Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад Страница 62

– А теперь вернемся к нашему Писателю, Лаврэнтий, так ты определился, он нам друг или враг?

Глава шестая

Туман и Руан

Франция. Руан. Британия. Лондон. 22 февраля 1940 года.

Туман, который периодически охватывает славный город Руан и придает ему особую поэтичность и легкий флер романтизма был настолько известен, что многочисленные художники Франции изгалялись друг перед другом, старательно изображая погруженный в зыбкую дымку город. Многие мастера кисти и карандаша тратили свой талант на изображение еще одной достопримечательности города – Руанского собора. Хитрее всех поступил Клод Моне, нарисовавший Руанский собор в тумане. Сейчас, утром, когда туман еще не сошел, и собор все еще укутывался в загадочную сиреневую пелену, спасаясь от промозглого воздуха, которым тянуло от реки, в кафе на соборной площади сидел невысокий полноватый круглолицый француз с большими залысинами на шарообразном черепе. Он пил кофе. Рядом располагался нетронутый круассан, а на лице француза, материальное тело которого было облачена в военную форму летчика, была нарисована гримаса полного отсутствия. Где витало в сей момент его астральное тело, сказать было невозможно. Из состояния нирваны летчика вывел громкий голос, прозвучавший почти что с неба. Подошедший военный был высок, худощав, обладал огромным гасконским носом и громогласным басом, способным перекрыть рев полковой артиллерии.

– Антуан! Это ты? Чертовски рад тебя видеть! Как ты оказался в этом Богом забытом местечке?

Летчик приоткрыл глаза, которые минуту назад закатил, наслаждаясь тонким послевкусием отменного кофе, обратил внимание на громогласного собеседника и даже не попытался вскочить, чтобы отдать ему честь:

– Ги? Дружище! Вот это сюрприз!

Неожиданно энергично летчик вскочил со стула, и друзья крепко обнялись. После чего Антуан Мари Жан-Бастист Роже де Сент-Экзюпери (в форме военного летчика) и полковник-артиллерист Ги д’Арнье, старый знакомый и друг известного писателя, заняли места за столиком, гарсон принял заказ полковника и друзья разговорились. Они познакомились еще в Африке, когда молодой летчик возил почту, работая на Аэропосталь, а молодой капитан-артиллерист служил в колониальных войсках. Несколько случайных встреч переросли в приятельские отношения, потом и в дружбу.

– Я был Гавре, по поручению командира эскадрильи забрал запчасти для наших самолетов в порту. Машина по дороге сломалась, в пяти милях от Руана. Ее сейчас чинят. А я решил немного пройтись по городу. – сообщил приятелю летчик-писатель.

– Странная встреча. А я со своей бригадой следую в Гавр. Ты оттуда. Я туда. Где сейчас служишь?

– В воздушной разведке. Мы стоим в Шампани, в Орконте. Та еще дыра. Если бы не вино, было бы грустно совсем. Но вино в Орконте очень недурственное. За все время было несколько вылетов, и то над линией фронта. Странная эта война.

Гарсон принес кофе и круасан, которым артиллерист сразу же захрустел. Писатель решился отдать должное и своей выпечке. Вспомнив нескольких знакомых, приятели снова вернулись к войне.

– Ты прав, Антуан, война действительно странная. Вспомни прошлую войну, ты не воевал, был молод. А я уже понюхал пороху. Боши – противник серьезный. Но тогда кроме нас были еще и русские. А сейчас только лаймы. И это мне очень не нравится. Ты слышал, что мы собирались отправить в Финляндию четыре дивизии? Помогать сражаться с большевиками. Правда, финны сдались прежде, чем мы смогли вмешаться. Ужасная война! Мы постоянно опаздываем! Поляки сдались, когда мы не успели собрать силы для удара, финны не дождались! У нас не командование, а заповедник черепах!

Экзюпери пожал плечами. Что он мог возразить товарищу, который был в своих рассуждениях прав?

– Я хорошо помню русских солдат. Под Верденом моя батарея прикрывала позиции их экспедиционной бригады[12]. Гунны против одной русской бригады бросили полнокровный корпус! Корпус! А русские держались и дрались, как черти! Они дергали нас только тогда, когда был уже край! Стоило бошам прижать лаймов, так те орали, требовали немедленную поддержку! Дайте огня! Дайте еще огня! А русские сражались так, как будто защищали пригороды Петербурга, а не холмы Шампани!

