Роджер Желязны - Этот бессмертный Страница 18

— Мне хотелось бы увидеть его. Очень сильно. Думаю, мне даже понравилось бы жить там.

— По-моему, вы не будете там счастливы.

— Почему же?

— Потому что иммигранты невеганцы есть иммигранты невеганцы. Здесь вы не являетесь членом низшей касты. Знаю, вы не пользуетесь этим термином, но суть от этого не меняется. На этой планете сотрудники вашего Управления — высшая каста, что ни говори. Следующими идут богатые неуправленцы, потом те, кто зарабатывает себе на жизнь доходами с земли, затем, на самом дне, находятся несчастные обитатели Древних Мест. Здесь вы на самом верху. На Тейлере же вы будете на дне.

— Почему все обязательно должно быть так? — спросила она.

— Потому, что вы видите белый цветок, — я вернул его ей обратно.

Долгое молчание и прохладный ветерок…

— В любом случае, я счастлива, что вы приехали сюда, — сказала она.

— Это и впрямь интересное место.

— Рада, что оно вам нравится.

— Этот человек, которого зовут Конрад, действительно был вашим любовником?

Я оторопел от неожиданности такого вопроса.

— Это не ваше голубое дело, — ответила она. — Но ответ — да.

— Могу понять почему, — сказал он, и я почувствовал себя неуютно и, возможно, в какой-то мере вуайеристом, или — тонкость тонкостей! — тем, кто подглядывает, как подглядывает вуайерист.

— Ну и почему же? — спросила она.

— Потому, что вы желаете странного, мощного, экзотического; потому, что вы никогда не счастливы, находясь там, где вы есть, и являясь тем, кем есть.

— Это неправда… А может и так. Да, он однажды сказал мне нечто вроде этого. Наверное, это все же правда.

В тот миг я почувствовал к ней сильную жалость. А затем, не понимая этого, так как хотел утешить ее, я взял ее за руку. Только двигалась-то рука Миштиго, и двигалась она не по его воле. По моей.

Я вдруг испугался. Но и он тоже — я это почувствовал. Возникло вдруг сильное ощущение опьянения, все словно поплыло, когда я почувствовал, как он ощутил себя оккупированным, словно почуял у себя в мозгу постороннее присутствие.

Тут я решил быстренько убраться и вернуться к своему надежному камню, но не успел: прежде чем она выронила цветок, я услышал ее слова: «Возьмите меня!».

Черт бы побрал это псевдотелепатическое выдавание желаемого за действительное! — подумал я. — В один прекрасный день я перестану верить, что дело ограничивается только этим дурацким «псевдо».

Я увидел-таки два цвета на том цветке — цвета, для которых у меня не было слов…

Я пустился в обратный путь. Пройдя насквозь весь лагерь, я продолжал идти дальше. Достигнув противоположного края периметра предупреждения, я уселся на землю и закурил сигарету. Ночь стояла прохладная, ночь стояла темная.

Две сигареты спустя я услышал позади себя голос, но не обернулся.

— «В Великом Доме и в Доме Огня, в тот Великий День, когда все дни и годы будут исчислены, да будет мне возвращено имя мое», — произнес голос.

— Неплохо, — тихо отозвался я. — Надлежащая цитата.

Я узнаю «Книгу Мертвых», когда слышу, как ее поминают всуе.

— Я поминаю ее не всуе, а просто — как вы выразились? — «надлежаще».

— Неплохо.

— В тот великий день, когда все дни и годы будут исчислены, если вам возвратят ваше имя, то какое же имя это будет?

— Мне не возвратят. Я намерен опоздать. И вообще, что в имени?

— Ну, это смотря какое имя. Так попробуем имя Карагиозис.

— Лучше попробуйте сесть там, где я смогу вас видеть. Не люблю, когда люди стоят у меня за спиной.

— Ладно — вот. Итак?

— Что итак?

— Итак, попробуем имя Карагиозис.

— С чего бы это вдруг?

— С того, что оно кое-что означает. По крайней мере некогда означало.

— Карагиозис был персонажем древнегреческого театра теней, чем-то вроде Панча в европейских пьесах про Панча и Джуди. Это был жлоб и фигляр.

— Он был греком и хитрецом.

— Ха! Он был полутрусом, и вообще скользким типом.

— Он также был и полугероем. Хитроумным. Довольно вульгарным, но с чувством юмора. Он-то бы точно разобрал пирамиду. А также он был невероятно силен, когда хотел того.

— Ну и где же он теперь?

— Хотелось бы мне знать.

— Зачем же спрашивать у меня?

— Затем, что именно этим именем вас назвал Хасан — в ту ночь, когда вы дрались с големом.

