Роберт Киркман - Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора Страница 2

Брайан изо всех сил старается встать на ноги, прокладывая себе путь через висящие пальто.

Он выныривает из шкафа и начинает моргать от резкого света в вестибюле. Пристально всматривается и кашляет, снова и снова. На какой-то краткий миг ему кажется. будто роскошная, двухэтажная лестничная площадка в колониальном стиле, ярко освещённая причудливыми медными люстрами, подверглась агонии ремонта команды реконструкторов, поражённых параличом. Сине-зелёные оштукатуренные стены сплошь забрызганы рядами лилово-багровых пятен. Чёрные и тёмно-красные пятна Роршаха украшают плинтуса и лепнину. Затем Брайан замечает фигуры на полу.

Шесть искорёженных тел лежат в кровавой куче. Возраст и пол неопределимы. Теперь все они — кровавое месиво пятнистой багровой кожи и деформированных черепов. Самое большое тело лежит в растёкшейся луже желчи у подножия восхитительной винтовой лестницы. Другое тело, возможно, хозяйки дома, когда-то дружелюбной гостеприимной южанки, угощавшей гостей персиковым пирогом, сейчас раскинулось безобразной кучей на прекрасном белом паркете, пачкая его прожилками червивого, серого вещества, вытекающего из разбитого черепа. Брайан Блейк чувствует, как к горлу что-то подступает и его сводят спазмы.

— Итак, джентльмены, тут работёнка исключительно для нас, — говорит Филип, обращаясь к двум близким друзьям, Нику и Бобби, а так же к своему брату. Но Брайан едва ли слышит его сквозь лихорадочный стук своего сердца.

Он видит другие тела, разбросанные вдоль тёмных, полированных плинтусов на пороге гостиной. В течение последних двух дней, Филип придумал называть тех, с кем они покончили, "свининкой-двойной-обжарки". Тела подростков, некогда живших здесь, или гостей, ощутивших южное гостеприимство в виде инфицированного укуса, лежат теперь в солнечных лучах и кровавых брызгах. Одно из них, с лицом в пол и продавленной головой, напоминающей пролитую кастрюлю супа, продолжает выбрасывать алую жидкость на пол с интенсивностью пробитого пожарного крана. У пары оставшихся в череп до сих пор засажены по рукоять небольшие ножи. Как флаги исследователей, победно вонзённые в некогда недостижимые вершины.

Рука Брайана подлетает ко рту, чтобы остановить поток, поднимающийся по пищеводу. Он ощущает лёгкий стук в верхней части черепа, словно мотылёк бьётся ему в голову. Он смотрит наверх.

Кровь капает сверху, с люстры. Одна капелька падает на нос Брайану.

— Ник, почему бы тебе не взять какой-нибудь из тех непромокаемых брезентов, что мы видели раньше — …

Брайан падает на колени, наклоняется вперёд, и его выворачивает на паркет. Горячий поток желчи цвета хаки заливает плитку, смешиваясь со следами павших мертвецов.

Слёзы застилают Брайану глаза, когда он выблёвывает четыре дня душевной боли на пол.

Филип Блейк напряжённо выдыхает, перевозбуждение от адреналина до сих пор охватывает его. Мгновение он не делает никакой попытки подойти к брату, просто стоит на месте, опустив свой окровавленный топор, и закатывает глаза. Это чудо, что Филип не протер до дыр верхушки глазниц, после всех закатываний глаз, которые он годами проделывал в адрес брата. Но что еще Филипу оставалось делать? Бедный сукин сын — это его семья, а семья есть семья… особенно в зашкаливающие времена, подобные этим.

Семейное сходство присутствует между братьями и Филипп ничего не может с этим сделать. Высокий, стройный, сильный мужчина с похожими на канат мышцами ремесленника, Филип Блейк имеет те же смуглые черты лица, что и его брат: тёмные миндалевидные глаза и угольно-черные волосы мексиканско-американской матери. Мама Роза была урожденная Гарсия и черты её родословной доминировали над генами отца мальчиков: большого, грубого алкоголика шотладско-ирландского происхождения по имени Эд Блейк. Но Филип, на три года моложе Брайана, унаследовал всю мускулатуру.

Сейчас он стоит, возвышаясь более чем на шесть футов в своих выцветших джинсах, рабочих ботинках и хлопчатобумажной рубашке, с длинными свисающими усами в стиле Фу Манчу и тюремной шнуровкой байкера, собираясь направиться своей внушительной фигурой к своему блюющему брату и сказать тому что-нибудь резкое. Но он останавливается, услышав что-то, что ему совсем не нравится, со стороны вестибюля.

