Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей Страница 8

Место то же самое. Разве что температура воздуха чуть выше. И местные птички каркают погромче. Уж не на мои ли похороны? От нервов всё. Успокоиться надо, привести мысли и чувства в гармонию, а потом… как шарахнуть, чтобы места мокрого не осталось! Я улыбнулся. И правда, что расстраиваться? Очень скоро исход поединка станет известен всем выжившим, и мы отправимся кто куда. Доктором, так как самообслуживание запрещено, я пригласил Данилкина. А что, Адриан уже в курсе, это раз. Ну и тридцатка в хозяйстве ему не помешает. Так что в итоге я получил всё удовольствие за половину стоимости. Почти как ковбои в анекдоте.

Прибыли мы чуть загодя, минут за десять до назначенного времени. А как же, опоздаешь на пятнадцать минут — объявят уклонистом, и никакие пробки оправданием не послужат. За последнее время я стал просто спецом по дуэлям. Радулов рассказал. Со вторым секундантом, поручиком Сенкевичем, я только познакомился, и второй раз увижу его сейчас. Точно так же, как и секундантов графа. Хотя нет, первый раз был, когда эти два брата-акробата не удержали своего милого дружка от необдуманного поступка, второй — когда все секунданты заявились ко мне на работу уточнять условия, а сегодня — уже третий. Надеюсь, последний.

Выяснилось, у нас еще вполне не кровожадное мероприятие. потому что есть варианты стрельбы чуть не в упор, да еще и с последующим поединком между секундантами. Дичь и средневековье. Утверждение справедливо для всех вариантов.

Согласно правилам, все участники должны приветствовать друг друга поклоном. Я изобразил облегченный вариант вежливого, не дотянув до стандарта градусов пятнадцать. На грани хамства, но без перехода таковой.

Оказывается, до рубашек надо раздеваться только при дуэли с использованием холодного оружия, поэтому мне на красоту жеста плевать. Прохладно на улице, начну дрожать, а это сильно мешает сосредоточиться. Перетерпит модник.

Распорядитель предложил примирение, и я отказался вслед за графом. Тогда нам подали пистолеты, до этого лежавшие в футляре из полированного темного дерева. Тяжелый, собака, у меня вроде чуть легче был. В последний момент я добавил Шувалову капельку беспокойства, взяв пистолет, на который он смотрел. Вряд ли они чем-то отличаются, у нас не роман Понсон дю Террайля со злодеями в масках. Тем более, что мой противник в победе уверен.

Настроиться по рецептам древних удалось необычайно быстро. Будто я каждый день этим занимался часов по пять на протяжении последних ста лет. Команда распорядителя донеслась как через слой ваты, и я тут же поднял свой пистолет.

Глава 4

Арестовали меня ночью. В прихожей раздался какой-то шум, ругань Кузьмы. Дверь спальни открылась, внутрь вошел мой старый недобрый знакомый Емельян Федорович Хрунов с керосиновой лампой в руках. Наплевав на все нормы приличия — в мокрой шинели, и даже не сняв галоши. За ним толпились полицейские чины в форме, какой-то пожилой мужчина, в очках, с тростью. Я очень порадовался, что отговорил Вику переезжать и сначала провести подготовительную работу с маман. Иначе бы мы не вытерпели, и эту ночь явно спали бы в одной постели. А тут такая «представительная» делегация. Скандал на всю Москву.

— Что за бесцеремонное вторжение⁈ — я сел в кровати, изобразил гнев на лице.

— Баталов, Евгений Александрович? — усмехаясь, спросил Хрунов.

— Знаете же, кто я. Мы знакомы. И что вы тут делаете?

— Порядок такой, — прокурор прошел в комнату, поставил лампу на стол. — А делаю я тут свою службу.

— Вы же районный прокурор?

— Повысили до товарища городского, — Емельян Федорович ласково улыбнулся, оперся на стул. — Не соблаговолите ли одеться, господин Баталов?

— Может, скажете, для чего вы тут?

— Произвести задержание преступника.

— За что?

— За поединок, коего последствием будет смерть или нанесение увечья, или тяжкой раны, виновный в том, если обида, давшая повод к сему, или же в случае, когда того узнать с достоверностью нельзя, — Хрунов, подняв глаза к потолку, явно цитировал какой-то документ, — если вызов на сей поединок сделан им, подвергается заключению в крепости на время от четырех лет до шести лет и восьми месяцев. Статья одна тысяча пятьсот три Уложения о наказаниях уголовных и исправительных Российской империи.

