Колхозное строительство 2 - Андрей Готлибович Шопперт Страница 60

Товарищ сник, но ненадолго.

— Человек, который знает о лечебных свойствах личинок пчелиной огнёвки, не может быть неофитом. Читали статьи основоположника микробиологии господина Мечникова?

Не читал. Так, интернет как-то просматривал, попалась реклама этого самого экстракта. Там ещё слово запомнилось — цераза. Фермент, который растворяет оболочку палочки Коха. Запомнилось потому, что похоже на слово «зараза». Хотел даже четверостишье написать — хорошо ведь рифмуется, но так и не собрался. А вот слово запомнил. Это сейчас и выложил.

— Интересненько! — «Паркер» летал по листку, — Знаете что, Пётр Миронович, а поехали сейчас ко мне на кафедру. Вы своими рецептами поделитесь, а я вам свои дам почитать. Взаимообогатимся. У меня под окнами машина, да тут и не очень далеко. Или спешите куда?

— Конечно, спешу, но рецепты важней. Поехали.

Событие сорок первое

Готовились. Не хотелось заметать следы таким радикальным способом, как пожар. Одного раза хватит — счастье, что соседи не пострадали. Купили в магазине новые шерстяные перчатки. Синие, красивые, даже жалко будет выбрасывать. Ещё на три часа дня заказали к подъезду грузовое такси. Никто в квартире дамочки не бывал, но, по словам Петуша, то бишь Макаревича, должны быть ценные картины. Картины — вещь громоздкая, в руках много не унесёшь. Хорошо им тут, в столице — в таксопарках есть не только простые «Волги», но и ГАЗ-53 — грузовое такси. Вот этот грузовичок и заказали. Переезжаем, мол, на дачу, в деревню Лыткарино. Сказали почти чистую правду: Пётр Миронович снял дачу на лето с последующим выкупом. Правда, в Переделкино. Снял у детей писателя Кнорре. Не того, что написал сценарий к фильму «Родная кровь» — его брата, Георгия Фёдоровича. Сыновья тоже не из простых — учёные, есть свои дачи, вот и решили пока сдать отцовскую, а осенью продать. Цена запредельна — двенадцать тысяч рублей. Но! Во-первых, такие деньги есть, а во-вторых, дача под Москвой всегда может пригодиться. У простого человека при покупке возникли бы проблемы — там ведь есть товарищество, и оно может и не разрешить продать в Переделкино дачу какому-нибудь слесарю Тимофеичу, но Пётр Миронович — член Союза Писателей, да и министр культуры к нему неровно дышит. Разрешат покупку. Вот туда всё экспроприированное у гражданки Фаины Львовны Рукшиной-Дейч и перевезём, потом закажем контейнер до Карпинска. Да, вот это и называется: «делить шкуру неубитого медведя».

К двери квартиры подошли втроём. Марк Львович постучал по-хитрому — сначала пару раз по три стука, потом длительный перерыв, и один раз двойной. И тишина. Может, нет никого? Наконец раздалось:

— Кто там?

— Фаина Львовна! Это Марк Петуш. У меня для вас есть интересное колечко. Не пожалеете. И ещё иконы.

— Опять иконы? Ох и неугомонный ты, Марк, — дверь открылась, но осталась на цепочке.

— Вот, Фаина Львовна, полюбопытствуйте, — Марк Янович протянул в щель кольцо Пушкина.

Чем бы ни занималась дамочка в блокадном Ленинграде, но антиквар из неё вышел превосходный.

— Кольцо Пушкина? Однако! Не подделка? — цепочка звякнула, слетая, — Заходи, в микроскоп гляну.

Зашли — всей дружной компанией. Сунули женщине в рот кляп из приготовленного заранее вафельного полотенца и прикрыли дверь. Неожиданно дамочка оказалась сильной и вёрткой, почти вырвалась из «дружественных» объятий Кошкина и попыталась вытащить кляп. Пришлось тому ей руку взять на болевой — притихла, только мычала. А дальше действовали по указанию Петра Мироновича — начитался иностранных детективов. Методы какие-то неоднозначные. Проклятые капиталисты, до чего только не додумаются, чтобы людям вредить.

Завели женщину в ванную комнату, да в эту самую ванну и положили, наполнили холодной водой и подержали пару минут. Потом достали вяло трепыхающуюся, раздели. Снова сунули в холодную воду. По окончании этого действа, голую и мокрую, прикрутили к массивному стулу по рукам и ногам. Стул хорош! Прямо трон. Нужно будет с собой забрать. Зачем такие изыски? А Пётр Миронович говорит, что голый и мокрый человек в разговоре с одетыми и вполне себе сухими легче идёт на контакт. А по-простому, честно рассказывает, где спрятаны ценности.

В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся, уже когда «блокадницу» к стулу привязали.

— На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский, и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника — ну, или подделки под них, — Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, — Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала?

— Марк Янович, — Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, — Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая — а тут почти старушка.

Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942-м ей было лет двадцать, то сейчас где-то сорок пять, выглядит же — лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах несложно.

— Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы — Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? — Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, — Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну вот и прекрасно.

— Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, — не закричала. Зашипела.

— Милиция, — Вадим сунул ей под нос корочки.

Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла, и далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске — повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезли и форма, и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике — табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.

Не уволили — начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских «молотков», а год назад, при приёме очередного «постояльца» в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал — вдруг пригодится.

Вот сейчас, например — избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.

— Милиция? В