Бобби Марш, старый школьный приятель Филипа, стоит возле опоры лестницы, вытирая лезвие топора о свои джинсы размера XXL. Полный тридцати-двухлетний третьекурсник, отчисленный из колледжа, с длинными коричневыми волосами, собранными сзади в крысиный хвостик, Бобби Марш, возможно, не тучный, но очевидно обладает лишним весом. Он явный образчик парня, которого его одноклассники в школе Берка называли жиртрестом. Сейчас он, наблюдая как блюёт Брайн Блейк, хихикает нервным, резким смехом, отчего у него трясётся живот. Бесцветное и пустое хихиканье выходит у него как тик, которым Бобби не в силах управлять.

Это тревожное хихиканье началось три дня назад, когда один из первых зомби неуклюже вышел из сервисного отсека бензозаправочной станции неподалёку от аэропорта Огасты. Одетый в окровавленный комбинезон, механик вышел из укрытия с волочащейся туалетной бумагой, прилипшей к его пятке, и попытался вгрызться в толстую шею Бобби, но Филип вмешался и ударил создание ломом. Так состоялось «Открытие Дня»: основательного удара по голове зомби вполне достаточно. Но это событие наградило Бобби истеричным сдавленным смехом, явно защитным механизмом, и навязчивой привычкой к озабоченной пустой болтовне о "каком-то человеке на воде, выглядевшем как чёрная-грёбаная-чума." Но Филип не хотел слышать о причинах этих дерьмовых приступов тогда, и уверен, что не хочет слышать об этом теперь.

— Хей! — окликнул Филип здоровяка.

— Ты все ещё считаешь это забавным? — Смех Бобби стих.

С другой стороны комнаты, возле окна, выходящего на тёмный задний двор, в настоящий момент скрытый в ночи, тревожно наблюдала четвёртый персонаж: Ник Парсонс, ещё один друг лихого детства Филипа. Компактный, тощий, около тридцати, похожий на выпускника частной школы, с прической морпеха. Будучи самым религиозным из них, Ник дольше всех привыкал к мысли об уничтожении созданий, бывших когда-то людьми. Сейчас его рубашка хаки и кеды запятнаны кровью, а в глазах, когда он смотрит как Филип направляется к Бобби, горит эмоциональная травма.

— Прости, старик, — бормочет Бобби.

— Моя дочь здесь, — говорит Филип, становясь нос к носу с Маршем.

Неуловимые химикалии гнева, паники и боли мгновенно разгорелись в Филипе Блейке. Бобби смотрит на склизкий от крови пол.

— Извини, извини.

— Иди и принеси брезент, Бобби.

На расстоянии шести шагов, Брайан Блейк, всё ещё стоящий на руках и коленях, извергает последнее содержимое своего желудка, заканчивая сухими рвотными спазмами. Филип подходит к своему старшему брату и становится рядом с ним на колени.

— Высвободись.

— Я… ах… — Брайан хрипит и фыркает, пытаясь сформулировать законченную мысль.

Филип мягко кладет большие, смуглые, мозолистые руки на сгорбленные плечи брата.

— Все в порядке, брат… просто высвободи все.

— Извини…

— Всё в порядке.

Наконец Брайан берет себя в руки и вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Т-ты думаешь, вы расправились со всеми?

— Да.

— Ты уверен?

— Да.

— Вы обыскали… везде? В подвале и служебных помещениях?

— Да, сэр, мы это сделали. Все спальни… даже чердак. Последний вышел из укрытия на звук проклятого кашля, такого громкого, что мог разбудить мёртвого. Девочка-подросток попыталась пообедать одним из подбородков Бобби.

Брайан болезненно сглатывает.

— Эти люди… они… жили здесь.

Филип вздыхает.

— Больше не живут.

Брайан оглядывает комнату, а затем пристально смотрит на брата. Лицо Брайна влажное от слез.

— Но они выглядят как… семья.

Филип кивает, но ничего не говорит. Он хочет пожать плечами на слова брата — и что, мол, такого — но он лишь продолжает кивать. Он не думает о зомбированной семье, которую только что отправил на тот свет, или о смысле всей отупляющей бойни, которой он давал выход последние три дня. Резне людей, которые ещё недавно были матерями футболистов, почтальонами или работниками на бензоколонке. Вчера Брайан начал нести интеллектуальную чушь касательно различий между этикой и моралью в этой ситуации, что в нравственном отношении никто и никогда не должен убивать, но этически, что имеет тонкое отличие, необходимо поддерживать политику убийств, но только в целях самообороны. Но Филип не расценивал эти действия как убийство. Ты не можешь убить то, что уже мертво. Ты давишь их как букашку и идёшь дальше. И не стоит слишком уж думать об этом.

Фактически, прямо сейчас Филип даже не думает какое следующее движение сделает его маленькая разношёрстная группа, которая, вероятно, всецело полагается на него (он стал фактическим лидером группы, что и происходит последнее время). Прямо сейчас Филип Блейк сконцентрирован лишь на единственной проблеме: кошмар, начавшийся менее чем семьдесят два часа назад, когда люди начали превращаться по никому не известной причине. И всё, о чем может думать Филип Блейк, это защита Пенни. Поэтому он и свалил из родного города Уэйнсборо два дня назад.