Бетани Гриффин - Маска красной смерти Страница 2

— Сюда, леди.

Я ловлю свое отражение в зеркале и улыбаюсь. На меня смотрит не та девушка, которая была еще утром. Я красивая, поддельная, поверхностная, полная инкогнито. Мое черное платье доходит до лодыжек и выходит с корсета, сделанного из китового уса, который я стянула из гардероба моей мамы. Это не тот наряд, который можно носить на улицу, но я его люблю. В нем я смотрюсь тонкой и по-неземному загадочной.

На мгновение я вспоминаю фигуры, тоже завернутые в черное, и нервно разглаживаю свое платье.

— Могу одолжить пару ножниц, — дразнит меня Эйприл, входя в комнату исследования.

Я смеюсь. Ее собственная юбка художественно обрезана выше колен. Фасоны наших платьев изменились с тех пор, как Болезнь Палача впервые пришла в наш город. Длинные юбки могли скрыть сочащиеся язвы.

Я наслаждаюсь ощущением ткани, обвивающей мои ноги, потом кружусь, разглядывая себя в зеркале.

— Твоя очередь, куколка.

Я поворачиваюсь на бархатный голос в комнате для исследований.

Если быть честной с самой собой, придется признать, что именно эти несколько моментов — причина, по которой я приезжаю сюда неделю за неделей. Перевитые татуировки покрывают его руки, поднимаясь к воротнику рубашки до двойного кольца на горле, концы рисунка скрыты под растрепанными темными волосами. Я стараюсь на него не смотреть. Он мог бы сделать меня счастливой. Его внимание, тень восхищения в глазах... Я не заслуживаю счастья.

— Ты знаешь процедуру. Выдохни сюда, — он протягивает устройство. — Ты заразна на этой неделе?

— Нет. Ни малейшего шанса, — шепчу я.

— О, шанс есть всегда. Ты должна быть более осторожна, — парень нажимает красную кнопку, заставляя устройство фильтровать воздух, выдыхаемый мной. В его руках то, что мне нужно. Я дрожу.

— Ты наслаждаешься этим больше, чем должна на самом деле, — мягко говорит он.

Потом кладет мою кровь в машину, напоминающую отчасти часовой механизм с латунной ручкой. Но я абсолютно уверена, что он проверяет ничто иное, как доверчивость. Тем не менее, та серьёзность, с которой он выполняет свои обязанности, заставляет меня верить, что он точно узнает, если я заключу какую-нибудь сделку. Я дышу быстрее, чем обычно. Нервы.

Что он станет делать, если я окажусь зараженной? Станет презрительно на меня смотреть? Вышвырнет на улицу?

Это единственное место в городе, где мы в безопасности без наших масок. Дома наши слуги носят маски, и поэтому не приносят заразу из нижнего города. Здесь было бы оскорблением предложить фильтровать воздух. Они позволяют только некоторым из нас быть в этой комнате одновременно. Как мы можем быть уверены, что другие члены в тайне не заражены?

— Похоже, на этой неделе ты чиста, дорогая. Постарайся и впредь оставаться на этом пути, — он выпроваживает меня движением руки. — Да, и в следующий раз тебе стоит надеть серебряные глаза. На тебе это будет смотреться лучше, чем на твоей подруге.

Когда он отворачивается, я поднимаю руку, но не собираюсь ничего предпринимать. Если бы мы стояли ближе, я могла бы его коснуться.

Но я никогда не дотрагивалась до людей.

Не специально. К счастью, он не видит предательской дрожи моей руки или выражения лица.

Я вхожу в клуб через занавес, сделанный из серебряных шариков. Мне кажется, иногда при движении от них исходит красивый звук, но на самом деле я никогда не слышала ничего подобного. Будто тайна этого места просочилась в мебель.

Эйприл не ждет меня. Мы постоянно теряемся, находясь в лабиринте комнат. И я наслаждаюсь временем, когда наши пути расходятся.

Здание в пять этажей, среднее для этой части города. Оно было построено на подобии квартир, но теперь все комнаты соединены в длинный коридор из полуоткрытых дверей.

Есть всего одна постоянная деталь, по которой можно определить, что ты еще в клубе и не забрел в другое здание, — повсеместное присутствие дракона в каждой комнате. Некоторые из них вырезаны в мебели, некоторые отражены в стеклянных изделиях, но повсюду за вами наблюдают красные глаза.

В некоторых комнатах на пол кладут персидские ковры, а в других их вешают на стену, чтобы приглушить звук, поглощать запах табака или дым опиума. На верхних этажах дома запрещены библиотеки. Есть только одна комната с книгами по оккультизму, а во второй полно изданий на тему полового акта, где все описывается слишком подробно. Я люблю книги, но, как правило, меня больше тянет к нижним этажам, где есть музыка.

