Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад Страница 66

– Кроме этого предлагается сверхинтенсивное обучение командиров отделение-взвод-рота, делать ставку на единоначалие и обучение политруков военному делу, чтобы они были полноценными заместителями командиров низового и среднего звена. Необходимость в командирах именно этого уровня будет огромной. По статистике, на фронте комвзвода живет в среднем 36–48 часов. Не более. Тут прописаны все меры, и где найти такое количество новых командиров, и как устроить их непрерывное обучение… И еще… кадровые бригады предлагает создать. Это бригады, созданные по типу офицерских частей Белой армии, только они не боевые, а учебные. Взводы полностью состоят из младших командиров, с ротацией их на должностях командиров отделений, взводных. То же в ротной структуре, батальонной – постоянная ротация ежемесячно командиров с их ускоренным обучением. На время войны из таких бригад восполнять кадры, нужные армейским частям. Предлагаются стрелковые, танковые и артиллерийские бригады, по учебным эскадрильям ВВС уже обоснование было предоставлено.

– Я помню, сколько крови попили у нас офицерские части у нас в гражданскую. Да… Интересная картина получается, Лаврэнтий, смотрю я на то, сколько узких мест обнаружил наш Писатель, а я был уверен, что мы готовы к войне лучше. А тут получается, что и не готовы вовсе. Грустная картина получается, товарищ Берия. Получается, что товарищ Сталин не дорабатывает, да? Не справляется со своей работой, если страна к войне не готова. Верно?

– Знаете, товарищ Сталин, а ведь Писатель знал, что такой вопрос может сегодня возникнуть. Он специально приготовил для этого… вот.

– Лаврэнтий, ты этот конверт умудрился нэ вскрыть? Молодец.

Сталин открыл конверт. Там была всего одна строчка: «Он принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой». Уинстон Черчилль.

– Хорошо. Я подумаю над этим предложением, – спокойно произнес Сталин, затем подошел к пепельнице и сжег письмо на глазах у Берии, которого раздирало такое любопытство, что аж в глазах свербело, но иногда лучше свои порывы сдерживать, вот Берия и не подал виду. что ему интересно.

– Сделаем так, Лаврэнтий. Твои художества останутся у меня. Материалы по Прибалтике, плану защиты границы и вопроса о командирах РККА мне доставишь сегодня же. Выпускать писателя на волю нэ хочешь, верно?

– Так точно, товарищ Сталин, не хочу, но понимаю, что придется.

– Молодец. Правильно понимаешь. Я думаю, он на Финской спелся как-то с Мехлисом. Вот пусть и поработает. Не в политуправлении. По линии партийного контроля. Что-то вроде особого контроля за состоянием РККА и флота. Сейчас сюда Мехлис заявится. Согласуешь с ним внезапную проверку частей РККА. Состав проверочной комиссии: Мехлис, два твоих представителя, чтобы обеспечить секретность, в последнюю минуту подкину вам Ворошилова, чтобы приказ частям от него исходил. Начнете проверку 24 февраля, в субботу, утром. Начнете с какой-то механизированной бригады. Потом стрелковую дивизию поднимите в полном составе – дадите задание выдвинуться, занять определенный рубеж. Потом проверить, как части займут укрепрайон на старой границе. И за сколько времени и как все пройдет. Продумай режим секретности. Доставлять комиссию будет Голованов, есть один такой интересный летчик, воевал и с японцами, и с финнами, орденоносец, вас точно доставит куда надо. Продумай все.

Сталин сделал небольшую паузу, сделав перекур в прямом смысле этого слова. Трубка пыхнула дымом в потолок кремлевского кабинете, после чего Иосиф Виссарионович продолжил:

– Лагерь с польскими офицерами в Катыни. Предложения Писателя по нему необходимо принять. Правильное предложение. Бывших польских подданных, виноватых в гибели, я бы сказал, сознательном геноциде красноармейцев, попавших в плен во врэмя неудачного Польского похода надо судить, но судить публично. Там, как трибунал решит. Кого расстрелять, кого отправить далеко-далеко по этапу. Но провести как этот трибунал над тем финским полковником! Все запротоколировать, чтобы решение было публичным и юридически не подкопаться! Он правильно считает, нам столько бесполезных и гонористых нахлебников не надо. Отправить их из страны, но не даром. Пусть сначала Семипалатинск построят, или Байконур забетонируют, отрабатывают дорогу. Тебя с Писателем жду 24-го в десять утра здесь. Поговорим. Окончательно решение по нему буду принимать после внезапной проверки частей РККА. И ещё.

