Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир Страница 35

Я выдержал прицел ее взгляда, не дрогнув.

— Я бы многое мог вам ответить, Миллер, — процедил я, сцепив зубы. — Но главное, что вам стоит знать: я решительно отвергаю все ваши инсинуации и отрицаю свою причастность к каким-либо преступлениям! Вы выдвигаете одно бездоказательственное предположение за другим! Но я не признаю за вами статуса ясновидящей.

Я испепелял ее гневным взглядом, но она оставалась безучастной.

— Давайте оставим все это фиглярство для суда, если до него дойдет, — спокойно ответила она. — Я же уже сказала вам, что запись не ведется.

— И почему, интересно, я должен вам верить? Для вас же закон — это пустой звук!

— Уж кто бы говорил.

— Неспроста же вы провели мое задержание руками сиднейской полиции. Что, побоялись высовываться? Значит, до вас уже начало кое-что доходить! Вы, эсбэшники, упиваясь своими непомерными полномочиями и властью, успели позабыть, что общество в Содружестве построено на демократических началах, а не на авторитарных. Мы — не Евразийский Союз. Люди в Содружестве — не планктон, с которым можно творить все что хочешь. И лучшим доказательством тому являются миллионы людей, которые стоят сейчас на улицах и площадях. И десятки миллионов, которые им сочувствуют. Они все тоже — экстремисты? А может, экстремисты — это такие, как вы, попирающие и извращающие идеалы свободы и демократии, на которых построена наша цивилизация?

Зрительная дуэль продолжалась, но на лице Миллер не дрожал ни один мускул.

— Кто сказал вам, что наше общество построено на культе свободы? — удивилась она. — Я уже не первый раз замечаю, как разные люди отождествляют наше современное постапокалиптическое государство с доапокалиптическими Соединенными Штатами и другими западными странами. Я встречала такой подход даже среди образованных на первый взгляд людей, которые имеют, как и я, докторские степени, но при этом не в состоянии хоть сколько-нибудь глубоко заглянуть в общественную механику. И я всегда отвечала им, что для такого отождествления нет никаких оснований… Прошу прощения, одну минутку.

Прервавшись ненадолго, Миллер достала из сумочки, лежащей рядом, спрей-антисептик, побрызгала им на ладони, а затем протерла их салфеткой — с тщательностью, которая встречается лишь у мизофобов — маниакальных приверженцев гигиены.

Закончив с этим, она продолжила речь, сделав небольшой экскурс в свое прошлое:

— Моя мать погибла от ядерного взрыва в Далласе в 56-ом, когда мне был всего год. Мой отец, полковник морской пехоты США Эндрю Миллер, сумел посадить меня на один из эвакуационных кораблей, которые двигались в Австралию. Я почти не видела его лет до шести. Он участвовал в боевых действиях с Россией, пока военное командование США еще существовало. Потом был командиром одного из спасательных отрядов Содружества, действовавших в Северной Америке. Прославился как герой. Он вернулся домой только в 62-ом, с хронической формой лучевой болезни, от которой впоследствии и скончался после долгой агонии — в 69-ом, когда мне было четырнадцать. Остаток времени до совершеннолетия я провела под опекой государства. Однако я никогда не забывала того, что рассказал мне отец. А он многое успел рассказать: о Судном часе, о Темных временах. Так много, что мне иногда казалось, что я была там, видела все это его глазами.

Самоконтроль Анны Миллер был идеальным — даже при упоминании погибших родителей на ее лице не промелькнуло ни одной тени. С таким же спокойным лицом она продолжила:

— Поэтому я очень рано усвоила одну истину. Мы не можем делать вид, что Апокалипсис, или, говоря сухим научным языком, гибель подавляющего большинства населения и полное разрушение экосистемы планеты — это так, мелочь, ничего особенного не изменившая. Господь не просто так, не ради забавы, покарал людей, уничтожив почти всех и сохранив лишь горстку. За этим стоит высший замысел, который нам не ведом. Но мы можем читать Его знаки и делать выводы, на какой путь Он нас направляет. Наша среда обитания необратимо изменилась, стала более агрессивной и враждебной. Как следствие, изменились ценности. Наши предки не задумывались о выживании. Они считали глобальную катастрофу детской страшилкой. Заигрывались в такие вещи как «свобода», «равенство», «демократия». Но глобальная катастрофа уже состоялась. Мы были поставлены на грань вымирания как вид. И усвоили из этого уроки. Один из которых — абсолютный приоритет вопроса глобальной безопасности над любыми иными. Игры — закончились.

