Внук Петра Великого (СИ) - "shellina" Страница 7

От Бастиана я начал шарахаться уже на второй день моего пребывания на постоялом дворе. Все дело в том, что егерь, я до сих пор не могу себя убедить в том, что это правда, но получалось, что именно так оно и было, учил играть герцога на скрипке. Мать твою! Егерь учил герцога играть на скрипке! Это, вообще, как такое возможно? Не какой-то там Моцарт или на худой конец Сальери, хотя я не помню, когда они жили, но неважно, а, мать вашу, егерь! В общем, когда я об этом узнал, то сказался больным. Благо, с моим внешним видом и придумывать ничего сильно не пришлось. И то, как же он сокрушался, что бедный мальчик пропустит занятия, от которых души не чаял. Теперь я понимаю, почему именно над этим императором до сих пор измываются в плане его несостоятельности даже в моем бывшем временном промежутке, да потому что, его, мать вашу, играть на скрипке учил егерь! Нет, я не спорю, возможно, сам Бастиан играл просто волшебно, я, правда, не спорю, но как он мог кого-то научить играть, если не посвятил музыке, музыкальной грамоте, сольфеджио, чему там еще, половину своей жизни? Как он мог научить играть меня, то есть герцога, правильно? Они бы, суки, еще французскую куртизанку приставили ко мне, чтобы историю Франции с ее помощью изучать. Нет, язык бы я точно выучил, и даже более того, но вот к истории Франции появились бы вопросы. А пока у меня очень много вопросов появилось к родственничкам, и ни дай бог, кто-то из них мне чуток попозже попадется, когда я хоть немного в силу войду. А ведь я злопамятный, всегда таким был, и то, что в такую ситуацию угодил, не сделало характер лучше.

Вторым интересным открытием было то, что я, оказывается, претендовал сразу на два престола: на русский и на шведский. Но, претендовать на оба одновременно я не мог, конфликт веры, чтоб ее. А жаль, как же жаль-то на самом деле. В этот нюанс меня посвятил все тот же Корф, причем просто выболтал подробности, включая подробности про дядю, епископа, потому что, вроде бы, я должен был знать подобные вещи. И вот тут-то и появился вопрос к моим родственничкам: а какого спрашивается гриба, такого породистого герцога ничему толком не учили-то? Почему я подсознательно только на немецкий матерный как надо отреагировал? Наследник двух корон должен уже в свои тринадцать лет, а мне было, оказывается, именно столько, знать кучу вещей, а не играть в солдатики, дороже которых и мальчишки похоже, только этот сюртук явно военного образца был, который надоел мне до колик и, глядя на который у меня было только одно желание – сжечь его к такой-то матери. Только вот я сомневался, что у меня есть замена. Потому что за три дня свежей рубахи мне никто не подал, и сколько я ее до этого носил – история умалчивает. Но насчет учебы – это да, экономили на наследнике знатно, вон, егерь на скрипочке учил играть. Короче, к концу второго дня я понял, что у меня подгорает так, что еще немного и сорвусь, причем, учитывая мое эльфийское сложение явно в крутое пике, я и сказался больным.

Что касается дяди, вроде бы именно он становится наследником шведского трона, если я приму православие. Но вот вопрос, а как так получается, что православный парень не может стать королем Швеции, а епископ – вполне. Разве епископы, когда сан принимают, не отрекаются от всего земного, включая столь низменные вещи, как королевские короны? Этот вопрос нужно обязательно уточнить. Вдруг можно дядьке нервишки помотать. Просто за то, что так плохо со мной обращался все эти годы. И да, я уже говорил, что злопамятный.

Во всей этой ситуации было одно хорошо, когда я слег, картинно стоная с полотенцем на лбу якобы в лихорадке, меня на время оставили в покое, и я сумел восстановить кое-какие знания немецкого языка, который был для мальчишки родным и записан куда-то в подкорку в его черепушке. Для этого я заставил Крамера читать мне «Дон Кихота», перевод которого я более-менее знал и мог включать ассоциации. Кроме того, довольно тихий голос камер-интенданта убаюкивал, я переставал думать, у меня вообще высшая мыслительная деятельность прекращалась, и включалась та самая подкорка, накладывающая немецкий на новую кальку, если можно это так назвать. К моему собственному удивлению, этот метод вполне работал, и уже в конце первого дня я мог немного общаться уже на немецком. Проблема заключалась в том, что я перестал дифференцировать, когда говорю по-немецки, а когда по-русски и вполне мог перескочить с одного языка на другой даже не задумываясь. Но я стараюсь изо всех сил, чтобы этот маленький промах убрать, пока он не закрепился за мной в качестве этакой фишки.

