Цитадель: дочь света Страница 64

Бал продолжался. Играла музыка, шелестели платья, лилось золотистое вино с медовым вкусом. А я сидела молча, уставившись невидящим взглядом в прошлое. Что правда — то, что я вижу сейчас, или то, что было тогда? Холод, злые психологи, темные комнаты, ненавистные банты как кочаны капусты, синтетические кисти, не желавшие рисовать, блеклые краски, насмешки сверстников и снова врачи, а потом ледяное одиночество — всегда, и пустота внутри. Чужие дети, адская головная боль, непреходящая усталость. Потом страх, удивление — новая шуба (вот о чем я реально жалею) и свой дом, свой — и ничей более. Было ли это когда-нибудь?

Я пошевелила пальцами. Пожалуй, роскошный мех, хоть и синтетический, щекочущий пальцы, и мурлычущий лиловый котенок, и ребристость нового кухонного гарнитура, и обжегшая лампочка, и острая боль в порезанном пальце — все это было. И запах мандаринов и хвои, этот запах тишины и радости, и тихий звон стеклянных шаров — это было настоящим. И пронизанный солнцем сосновый бор, и нагретые иголки на земле, колющие босые ноги, и муравьи, спешащие по своим муравьиным делам, и шишка, так некстати попавшая под пятку… Запах одеколона отца — то ли пугающий, то ли возбуждающий… Блеск жемчуга на шее у матери… белый квадрат окна на черном-черном чердаке… Странно, но прошлое обычно вспоминается не событиями, а ощущениями и запахами.

Я хочу домой! Навязчивая мысль билась внутри головы. Я хочу домой.

А есть ли у меня дом? Где он? Цитадель, где даже комнаты у меня не было? Или гостиницы? Или повозка Аарона? Или эти покои, любезно предоставленные эльфами?

Я хочу домой! В тот маленький дом в сосновом бору, с деревянной кухонькой, вышитыми салфетками, кривыми смешными прихватками, где скрипящая кровать на втором этаже укрыта лоскутным одеялом, где в солнечной горнице разбросаны кисти и краски… Вот оно что! Я хочу рисовать! Я сейчас умру, если не нарисую что-нибудь!

А дома больше нет, я с ним попрощалась. И хорошо, что в моем доме не топают чужие сапоги.

— Аарон, — потеребила я эльфа за рукав. — А краски, кисти найти реально?

— Эльфы не умеют рисовать, Гал, — грустно сказал эльф.

Я замолчала, обхватив себя руками.

Я там и уснула, на кушетке, среди бала, под музыку и шум, и проснулась уже в своей постели. Платье мое аккуратно висело на стуле, а на мне было лишь нижнее белье. Интересно, кто меня раздевал? И, главное, как? Попробуй-ка снять с бесчувственного тела платье на завязках!

Тут же на стуле лежало светло-голубое платье, совсем простое, как то, которое было на матери Аарона на первой нашей встрече. Хм, не просто похожее, а то и есть. Только подол подогнан и талия чуть ушита. Неужели Мара запомнила, как я им восхищалась?

Я с удовольствием его надела. Насколько я могу судить, мне оно очень шло.

Незнакомый молодой эльф принес мне завтрак, к которому я уже начала привыкать — фруктовый салат, хлеб с цукатами и горячий чай. И большую корзину с приколотым на ручке букетиком незабудок, очевидно, подарок от поклонника. А в корзине, о чудо! были листы бумаги, шершавые и гладкие, набор кистей, стеклянные баночки с красками, синей, белой, желтой, красной и черной, и даже деревянная палитра!

О Боже! Вот это подарок! Баночки, кстати, были немаленькие. Пол-литровые баночки. И карандаши — потрясающие художественные карандаши разной твердости. И крошечный ножик с костяной ручкой — видимо, для заточки. Не хватало только ластика, но разве это беда? Лучший ластик — это мякоть черного хлеба!

Неужели Аарон постарался? Да я его за это… расцелую!

Со скрежетом я выволокла ближе к террасе туалетный столик, безжалостно смахнув все баночки, принесенные мне в первый день услужливыми мальчиками, разложила листы и подточила карандаши…

— Ого! — восхищенно произнес Павел, к полудню заметивший мое отсутствие. — Где ты откопала такие сокровища? Поделишься?

— Ни за что, — ответила я сквозь зубы (в зубах был один из карандашей). — Это подарок поклонника. Заведи себе своего поклонника и выпрашивай. А это — моё.

— Злая ты, — расстроился Павел. — Мерзкая. Я тебе это припомню. Лист бумаги и карандаш брату зажала. А может, я завтра от старости помру. А может, это мой последний шанс потешиться. А может, я давно уже хочу конструкцию лифта для ушастых нарисовать…

— Переживешь.

— Чего шумим? — поинтересовался Аарон. — Паш, а жену где потерял? В постели оставил?

— Не, — отмахнулся Павел. — Она там с девочками, платье им переделывает. И Сола с ней. Ара, где она краски взяла, а? Ты ж говорил, что у эльфов красок нет. А эта жадина мне один-единственный карандашик зажала, да!

— А зачем тебе карандашик? — рассеяно спросил Аарон, с нездоровым интересом разглядывая краски.

Мне от его взгляда хотелось их руками закрыть и сказать: Моё!

— Да я хочу чертежик нарисовать…

— А тушью не можешь? Вон у Симеона попроси перья и альбом. У него много.

— Блин! Ну я тупой! — хлопнул себя по лбу Павел и выбежал из комнаты.

— Гал, ну ты даешь, — грустно сказал Аарон. — И что в тебе такого? Ведь смотреть не на что — кожа да кости, девка как девка. А каких мужиков заполучила…

— Это ты к чему? — удивилась я. — Каких-таких мужиков?

— Ну Князь времени… Сколько лет его ни одна женщина не могла подцепить, а ты за неделю окрутила. Иаир весь больной ходит, а я, признаться, уже подозревал, что у него не все в порядке с ориентацией. А он вон что — краски тебе нашел!

— О! Так это он краски прислал? — удивилась я. — А где он их взял?

— Ну у нас тут иногда художники гостят… Когда что-то разрисовать надо.

— Я тоже хочу разрисовать! — обрадовалась я. — Можно я свою комнату разрисую? Страсть как люблю на стенах рисовать!

— Можно.

— Что, правда? — я вскочила и запрыгала от радости. — Ара, дорогой! Я тебя обожаю!

Но Аарон на провокацию не поддался, а сел рассматривать мои рисунки.

Карандашные портреты мне всегда удавались. Вот Ника идет походкой манекенщицы. Я много раз рисовала её такой, но на обеденном столе, заставленном яствами — впервые. Тот же стол — и Аарон, напряженный и чуть изломанный. Сола верхом на Геракле (хвостатый предатель не отходит от своей маленькой воспитанницы). Ола вполоборота — сверкает черными глазищами. Аврелия в образе цыганки — я пририсовала ей цветастую шаль, кудри и серьги кольцами. Мне очень нравится! Незаконченный портрет Павла в виде римского императора с лавровым венком на голове. И ни одного портрета Оскара. Странно, а раньше я рисовала его чуть ли не каждый день. А теперь не получается.