Надо было видеть, с каким торжественным выражением лица произнес это прокурор. Имеет повод. Десять граммов свинца отправились прямиком в плечо Шувалова. Графа развернуло на месте, после чего он закричал и упал лицом в талый снег. Я дошел до барьера, встал, как положено. Может, Шувалов владеет левой, и сделает ответный выстрел. Но нет, боль оказалась слишком сильной, секунданты позвали врача. Дуэль была завершена.

— Судить вас будут. И в крепость.

Лицо Хрунова просто светилось от счастья. Как же… Укатал удачливого конкурента в тюрьму. Теперь может заново подкатить к Виктории. Только вот Талль такого никогда не простит — я уже успел немного изучить характер девушки. Твердый как сталь. Если что-то решила — добьется.

— Ну мы это еще посмотрим. А вы кто? — я повернулся к седому с тростью.

— Судебный следователь Бринн, — представился чиновник. — По министерству юстиции.

— Прямо опасного преступника задерживаете, — усмехнулся я. — Вызвать надо было, сам бы явился.

— Ироды, — я услышал, как ругается Кузьма, потом голос доктора Горбунова, который снимал квартиру у «Русского медика» на нашем этаже. Он спрашивал заспанным голосом: «Что случилось?»

— Вот и вызываем. Не смог отказать себе в удовольствии, хоть и не обязан участвовать, — снова усмехнулся Хрунов. — Вы ведь, Евгений Александрович, будете вести себя смирно?

— Я буду вести себя по закону. И потребую адвоката. А сейчас, господа, выйдите, мне надо одеться. Не думаете ли вы, что я выпрыгну с третьего этажа?

Хрунов заколебался, глянул в окно.

— Хорошо, только быстро!

Привезли меня не куда-нибудь, а в знаменитую Таганскую тюрьму. «Таганка, все ночи полные огня, — напел я негромко, удивляя конвоиров. — Таганка, зачем сгубила ты меня?..». В «приемном» обыскали, удивляясь, почему доставили прямо сюда, а не в арестантский дом при полицейской части. После чего проверил врач. Ну как врач… Косматый мужик в заляпанном сером балахоне. Смотрел, разумеется, вшей и прочую живность. Тюремный чиновник зачитал мне правила нахождения в Таганке, после чего повели фотографировать. Анфас и профиль. Ослепленный вспышкой, я пал духом, сдал под опись часы — больше ничего ценного у меня при себе не было. Никакой арестантской одежды мне не выдали — лишь тюфяк и ложку с железной тарелкой и кружкой. На этом процедура была закончена, меня определили в одиночную камеру. Типа карантин. Я развернул скатку матраса, внутри которой оказалось тоненькое одеяло и подушка, завалился на нары. Камера три метра на два, привинченный стол и стул, вонючая донельзя параша с крышкой в углу камеры в качестве туалета, высокое окно с решеткой, из которого неимоверно сквозило.

Лег на нары, попытался заснуть. Получалось плохо — сильно себя жалел. А это, как известно, занятие саморазрушительно. Поэтому попытался переключиться на сочувствие другим людям. Кого бы пожалеть? Вику? Совратил невинную девушку, испортил ей судьбу. И хорошую партию с Хруновым, кстати. Сейчас бы уже, поди, была женой самого товарища городского прокурора. Я засмеялся. Этот товарищ, если его в пятом году не пристрелят, в семнадцатом первым делом отправится прямо на мое место. Возьмут вместе с женой в качество заложников. А потом расстреляют. Это если не сбежит в Париж, где он в лучшем случае устроится работать таксистом, а супруга — проституткой. Нет, жалеть Талль категорически не получилось — я ей, выходит, выдал путевку в жизнь. В будущем вся медицина будет стоять на женщинах-врачах, как земля на слонах. Да и не совратил я Вику — все у нас случилось по взаимному желанию и… любви? Тут я крепко задумался, пытаясь разобраться в своих чувствах. Сходу не получилось. Опять вернулся к сожалениям. Винокуров? Нет, этого тоже не жалко. Все что мог, я для него сделал — Славка отвез семью с вокзала на свидание, на словах ему все инструкции передали. Он теперь сам хозяин своей судьбы. Здесь я опять засмеялся. А ведь Емельян, вполне быть может, сидит где-то тут рядом, по соседству. Можно даже перестукиваться. Или что там делают порядочные арестанты? Пускают «дорогу» через решетки с малявами? Хотя последнее, наверное, из криминального опыта будущих сидельцев.