— А… понимаю. Ну, тут оно просто употреблено в качестве бранного слова, эпитета что ли, синонима дурака, клички — примерно то же самое, как если бы я обозвал вас «рыжей». И теперь, когда я подумал об этом, интересно было бы знать — а какой вы, собственно, выглядите для Миштиго? Веганцы ведь слепы к цвету ваших волос, вы знаете это?

— Меня, в общем-то, не волнует, какой я выгляжу для веганцев. Хотя мне интересно, каким выглядите вы. Как я понимаю, досье на вас у Миштиго очень толстое. Он говорит что-то о вашем существовании в течение вот уже нескольких веков.

— Несомненно, преувеличение. Но вам об этом, кажется, самой немало известно. Какой толщины ваше досье на Миштиго?

— Не очень большой. Пока.

— Похоже, что вы ненавидите его больше, чем всех остальных. Это верно?

— Да.

— Почему?

— Он веганец.

— Ну и что?

— Я ненавижу веганцев, вот и все.

— Нет, тут что-то большее.

— Верно… Вы очень сильный, вам это известно?

— А как же.

— Фактически вы самый сильный человек, какого я когда-либо встречала. Достаточно сильный, чтобы сломать шею пауконетопырю, а потом, упав с огромной высоты в бухту Пирея, выплыть на берег и с удовольствием позавтракать.

— Странный какой-то вы выбрали пример.

— Да нет, не очень. Ведь так?

— Что «так»?

— Я хочу знать. Мне нужно знать.

— Сожалею.

— «Сожалею» недостаточно. Скажите больше.

— Я сказал все, что хотел.

— Нет. Нам нужен Карагиозис.

— Кому это «нам»?

— Радполу. Мне.

— Опять же, почему?

— Хасан стар, чуть ли не как само Время. А Карагиозис еще старше. Хасан его знал, помнил и назвал вас Карагиозисом. Вы и есть Карагиозис, убийца, защитник Земли, и вы сейчас нужны нам. Очень сильно. Грядет Армагеддон — не с ядерным взрывом, а с чековой книжкой. Этот веганец должен умереть. Другой альтернативы нет. Помогите нам остановить его.

— Чего вы от меня добиваетесь?

— Дайте Хасану уничтожить его.

— Нет.

— Почему нет!? Что он для вас?

— Собственно, ничто. Фактически он мне очень даже не нравится. Но что он для вас?

— Наша гибель.

— Тогда растолкуйте мне почему, и каким образом, и, возможно, я дам вам лучший ответ.

— Не могу.

— Почему?

— Потому, что не знаю.

— Тогда спокойной ночи. У меня все.

— Подождите! Я действительно не знаю, но приказ пришел с Тейлера, от местной агентуры Радпола: он должен умереть.

Его книга — вовсе не книга, а сам он — вовсе не сам он, а многие. Я не понимаю, что это значит, но наши агенты никогда раньше не лгали. Вы жили на Тейлере, жили на Бакабе и на дюжине других миров. Вы — Карагиозис. Вам известно, что наши агенты не лгут, потому что вы — Карагиозис и сами создавали эту агентурную сеть. А теперь вы слышите слова своих собственных агентов и не внимаете им. Говорю вам, что, по их словам, он должен умереть. Он представляет собой конец всего, за что мы боролись. Они говорят, что он наблюдатель, которому нельзя разрешить наблюдать. Вы знаете код. Деньги против Земли. Увеличение веганской эксплуатации. Конкретней они сказать ничего не смогли.

— Сожалею, я поклялся защищать его. Дайте мне более вескую причину, и, может быть, я дам вам более весомый ответ… А Хасан пытался меня убить.

— Ему было велено только остановить вас, вывести вас из строя, чтобы мы могли уничтожить веганца без помех.

— Недостаточно веско; нет, недостаточно. Я ничего не признаю. Идите своей дорогой. Я забуду наш разговор.

— Нет, вы должны нам помочь. Что для Карагиозиса жизнь одного веганца?

— Я не разрешу уничтожить его без оправданной и конкретной причины. До сих пор вы не показали мне ничего даже приблизительно похожего на нее.

— Это все, что у меня есть.

— Тогда спокойной ночи.

— Нет. У вас два профиля. С правой стороны вы полубог, а с левой — вы демон. Одна из них нам поможет, должна помочь. Меня не волнует, какая именно.

— Не пытайтесь причинить вред веганцу. Я буду защищать его.

Некоторое время мы сидели молча. Она взяла одну из моих сигарет, и мы сидели покуривая.

— …Ненавидеть вас… — нарушила, наконец, она молчание. — Это должно бы быть легко, но у меня не получается.

Я ничего не ответил.

— Я много раз видела вас — щеголяющим своим Черным Мундиром, хлещущим ром, как воду, уверенным в чем-то, чем вы никогда ни с кем не делились, надменным в своей силе. Вы бы подрались со всем, что двигается и не превосходит вас в весе, не так ли?