Эдгар Пэнгборн - Дэйви Страница 13

После всеобщего краха люди, очевидно, какое-то время жили испуганными опасными бандами, тогда как сорняки готовили почву для возвращения леса. Эти банды были заинтересованы только в том, чтобы выжить, но не всегда — так нам сообщил Джон Барт, который видел начало Времен Смятения. Он дал такое название тому периоду времени во фрагменте дневника, законченного недописанным предложением в год, который по календарю древнего мира назывался 1993. Конечно, книга Джона Барта запрещена в странах, которые остались позади нас, иметь ее означает смерть «по особому предписанию» — то-есть непосредственно под наблюдением церкви. Следует сделать больше экземпляров, как только мы сможем установить где-то на земле наш небольшой печатный станок, если будет надежда возобновить снабжение бумагой.

Голоса из книг древнего мира также рассказывают мне о временах, в огромной степени более древних, на миллионы веков простирающихся назад от короткой вспышки, которой является история человечества до начала мира. Когда я говорю даже о небольшом промежутке, примерно в тысячу лет, я едва могу постичь, что я подразумеваю — но, в сущности, знаю ли я, что я подразумеваю под минутой? Да — это часть вечности, за которую сердце спящей Ники будет пульсировать шестьдесят пять раз, чуть больше или чуть меньше, если я не трогаю ее; пульс убыстряется, возможно, если во сне она вспоминает меня.

Начав после моего четырнадцатого дня рождения, я сделал себя ответственным еще и за другое время — глубоко спрятанные годы до моего рождения, возраст, который никто полностью не вспоминает. Однажды, неумышленно заблудившись, я оказался в нижней части темного длинного стола, попав в чащу… одетых в черное лодыжек, обутых в огромные сандалии, откуда несло запахом нестираных носков и немытых ног — и там, в углу, в полумраке, висел серый паук и ткал паутину, ему причиняли беспокойство я или лязг тарелок, грохот и пустопорожняя болтовня над головой…

Ники моего возраста, ей двадцать восемь, она беременна в первый раз за наши годы наслаждения друг другом. (Что значит время для существа в утробе матери, которое живет во времени, но еще не может об этом знать?) Она сообщила мне об этом прошлой ночью, как только убедилась. Стоя в противоположной стороне каюты и пристально глядя на пламя свечи, которую она держала, Ники спросила:

— Дэйви, а если это мутант?..

В порыве гнева я ответил:

— Мы не привезем с собой написанные священниками законы той страны. — Она наблюдала за мной, Миранда Николетта недавно была леди в Нуине, и я боюсь, что мне не следовало говорить «той страны», как я бездумно высказался, так как у Ники, естественно, осталась в памяти любовь к своей родине и она обычно разделяла представления своего кузена Дайона о ней. Но потом она улыбнулась, поставила свечу и подошла ко мне, и мы были так же близки, как всегда — принимая во внимание закоренелое одиночество человеческого «я», даже самого близкого. Любовь — это сфера, где признание возможно. Ее манера двигаться, когда она сонная, побуждает меня вообразить движение травы под ласковым дуновением ветра, когда она клонится, но не ломается, отступает без поражения, снова поднимается вертикально с грациозностью и достоинством, после того, как пробежал непреодолимый ветерок.

Капитан Барр всегда называет ее «Госпожа», потому что это звучит естественно для него, даже здесь, где старые формальности не имеют силы. Прежде в Нуине, получив рыцарское достоинство, он мог обращаться к ней «Миранда» или «Ники», ибо это имело значение, но он был рожден свободным человеком и признание пришло позднее — не тогда, когда Дайон был регентом и искал людей с умом и характером, чтобы заменить орды дальних родственников, профессиональных подхалимов и тому подобную публику, которая повсеместно пролезла на государственную службу при умственно отсталом дяде Дайона, Моргане III. У капитана Барра врожденное уважение к старой аристократии и, в этом частном случае, оно не экстравагантно, принимая во внимание, какое количество титулов эта забавная кокетка может нагромоздить, если пожелает. Давайте, между прочим, выясним, что такое Сэн. Клер-Ливайсон. Это просто означает, что фамилия ее отца была Сэн. Клер, а ее мамы — Ливайсон, обе были знатного происхождения, или, как она была склонна говорить, «важные персоны с дополнениями» (специфическое выражение). Если бы сенатор Джон Амадиус Лосон Марчетт Сэн. Клер, Трибун содружества и Рыцарь ордена Массасуа, женился на женщине незнатного происхождения, чего я не могу представить, чтобы человек консервативных убеждений сделал это при любых обстоятельствах, последнее имя Ники было бы просто Сэн. Клер.

