Ирина Белояр - День саламандры Страница 3

«Слов нет! Это… это…!!!???!!!

Мой огненный принц, я — ваша по первому требованию!!!»

«Надо же, — подумал Тим. — Чего ж я такое с тобой давеча творил?»

Предпоследний, пятьдесят девятый этаж старенького шестидесятиэтажного дома. «Как он там? Юрка, Юрка… У меня ж кроме тебя друзей-то не осталось. Иных уж нет, а те далече…»

— Неплохо выглядишь, — обнадеживающе соврал Тим.

— Да уж… ты, кстати, тоже не слишком хорош. Температуры нет?

— Градусника нет.

— Тим, это Апокалипсис.

— Да. Только с точностью до-наоборот. «Земля, забери своих живых, море, забери своих живых…»

— Четыре… всадника, Тим. Черный — земля… землетрясения. Рыжий — огонь. Белый — вода, наверно. И бледный — деревянная… чума, смерть. «Иди и смотри».

— Между прочим, все одеревеневшие пребывают в клинике в добром здравии.

— Если кому считать… добрым здравием.

— Но это не смерть. Ни одного умершего пока нет.

— Всего три дня… с начала эпидемии.

— Надежда умирает последней.

— Я слышал… про твою маму.

Тим промолчал.

— И про жену тоже.

— Подумаешь.

— Тим, прости ее. Тебе… станет легче.

— Я это уже второй раз слышу за текущие сутки. Черт, да мне уже легче! Никто денег не требует.

— Не поминай его… пожалуйста. Ну, этого… которого ты только что помянул. Не надо… при умирающем.

— Юрка, прекрати Христа ради. Обойдется, вот увидишь.

— Тим… а ведь я все-таки… проскочил тогда… через огненный сектор.

— Чего?

— Я вменяем… не смотри на меня так. Ребята повернули… когда давить начало, а я… Думал, помру. Выжил. И проскочил туда.

— И что там?

— Рай.

— То есть?

— Зеленые… нетронутые леса. Птицы. Озеро. Я низко висел… даже зверей видел. Только людей… нет. Ни людей, ни домов… ни полей засеянных… Эдем.

— Ты не садился?

— Хотел сесть. Меня не пустили.

— Кто? Отец?

— Да нет… что ты. Связь оборвалась сра…зу, как исчезло давление. Просто не смог сесть. Такое чувство, что кор…пус в тину уходит, чем глубже — тем гуще тина, пока совсем не… встал. А вверх — как поплавок вы…скочил. Мог лететь дальше. Вернулся.

— Почему?

— Страшно стало… нет, не то слово. Не страшно. Стыдно — так… точнее.

— Стыдно?

— Да. Знаешь, Тим, Апокалипсис сли…шком мягко написан. Пощадил Иоанн наше человеческое самолюбие. Мы — не грешники и пра…ведники. Мы — глисты в ее теле. Она… лечится, Тим.

— Обратно-то как летел?

— Идеально. Никакого да…вления, как будто что-то сзади под…талкивало.

— Тебе тяжело говорить.

— Снача…ла ничего. Те…перь устал.

— Тебе плохо?

— Мне… лучше.

— Юрка, не смей, не умирай!!!

Юра открыл глаза, вдохнул:

— Это — не смерть. Ты… сам сказал. Мне действи…тельно хорошо.

Тим прикоснулся к жесткому деревянному плечу пилота.

— Тим! Горя…чо, — вздрогнул Юра.

— Извини. Юрка, держись!

— Вызови машину… когда…

— Нет, Юрка, нет, а я как же… да что же вы все!

Человек — нет, мумия человека — молчала. Тим плакал. Слезы шипели и испарялись на щеках, оставляя белые полоски соли, которые очень быстро становились бурыми…

Команда приехала через двадцать минут.

— Я поеду с вами, в клинику, — заявил Тим.

— Нельзя, заразитесь.

— Я был в контакте с ним, а до этого — с матерью, она тоже болеет. Я надену комбез, как у вас, и намордник. Пожалуйста.

— Неважно выглядите. У вас температуры нет?

— У меня градусника нет.

— Ладно, поехали.

Звонок.

— Тим? Наконец-то я тебя нашла!

— Светик? Как ты?

— Опять на берегу.

— Вы едете или нет? — поинтересовался санитар.

— Сейчас, пожалуйста, одну минуточку! — пробормотал Тим, прикрывая трубку ладонью. — Пожалуйста, сестренка звонит, она — с шельфа, я, может быть, слышу ее последний раз!

— Давайте быстро.

— Светик, родная, как ты?

— Уже нормально. Юрке привет!

— Передам… где вы размещаетесь там?

— Где придется. В моем номере пять человек живут, и еще подселять будут! Ничего, зато вода остановилась!

— Слава богу… Можешь не кричать, тебя хорошо слышно.

— Ага. Одна из лучших линий в Европе. Все рухнет, а она останется. Тим, как мама?

— Нормально. Диагноз не подтвердился.