– Ги, у русских не было своих артиллеристов? – поинтересовался писатель.

– Сюда, во Францию, прибыли только люди. Вооружали их мы, и артиллерию в поддержку выделили нашу, – объяснил товарищу артиллерист. – Это очень помогло, когда у них возник там мятеж в лагерях Ла Куртин. Мы подавили этот мятеж огнем наших пушек. Скажу тебе честно, мне было совестно стрелять по союзникам, которые всего пару недель назад сдерживали бошей, которые так и не прорвались к нашим батареям. Мы старались стрелять аккуратно, стараясь обозначить огонь, а не уничтожать солдат, которым обещали отправку домой, да обманули.

– Война уже не ведется по правилам чести. – с сожалением произнес Экзюпери.

– Это политика не имеет понятия о чести. Мы, военные, еще имеем! Помню, когда русских отводили с фронта, их командир, Николя Лохфицки, приехал в расположение нашей бригады с ящиком их национального напитка: «водка». Мы тогда напились! Как мы тогда напились!

– Знаешь, Ги, я их водку никогда не понимал. – заметил писатель.

– О! Да! Ты же был в России, совсем недавно! Аристократ в логове большевиков! И тебе не понравилась их «водка»?

– Крепче кальвадоса, слабее арманьяка, не мой вкус пресновата, хотя… кому что нравится.

– Ты видел их лидера, Сталина? – поинтересовался полковник.

– Я видел празднование их праздника, первого мая. Сталин был на трибуне. Меня он не принимал. Наша редакция не договаривалась об интервью с их лидером. Я тогда выдал пять репортажей про советскую Россию. Если быть честным, война большого СССР с маленькой Финляндией меня откровенно расстроила. Это была неправильная война, Ги. В стране большевиков я увидел большой потенциал. Их лидер, Сталин, фигура такого же масштаба, как наш Наполеон. Я не понимаю, что там могло случится, чтобы война началась. Нот все-таки, у СССР есть Наполеон. К сожалению, у Франции нет своего Наполеона.

Гарсон принес друзьям еще по чашечке кофе.

– Я не знаю, что там Сталин, но русские нам очень пригодились бы. Ты знаешь, что мы в родстве с французскими Палеологами? – произнес д’Арнье.

– Это родственники византийских императоров?

– Французские Палеологи – это потомки румынских князей, которые были в далеком родстве с византийскими императорами. Жорж Морис был послом в России, в годы Мировой войны. Он рассказывал, как врывался к их императору и требовал начать наступление, потому что гибнут лучшие мужи Франции. И русские шли нам навстречу. У нас не любят говорить о том, сколько дивизий боши снимали с нашего фронта и перебрасывали в Россию.

– Генералы не любят, когда кто-то сомневается в их гениальной прозорливости и стратегическом мышлении, – уточнил писатель.

– Я не ставлю под сомнение мужество наших ребят. Я говорю о том, что стратегия давить немцев с двух сторон была правильной! А сейчас поляки не стали той наковальней, по которой бил бы французский молот. А лаймы… – полковник тяжело вздохнул.

– Мы собирались отправить в Финляндию четыре дивизии, лаймы восемь! Я одного не пойму, почему эти дивизии не тут, во Франции? Если на острове есть восемь кадровых дивизий, почему сюда посылают тысячи призывников-желторотиков, которых в учебных лагерях сбивают в боевые части! Почему эти восемь кадровых дивизий островитян не готовятся к удару по гуннам? И куда отправляют мою бригаду? И зачем? Мы застряли в этом Руане, ждем приказ на движение. Но я не уверен, что отправимся в Гавр. Я теперь ни в чем не уверен.

Через несколько минут подбежал посыльный, сообщивший, что полковника срочно требуют к телефону. Друзья тепло попрощались. Экзюпери еще некоторое время понаблюдал за тем, как туман медленно сползает по готическим выступам знаменитого собора, но вечно наблюдать за погодным феноменом писатель не мог – ему тоже было пора.