И тут глаза Сталина полыхнули огнем, стало ясно, что он только что принял очень сложное и ответственное решение:

– Операцию «Пробка на границе» надо начинать немедленно. Только название глупое для такой операции, назовем ее операцией «Утренний туман». И не говори, что Писатель предлагал назвать это «Операцией Ы» для сэкрэтности! Ты меня понял, Лаврэнтий? Вижу по твоим грустным глазам, что понял.

Глава восьмая

Столкновение

Москва. Кремль. Кабинет Сталина. 24 февраля 1940 года

Какое у тебя может быть настроение, когда тебя вытаскивают из самой комфортной тюрьмы в Лубянке и куда-то везут? Отвратительно. Меня привезли в Кремль, где машину встретил сам Лаврентий Павлович. Я уже понял, куда меня привезли и зачем. Появление нас в приемной, где царствовал Поскребышев окончательно подтвердило мои скромные предположения. Буквально через две-три минуты ожидания, меня пригласили на аудиенцию. Берия в кабинет Сталина не попал. Это был мой с ним разговор один на один. Бил меня мандраж? Меня в приемной не били, так что не было. Шучу, если кто не понял. Но шутка нервическая. Волнение присутствовало. Не так часто говоришь с личностями такого масштаба. И вроде бы с Берией общался, а Лаврентий Павлович отнюдь не пешка в Большой игре. Но вот к наркому внудел отношение было более чем спокойное. Я потом постараюсь объяснить про свое отношение к Берии. А вот Сталин…

В мое время, которое вперед на семьдесят с крюком лет, столкнулся с необъяснимым феноменом. Это случилось на форумах и прочих злачных местах Интернета, доступных моему болезненному организму, который бродилкам по Сети отдавал больше времени, чем перемещениям в суровой реальности. Вы знаете, что наш мир не приспособлен для нужд инвалидов? Если не знаете, то я вам про это сообщаю. В виртуальной реальность существовать проще. Жить в ней нельзя. Так вот, я неожиданно обнаружил два диаметрально противоположных сообщества: сталинистов и святониколаевцев. Одни молились на Николая Второго, другие – на Сталина. Меня запретили и там, и там… Отсюда я сделал вывод, что это абсолютно одинаковые группы, и кому поклоняться – для них не суть важно. Сначала меня это злило. Потом попалась песня про московского муравья, и я ее первые слова все расставили на свои места: «Мне нужно на кого-нибудь молиться. Подумайте, простому муравью вдруг захотелось в ноженьки валиться, поверить в очарованность свою!»[14].

Извините, не буду развивать эту тему. Но вот эта уверенность в личности Сталина-тирана, которую нам так усиленно прививали мне тоже претила. Я понимал, что истина где-то в другом месте. В конце своих раздумий я пришел к выводу, что Сталин – реальный политик, который шел к своей цели и достигал ее, используя те инструменты, которые имел под руками. Это если в двух словах. Знаете, глупо подходить к людям другой эпохи с точки зрения морали моего времени. Поэтому, если разобраться в том, что я испытывал перед встречей с Вождем и Учителем, то это были – волнение (мандраж), страх, да, страх был, надо признаться себе честно, интерес, уважение, любопытство (заметил, что наблюдаю за ситуацией вроде как сбоку – как будто нематериальный Андрей Толоконников наблюдает за вполне материальным Алексеем Виноградовым, мол, как ты, Леша сейчас выкрутишься). Но все эти чувства исчезли, как только я увидел ЕГО.

Говорят, что Иосиф Виссарионович особого впечатления внешне не производил. Я уже видел его, но издалека, на награждении. Тем более, что награждал меня Всесоюзный староста Калинин одним из последних, и Сталина где-то не было, я даже не заметил этого, так был взволнован.