Кроме того, я составил для себя хоть маленько приемлемую диету, наказав Румбергу кормить меня только вот так и никак иначе, потому что от другого меня тошнит, рвет, пучит и вообще – понос, это такое дело, которое может сильно задержать нас в пути. А на улице зима, и частые остановки обязательно приведут к тому, что точно что-нибудь отморожу себе жизненно важное, когда буду сидеть с гордым видом и с голой задницей в сугробе. Кажется, Румберг поверил и проникся, во всяком случае, как-то саботировать мой приказ не решился.

Теперь я жрал пару вареных яиц, кашу, сдобренную маслом и теплый куриный бульон с отварным куриным мясом. Никакого вина, пусть и разбавленного до состояния испуга, только кипяченая вода. И никаких сосисок с кислой капустой и пережаренных свиных ребер. Это, конечно, где-то вкусно, но мне сейчас не до вкусностей, мне бы выглядеть начать на свои почти четырнадцать лет, и тут уж не до жиру.

Кроме всего прочего, я досконально изучил свое тело. Где-то слышал, что Петр III страдал фимозом, вроде поэтому долго не спал с женой. Так вот, похоже, что женушка про фимоз все выдумала. Потому что у меня настоящего была эта… хм… болячка. Лечилась просто – крайняя плоть, которая при фимозе слишком длинная и прирастает к головке одного очень важного для мужчины органа, не давая ей открываться, оттягивалась и хренакс – обрезание, в общем. Можно и без него, но больно и долго, и отдает онанизмом, постоянно теребить причинное место, сдвигая и отодвигая, ну, это такое дело, да плюс мыть надо под тем, что отодвигаешь, а чем, если даже для того, чтобы руки помыть, воды хрен допросишься? Так, о чем это я, ах, да, у герцога ничего с ревом отодвигать, чтобы помочиться не нужно, само все прекрасно отодвигается, так что, вопрос о болячках остается открытым, так же, как и о том, а, собственно, почему он с ней все-таки не спал? Но, вот об этом думать мне пока точно рановато.

На четвертый день уже под вечер ко мне в комнату ввалился, не постучавшись, Брюммер. Он вообще никогда не считал необходимым соблюдать со мной какие-то правила приличия.

– Вставайте, ваше высочество, – от него несло вином и раздражением. – Король Фридрих желает вас видеть.

– Зачем? – я невольно нахмурился, попятившись от нависшего надо мной дюжего обер-гофмаршала. Вот это совсем не смешно на самом деле и плохо поддается объяснениям.

– Я не знаю, его величество не отчитывался передо мной, просто передал приказ через своего адъютанта, – его раздражение усиливалось, и он уже протянул руку, чтобы вытащить меня из постели, в которой я, надо сказать, пригрелся, но тут появился Румберг, который пару раз кашлянул, привлекая к себе внимание, и отвлекая это самое внимание от меня.

– Господин обер-гофмаршал, его светлость прекрасно вас расслышал. И, если вы выйдете, то сборы пройдут куда быстрее, – ух ты, а ведь этот козел действительно бьет парня, это я понял, когда распрямился, после того, как Брюммер отошел от моей кровати. Я ведь вон как сморщился и напрягся. Тварь, конченная. Пацан-то тебя в пять раз меньше, нашел себе соперника, который почему-то молчит и никому о бесчинствах не говорит. Знать бы еще почему. Или это нормально, вот так воспитывать детей? И почему мне кажется, что нет, не слишком нормально.

Говорили мы по-немецки, и реакция тела герцога дала мне возможность применить свои новые знания на деле. К счастью, говорить много не пришлось, потому что я не был уверен в своих силах, но, хотя бы я понял, что они говорили.