Так я передвигаюсь из комнаты в комнату. Все пространство переполнено многочисленными телами, слышно приглушенные разговоры, можно наблюдать случайные танцы, даже несколько поцелуев в темных углах. Эйприл и я — далеко не единственные женщины, присоединившиеся к членам клуба.

Часы тикают, и я увядаю. Никакой магии для меня в этот вечер нет. Я не могу избавиться от тяжелого ощущения. Я всего лишь хочу вписаться, быть кем-то, кто является частью чего-то волнующего и захватывающего.

Парень преследует меня. Он худой блондин, одетый слишком формально: тёмные брюки, голубая рубашка, застёгнутая на предпоследнюю пуговицу. Он не вписывается в обстановку этой комнаты с шикарными диванами, где девушка, в сопровождении скрипача, поет о самоубийстве. Он говорит мне что-то, но я его не слышу. Я просто продолжаю идти.

Он следует за мной в женскую уборную.

Девушки смотрят на свои отражения в темной комнате, заполненной зеркалами. Прохожу мимо них и следую к камерам позади. Одна из девиц пытается наступить высоким каблуком мне на ногу. Я отпрыгиваю назад, не встречаясь с ней глазами. Я не хочу, чтобы ее улыбка заставила меня вздрогнуть.

Он закрывает за нами дверь. Петли так качественно смазаны, что не издают ни звука. И дверь достаточно толстая, чтобы никто не услышал ни единого шороха из-за нее.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он. По голосу я понимаю, что он забавляется ситуацией. Самоуверенность делает парня старше, чем он выглядит. Думаю, он должен быть студентом университета, если те все еще открыты.

— Забвения, — это то, что я ищу всегда.

— И что же миловидная девушка вроде вас пытается забыть?

Хорошенькая девушка как я, с чистыми ногтями и безупречной медицинской картой.

Он ничего обо мне не знает.

— Так у тебя есть то, что я хочу, или нет?

Он достает серебряный шприц.

— Я сомневаюсь, что ты знаешь, чего хочешь, — с брюзжанием в голосе он называет меня глупой. Любителем. Я игнорирую резкую вспышку ярости, решив получить то, что мне нужно, подавляя эту, или любую другую эмоцию, пытающуюся выбраться наружу. Я не любитель.

Нервно рассматриваю шприц.

— Занят ночью? — спрашиваю я.

— Я обычно не участвую.

Вручаю ему несколько купюр. Он едва награждает их взглядом, перед тем, как затолкнуть деньги в свой карман. Брови у парня светлые, они придают ему постоянно удивленный вид.

Я протягиваю ему свою руку:

— Давай.

— Не хочешь узнать, что это такое?

— Не-а.

Я не думаю, что он мог бы выглядеть более удивленным. Светлые брови заинтриговывают меня.

Что бы ни было в его шприце, оно холодное, и мир вокруг медленно теряет очертания.

— Куда ты хочешь пойти?

— Обратно к скрипачу. Хочу послушать песни о суициде.

Он смеется.

Когда мы покидаем комнату, я спотыкаюсь о порог. Незнакомец кладет свою руку мне на плечо.

— Я надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, — говорит он, и это звучит убедительно.

Глава 2

Темнота. Мы едим в ней, разговариваем и спим во влажной темноте, завернутые в одеяла. В этом подвале никогда нет достаточного количества света, даже если ты действительно хочешь видеть.

— Твой ход, — говорит мне Финн, мой брат-близнец. Его голос мягкий, ни намека на раздражение. Я знаю, что это всего лишь мечты, но мне не важно. Я буду оставаться здесь так долго, как только смогу.

— Прости. — Я таращусь на квадраты доски. В изучении этих фрагментов нет никакого смысла, ведь они не говорят со мной. У меня отсутствует чувство стратегии, но я не хочу от него отстать, поэтому предлагаю скудные развлечения, чтобы поддержать соревновательный дух.

— Я перемещу фонарь.

Он притворяется, будто моя проблема — просто нехватка освещения. Кончиком пальца я касаюсь, фигуры рыцаря цвета слоновой кости.

Отец выходит из своей лаборатории и подхватывает его изумленный взгляд.

— Кто-нибудь готов к ланчу?

Мы всегда готовы к обеду. Это разбавляет монотонность нашего дня. Вместе следуем за ним в кухню, где сохранившиеся товары сложены к потолку. Отец льет что-то в шар и помещает его в паровую духовку.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — вздыхает он.

Через некоторое время слышится громкий потрескивающий взрыв, и газовая луковица, свисающая выше нас, становится темной.