Титул «де Моха» в значительной степени воображаемый, подобно седьмому раунду новобрачного. Я имею в виду, что когда я стал кое-что значить в Нуине, Дайон счел, что я должен обладать более декоративным титулом для социального удобства. После того, как я, разочаровавшись в своем интеллекте, не придумал ничего лучшего, чем Уилберфорс, я попросил его помощи и он предложил «де Моха». С чем я и примирился. Видели бы вы, какие радостные и счастливые были люди из низших слоев общества, которые стирали мое белье и тому подобное, после того, как я получил ярлык, но не раньше: для первоклассного сноба подавайте мне каждый раз бедняка. И, в соответствии с нашими обычаями (но не обычаями Нуина), с тех пор, как мы с Ники самым искренним образом сочетались браком, она называет себя де Моха, и невозможно ее удержать. Она заявляет, что я обладаю естественным благородством, чему есть бесспорное свидетельство, если снять с меня одежду, замечательная вещь, и она так меня зачаровывает и окручивает, что я, разумеется, соглашаюсь.

— Даже когда горит свет? — спрашиваю я.

— О, бес, — говорит она. Люди из Нуина могут произносить «з» вполне хорошо, но часто они не заботятся об этом.

Теперь я полагаю, вам хочется, чтобы я объяснил, почему Нуин называется содружеством, когда им управляет монархия, известная как президентство, и сенат с двумя оставшимися ногами[37], что длится уже две сотни лет. Я не знаю.

Мне пришлось крепко обнять Ники, чтобы разбудить ее в это утро и рассказать о разновидностях времени. Она немного послушала, плавным движением прикрыла рукой мой рот и заметила:

— Минутку, мой фавн, мой необыкновенный, чепуха-в-голове, моя суперсладость, называемый так, потому что время давным-давно не терпит, чтобы употреблять любое из этих чертовски-дурацких многосложных и так печально-эротических слов в смысле «возлюбленный», мой единственный и высокоценимый длинночленный утешитель, прежде чем мы будем обсуждать что-либо такое трудное, нам следует побороться (и не беспокойся о ребенке), чтобы решить, кто должен пойти на камбуз и принести нам завтрак в кой… — Я победил. Единственную женщину, о какой я когда-либо слышал, что она такая же чудесная и по утрам. Итак, в конце концов, ей пришлось уйти, чтобы позаботиться о завтраке, а вернулась она в нашу каюту вместе с Дайоном, шедшим следом за ней.

Не то, чтобы она нуждалась в помощи, чтобы принести вяленое мясо и жалкие сухарики, но я обрадовался, когда увидел, что она нагрузила Дайона чайником и кувшином клюквенного сока — мы должны пить сок, согласно его и капитана Барра предписанию. У нас имеются и другие противоцинготные продукты, соленая капуста, например, а также кислая; с ними мы сталкиваемся в полдень и во время ужина, насколько нам хватает мужества. Я почтительно оставался в постели. Ники скользнула обратно ко мне под одеяло, поэтому у бывшего регента Нуина не нашлось иного места для его благородной задницы, кроме как на полу, или на моем встроенном сидении для писания, скрытом какой-то одеждой Ники — в любом случае слишком низком для длинных ног Дайона. Он сказал:

— Жалкие лентяи. Я еще с рассвета ловлю рыбу, вот вам типичный деловой человек.

— В этом нет ничего особенного. А я размышляю.

— Поймали что-либо, тот или другой из вас?

— Нет, Миранда, — привязал лесу и пошел обратно спать. Кроме того, г-н Уилбрахам наблюдал за мной и из-за этого я ушел. Не терплю, когда осел смотрит через мое плечо.

Я высказался о разновидностях времени и о повествовании.

— Главное — это непосредственное повествование, — уточнил Дайон.

— Ну, — сказала Ники, — рассказ о морском путешествии, несомненно, самый лучший, потому что я в нем уже присутствую. Меня не будет в главном повествовании, пока он, мало-помалу, не доберется до своего восемнадцатилетия.

Дайон проворчал что-то, с присущей ему трудноуловимой, абстрактной тональностью голоса. Ему сорок три: наша испытанная и доставляющая удовольствие дружба может легче ликвидировать разрыв в происхождении и воспитании, чем разрыв в возрасте — каким образом я мог бы знать, как выглядит мир для человека, который пребывал в нем на пятнадцать лет дольше меня?.. Темнота его кожи была отличительным признаком в Нуине. Морган I, Морган Великий, который разобрал такой огромный завал в истории двести лет назад, говорят, был таким же темным, как грецкий орех. Цвет кожи Ники — густой желтовато-коричневый с розоватыми проблесками. Я никогда не встречал среди нуинской знати такого же блондина, как и я, хотя кое-кто приближается к этому — принцесса Хэнниса была огненно-рыжей. Если бы я понимал старые книги получше или если бы их сохранилось побольше после святых сожжений, я полагаю, что мог бы обнаружить характерные особенности различных рас древнего мира в современных людях — праздное занятие, я бы сказал…