и сумел выдать приветствие.

— Джень добры, пан Беньовский, як ще маш?

— Дженькуе, добжэ, — ответил он. — Чи естеш поляк?

— Не, але помышлялем… — тут я запнулся, так как язык успел подзабыть и слова подбирал с трудом.

— Пустое, — махнул рукой молодой человек. — Говорите на русском. И садитесь, чёрт вас возьми, что вы стоите, как Кайзер на параде?

— Так вы не поляк? — пришёл я к неожиданному выводу.

— С чего бы это?

Я сел. Кивнул казаку. Тот не вставая, снял с полочки над головой глиняную кружку и, налив до половины самогона, придвинул ко мне. По глазам казака я догадывался, что он меня узнал и особой радости не испытывал. Но где я его видел и при каких обстоятельствах, хоть убей, не мог вспомнить.

— У меня разговор, — сказал я, сделав несколько глотков вонючего пойла. — Но разговор приватный, тет-а-тет.

В качестве аргумента я достал из рукава бутылку французского вина и поставил на стол.

— Выйдешь? — попросил Беньовский товарища.

Тот спорить не стал, хотя открыл было рот, чтобы о чём-то предостеречь, но махнул рукой, схватил шапку и вышел за дверь.

— Сударь, я уверен, вы долго не усидите в ссылке, — Предположил я. — Здесь стоят не те погоды, к каким вы привычны, да и общество обитает не подходящее для европейца.

— Кто вы такой? — резко спросил он.

Засомневался? Наверняка. Возможно, заподозрил провокацию властей и теперь раздумывал, пристрелить ли меня из пистолета, или прирезать ножом по тихому? Но бутылка вина, как я и рассчитывал, сыграла роль магического артефакта. Местные власти тут кушали всё то же противное пойло, а французские вина ближе, чем в Иркутске сыскать было нельзя. Да и туда они попадали крайне редко. Не девятнадцатый век на дворе.

Так что я просто откупорил бутылку и вопросительно посмотрел на хозяина. Тот пожал плечами и, выплеснув на пол остатки самогона, поставил кружку передо мной.