Сделав ударение на последней фразе, она добавила:

— Как и многие, вы пытаетесь противопоставить нам Евразийский Союз. Но на самом деле не понимаете разницы между нами. Наше основное отличие от Союза — не приоритеты. Глобальные приоритеты одни и те же — сохранить человеческий вид и построить максимально эффективную человеческую цивилизацию. Отличается модель развития. Они выбрали модель, построенную на коллективизме. Мы — на индивидуализме. Отсюда и внешние различия: наша мягко регулируемая свобода самовыражения против их тотальной цензуры; наше разумное поощрение плюрализма взглядов и личных свобод — против их строгой регламентации всех аспектов быта; и так далее. Эти внешние различия более понятны широким массам, чем глубинные. Поэтому на них и делается основной акцент в информационной борьбе, являющейся частью большого цивилизационного противостояния. В результате у некоторых людей сложилось ошибочное представление о том, что они якобы живут в обществе абсолютной свободы и вседозволенности, которая не может быть ограничена даже из соображений глобальной безопасности. Но это — не так.

Я усмехнулся.

— Вас что-то смешит? — подняла брови прокурор.

— Немного. Я уже не первый раз замечаю такую черту у эсбэшников. Меня забавляет абсолютная убежденность таких людей, как вы, в неоспоримости своей точки зрения. Вы абсолютно искренне можете излагать, что хорошо, а что плохо для человечества, не испытывая и тени сомнений в том, что вы правы. Если кто-то не согласен с вами — то он не согласен с истиной. Если кто-то не любит вас — он, значит, не любит человечество. В вашем понимании вы — это и есть Содружество.

Не сводя взгляда с ее серых глаз, скрытых за стеклами очков, я продолжил:

— Вы упомянули о том, что я ненавижу Содружество, прокурор. Но это — ложь. Я с самого детства восторгался Содружеством. Меня окрыляла мысль о цивилизации, которая сумела пережить войну и восстать из праха, не утратив при этом человеческого подобия. Я мечтал быть ее частью. И даже сейчас, после всей несправедливости, которой я подвергся, я горд, что являюсь ее частью. Здесь, в Сиднее — мой дом. Я никогда не ненавидел и не буду ненавидеть здешних людей — и тех, которые стоят сейчас на площадях, поддерживая Элмора, и тех, кто сидит дома, поддерживая Патриджа. Я никогда не ненавидел своих коллег из полиции, прокуроров, судей, чиновников, миротворцев. Среди них есть подлецы, коррупционеры, подонки. Как и среди любых людей. Но большая их часть — порядочные люди, которые делают важную и полезную работу.

Закончив на позитиве, я добавил:

— К кому я действительно испытываю неприязнь — так это к таким, как вы. К тем, кто под предлогом защиты общества обращает его в рабство и держит в страхе.

— Это — обыкновенное словоблудие, — прыснула Миллер. — Вы повторяете штампы, которыми некоторые политики бросаются с трибун, чтобы привлечь на свою сторону массы, нужные им для достижения определенных интересов. Я не вижу ничего плохого в «рабстве» индивидуумов перед глобальными интересами человечества. И в «страхе» перед наказанием, которое постигнет тех, кто будет действовать вопреки этим интересам.

— Конечно, вы не видите здесь ничего плохого. Потому что вы среди тех, кто узурпировал право решать, что соответствует, а что не соответствует этим эфемерным интересам.

— Эфемерным? — удивленно подняла брови она. — Вы правда так считаете?

— Конечно. Вы говорите о таких высоких материях как сохранение человечества. Но ни у кого никогда и не было цели уничтожить человечество. Все хотели его сохранить. К катастрофе привели ошибки. И новые ошибки могут привести к новой катастрофе. Никто на самом деле не знает точно, а может лишь предполагать, какой именно шаг спровоцирует ее, а какой — отвратит.