Это не учебная тревога (ЛП) - Саммерс Кортни Страница 16

— Мы должны увести их отсюда, — говорю я. — Мы должны…

Но они последуют за нами, куда бы мы ни пошли. Мой мозг складывает паззл прежде, чем я понимаю, из каких частей тот состоит. Я бегу на стоянку, Райс держится рядом, мертвые преследуют нас. Грудь ноет, легкие не удерживают воздух. Каждое движение стоп, тяжело опускающихся на асфальт, отзывается во всем теле. Мы обегаем стоянку. Мужчина всё еще тут. Когда он видит нас — всех нас — его глаза расширяются. Я сокращаю расстояние между нами и… толкаю его.

Он вцепляется в меня, и мы падаем. Мужчина падает на секунду позже меня, и на эту секунду я его опережаю. Я вскакиваю, опершись на неповрежденную руку. Мужчина тянется ко мне, и я ударяю его ногой по лицу. По зубам. Райс убежал вперед. Я догоняю его, потому что не хочу находиться рядом с тем, что должно случиться. Случиться по моей вине.

— Помогите… помогите…

Не удержавшись, оглядываюсь.

Они едят его. Четверо из них. Но девчонка продолжает преследовать нас, и ее волосы облаком взметаются вокруг головы. Она полуголая, с кожей серого цвета и темными, взбухшими венами, будто пытающимися прорваться наружу. Ее губы подрагивают, обнажая грязные зубы.

— Быстрей! — кричит Райс. — БЫСТРЕЙ!

Мы добегаем до стадиона. Он открыт, но не видно ни одного инфицированного. Однако я слышу девчонку за своей спиной, и она уже близко, она быстра, очень быстра.

Она кидается на меня, и мы обе грохаемся на асфальт. Я ударяюсь об него головой, и, кажется, слышу треск. А затем ощущаю себя так, словно нахожусь под водой: всё видится странным и отстраненным. Я переворачиваюсь — медленно, болезненно — и утыкаюсь взглядом в молочно-белую радужку глаз, белки которых пронизаны красными капиллярами. Девчонка у меня в глазах двоится, троится. На меня снисходит спокойствие. Девчонка облизывает губы. Я закрываю глаза.

Вот и всё. Наконец-то.

Ушей достигает звук чего-то раскалывающегося, и еще один, и еще, и еще. Что-то трескается и ломается. Сначала я думаю, что это я, что, умирая, мы раскалываемся на миллион кусочков, но затем я ощущаю на себе влагу, липкую и неприятную. А потом вес мокрой мертвой девчонки.

Райс подхватывает меня под руки и вытаскивает из-под нее. Моргнув, я сосредотачиваю взгляд и вижу: голова девчонки раздроблена, и я забрызгана ее мозгами и кровью. Затем я уже стою, но не ощущаю под собой ног. Райс тащит меня за руку, и я, запинаясь, иду за ним. Всё стало серым.

— Давай же, ты справишься, — подгоняет меня Райс.

Вокруг нас тишина, но он двигается так, словно нас всё еще преследуют. Ноги подгибаются, и я падаю. Я не могу дышать. Райс снова поднимает меня, обхватывает рукой за талию, и мы, спотыкаясь, идем к двери в библиотеку. Он стучит в нее кулаками, а я оседаю на колени.

— Откройте дверь! Откройте эту долбаную дверь!

Часть 2

Глава 1

Иногда я бываю храброй. Как в ту ночевку у Грейс. Я пошла к ней без разрешения, зная, что потом мне достанется от отца, но я готова была к его гневу — так мне хотелось испытать что-то хорошее, то, от чего у меня останется приятное и принадлежащее только мне воспоминание. И оно было приятным. Я сказала Грейс, что мне понравилась ее семья. Она заметила, что я часто смотрела на ее родителей. А мне просто было непривычно видеть вместе чьих-то маму и папу. Было бы привычно, наверное, если бы я больше смотрела телевизор, но это всё равно было бы не по-настоящему. А когда это по-настоящему и прямо перед тобой — двое счастливых, любящих друг друга людей, семья — это намного лучше того, что показывают по ТВ. На один день я стала частью этой семьи. Лили страшно разозлилась на меня за это. Но я не жалею. Я была храброй. Я даже пыталась уйти из дома. За недели до того, как всё рухнуло, я по нашему с Лили плану собрала сумки со своим добром и поставила их у двери. Понятия не имею, как об этом узнал отец, но он узнал, и так взбесился, что некоторое время я не показывалась в школе и сидела дома, пока не сошли синяки. Он впервые потерял над собой контроль настолько, что бил меня по лицу. Я снова пыталась уйти, но Лили забрала все таблетки с собой.