— Отец?

— Заработал еще звездочек, и я — тоже.

— Все геройствуешь?

— А то!

— Мальчишка. Тим, а у нас, похоже, война кончилась.

— Да ну?

— То есть, пока. Они больше не нападают, они ведут себя как раньше, как было до городов на шельфе. Вылавливают утопающих, провожают суда. Очень своевременно, спутниковой навигации-то нет, все по старинке.

— Чего это они?

— Да кто ж их знает… может, мы когда-нибудь поймем друг друга. Транспланты уже, кажется, начинают их понимать… Тим!

— Да?

— Самое главное: мне разрешили трансплантацию.

— Ух, ты! А медкомиссия?

— Они разработали новый курс адаптации, более долгий, зато — щадящий. Трансплантов не хватает, население разрослось, а кормить некому, — Светланка засмеялась. — И возрастной ценз, кстати, подняли до тридцати пяти лет. Может, ты?

— Что? Да ну, — При мысли о воде Тиму стало нехорошо. — А кто ж тут гасить все будет?

— Маньяк ты, Тимка.

— Ну… так получилось. Я рад за тебя, сестренка. Все будет хорошо, обязательно!

— Я знаю. Вот только вас не хватает.

— Увидимся еще, Светка!

— У меня связь кончается, Тимка, всем привет! Папе, маме, Юрке…

— Обязательно. Будь счастлива!..

Отбой.

— Идем? — спросил санитар.

— Идем. Спасибо.

«Юрка, Юрка, ты слышишь? Вода совсем не белая, она синяя, вода, она сине-зеленая, слышишь, Юрка? Все будет хорошо…»

Клиника находилась в процессе эвакуации с двадцатого этажа на тридцать восьмой. Новых пациентов распределяли медленно, на эстакаде, на подъезде к больничным воротам, скопилось не меньше сотни машин.

— Дохтур, дурацкий вопрос, только не бейте: покурить у вас тут можно?

Санитар глянул на Тима ледяными глазами безликого (из-за повязки) идола.

— Здесь — нет. Пробирайтесь к краю эстакады. Полчаса уж точно простоим.

…Сердце привычно ухнуло куда-то. Тим отступил от края и уселся на прохладный асфальт. Слева от него, облокотившись на поручни, разговаривала пара ребят в медицинских комбинезонах.

— …Представь себе, с первого дня пролежал, а соседи только что нашли. И никакой тебе поддержки, ни капельницы, ничего. Живой!

— Ага. Я уже слышал сегодня про этот случай.

— А у меня этот случай в машине лежит. И он такой не единственный. Сегодня объявили рейд по нижним этажам, скольких еще притащут…

— Не говорят у вас ничего, умершие есть?

— Пока нет. Вот только — дальше-то как? Если полгорода впадет в кому, а остальные полгорода эвакуируются, то кто останется следить за этими?

— Мы, кто же еще.

— А может, я тоже эвакуироваться хочу.

— Хрен тебе. Подземка объявила нас карантинной зоной. Сегодня с двенадцати ни одной машины вниз не попало.

— А городские власти?

— Ты с луны свалился? Они давно уже там. Здесь только военные власти остались. Так что, того и гляди, начнется.

— Чего у нас еще может начаться, все уже началось…

Тим представил себе, как холеный Николай в своей роскошной тачке, похожей на раковину ископаемого моллюска, торчит на кордоне нижнего города, перед фильтрующим шлюзом, брызгает ядовитой слюной, кроет бюрократов подземки последними словами, потрясает кулаками и бумажником. Тиму стало смешно, противно, и грустно. «Ты сама этого хотела», — подумал он и презрительно добавил: «Землеройка!»

— Тим! Эй! Тим! Я здесь, третья машина от тебя!

— Принцесса?

— Ты что здесь делаешь, Тим?

— А ты?

— Я первая спросила!

— Не ори на меня!

— Я не ору, ни черта не слышно же!

— Ты как сюда попала?

— А ты?

— Друг у меня заболел, сопровождаю.

— Ясно. А я… а я — тоже. Мне было очень хорошо с тобой, Тим!

— И мне, принцесса. А почему в прошедшем времени?

— И тебе? А ты что-нибудь помнишь?

— Ничего, — честно признался Тим. — Но у меня очень богатое воображение!

— Я заметила, — улыбнулась Оксана.

— Я хочу тебя видеть. Сегодня. У меня завтра смена.

— А сейчас не видишь?

— Я вечером хочу тебя видеть!

— Не получится, Тим. Как-нибудь потом. Все образуется, принц.

— Что значит — не получится?

— Тим, ты поймешь. Я сдаюсь в карантин. Сегодня по моей вине чуть не погиб человек. У меня одеревенели руки, согнуть не смогла.

— Принцесса… боже. Да что же вы все делаете, мать вашу!

— Я думаю, это пройдет. Не переживай. Я люблю тебя, принц.

— Все будет хорошо, — машинально пробормотал Тим.