И я снова пыталась…

Когда Райс впихивает меня в дверь школы, я нахожусь в каком-то странном, отрешенном состоянии и будто смотрю на всё происходящее со стороны. Не знаю, как у меня так получилось. Но хотелось бы знать. Меня затаскивают сначала в раздевалку, потом — в душ. Даже шок от хлынувшей на тело ледяной воды не выводит меня из своеобразного ступора. Я отстраненно наблюдаю за тем, как меня моют и оттирают. Они всё спрашивают Райса, укусили ли меня, не превращаюсь ли я. Райс отвечает: «нет», но предупреждает, чтобы они были осторожны и что нужно сначала отмыть с меня всю кровь, чтобы уж точно убедиться.

Они держат меня в душе целую вечность. Пока мои губы не синеют, вода не становится чистой и Кэри не берет меня за руку, чтобы вправить плечо. Последнее вырывает меня из необычного оцепенения. Слишком больно это и слишком знакомо. У меня бывало вывихнуто плечо. Отцом. Он постоянно смотрел по ютубу разные видео, как и что вправлять, чтобы нам не пришлось ездить в больницу. Так что я знаю, что меня ждет. Еще больше боли. Я так сжимаю зубы, что они чудом не крошатся. Кэри успокаивающе твердит: «всё хорошо, всё хорошо» — но мне не хорошо, мне плохо, а потом он дергает мою руку и всё заканчивается. Я закрываю глаза а, открыв их, вижу мир словно через искривленное стекло. Поначалу я даже не осознаю, где нахожусь, а затем вспоминаю. В школе.

Но где именно?

Сердце неистово бьется. Я трогаю лоб. Голова чем-то небрежно обмотана. Я моргаю, чтобы зрение прояснилось, и понимаю сразу несколько вещей. Я лежу на кушетке в медицинском кабинете, укрытая покрывалом, с перевязанной головой, в колючем длинном свитере — не моем! — в который не помню, когда переодевалась. Не знаю, что меня тревожит сильнее — что кто-то меня переодел или что у меня всё болит. Кости ломит, кожа саднит. Я пытаюсь успокоить себя тем, что подобные ощущения мне не в первой. Какую только боль я не испытала за всю свою жизнь. Пульс замедляется. Я осматриваюсь. Дверь широко открыта, коридор пуст. Сколько сейчас времени? В комнате достаточно светло. Полдень.

Я медленно, осторожно сажусь.

— Всё еще здесь.

Райс сидит в кресле у стены, на которой висит плакат с предупреждением о том, как опасно принимать метамфетамин. Серия фотографий одной женщины наглядно демонстрирует, что станет с человеком за год от приема этого наркотика — ее лицо меняется с изможденного на безобразное. Оно напоминает мне о мертвой девушке с улицы, и от воспоминаний о ней голова кружится так сильно, что кажется: еще немного, и я улечу в космос. Вытянувшись на кушетке, я медленно вдыхаю и выдыхаю. Райс подходит ко мне и кладет ладонь мне на лоб. В его прикосновении нет ничего успокаивающего, и оно настолько мимолетно, что я уже сомневаюсь, не привиделось ли оно мне.

— Что со мной? — сиплю я.

Райс вкладывает в мои дрожащие руки бутылку воды. Я подношу ее к губам и делаю глоток, но промахиваюсь. Вода течет по подбородку и вниз, на свитер, который не мой.

Райс забирает у меня бутылку.

— Ты больна. — Он произносит это таким тоном, что не понятно — оскорбление это или диагноз. — Может быть, у тебя сотрясение. Может быть, повреждение мозга. Но, знаешь, похоже, с мозгами у тебя проблемы были еще до того, как мы пошли туда, так что…

— Райс…

— Или, может быть, — продолжает он, — ты инфицирована. Может быть, через несколько часов ты умрешь и превратишься в…

— Прекрати.

— Но ты же пошла туда умирать? Так что, какая разница.

Я отворачиваюсь от него. Он прав. Какая разница. Может быть, я инфицирована. Я прислушиваюсь к себе и тому, что творится у меня внутри. Есть ли внутри меня что-то, что умирая, гниет, но приобретает при этом свою жизненную цель?

— Ты ведь пошла туда умирать?

Я закрываю глаза.