Эдгар Пэнгборн - Дэйви Страница 39

— Какой, к черту, это треп, уважаемый, — сказал Сэм, — я просто рассказываю тебе, чем они занимались, а не выдумываю подобную историю, даже если это и не создает впечатления действительности. Я не заводил проклятую пивоварню, более того, если ты когда-либо слыхал, расскажи, как готовить вино в пивоварне, я хочу знать. Ее завел прадед, понимаешь, и она работала как красавица, пока мой дядя Джешэрэн, с деревянной ногой, не стал пропивать прибыль.

Джед невесело размышлял над этими словами.

— Ты хочешь сказать, что он занимался этим, тоже образно выражаясь?

— Он, несомненно, этим занимался.

— Я имею в виду, мне просто кажется, Сэм, что люди не будут верить этому. О том, как была пропита целая пивоварня. Это невозможно.

— Я могу представить себе, что ты не знал моего дядю Джешэрэна. Нога была полой, Джексон. Старый сукин сын, бывало, наполнял ее на пивоварне после долгого пьяного рабочего дня, приходил с ней домой и пьянствовал, как безумный всю ночь напролет. Он, к тому же, не просто умер, только не мой дядя Джешэрэн. Он взорвался. Перегнулся, чтобы задуть свечу, которую забыл задуть, будучи пьяным тогда, или скорее, он никогда и не был трезвым. Вдохнул, вместо того, чтобы выдохнуть, весь тот алкоголь в нем так и ухнул — Иисус и Авраам, от старого хозяина, мистера, не осталось ничего, даже, чтобы помолиться. Кусок его старой деревянной ноги упал на пастбище для скота, в миле от дома. Убил теленка. Моя тетя Клотилда сказала, что это было наказанием моему дяде, я имею в виду. Однако, если бы этого не случилось, он мог бы покинуть город.

15

Мы отправились на следующий день после того, как шитье одежды было закончено; возможно, мы все побаивались, что эта пещера нам слишком понравится. По крайней мере, мы с Сэмом чувствовали — даже не говоря об этом — что мы, вероятно, всегда будем, в какой-то степени, в движении; а для Джеда и Вайлит ферма в Вэрманте окрашивала будущее в теплый свет лампы.

Странно, как мало внимания мы уделяли войне, после того, как прекратили общение с миром более, чем на три месяца. Мы проявляли интерес и вели какой-то праздный разговор о ней, но, пока мы снова не отправились в путь, а дни уплывали из июня в золотистую необъятность середины лета, мы не чувствовали настоятельной необходимости узнать, что совершили армии, пока мы так долго пребывали в мире. Они могли идти и возвращаться по северо-восточной дороге. Скоар мог пасть, мы ничего не знали об этом.

Пограничные войны того времени и те, которые я видел и участвовал в них позже, в Нуине, очень различались между собой. В моханско-кэтскильской войне 317 года, полагаю, в боевые действия было вовлечено вряд ли более двух тысяч человек: главным образом, делая обманные движения и маневрируя, армии перемещались по позициям вдоль нескольких важных дорог и, насколько могли, избегали дикой местности: лесная засада, которую кэтскильские солдаты попытались устроить под Скоаром, была эпизодическим явлением. Подобного тому, что произошло тогда, я больше не встречал в той специфичной войне. Она была урегулирована на переговорах в сентябре. Кэтскил уступил незначительный порт и несколько квадратных миль территории у моря Хадсона в обмен на город Сенеку и тридцатимильную полоску земли, что дало ему страстно желаемый доступ к морю Онтара. У Брайана VI кэтскильского были и другие хитроумные причины, чтобы требовать такие условия договора — я оценил это немного позднее, когда был с Дайоном в Нуине и имел собственный взгляд на большую политику. Эта тридцатимильная полоска отрезала Моху от любых подходов по земле к западной дикой местности: поэтому, если в этом неизвестном, предположительно богатом регионе когда-либо будут осваивать территории, это окажется делом Кэтскила и Пенна — Мохе нечего будет беспокоиться.

Когда мы покидали пещеру, меня занимала более древняя война, которую вели человеческие существа против других созданий, желавших иметь место на земле. Я суеверно чувствовал, что она оказалась для нас слишком легкой. На охоте и рыбалке, когда мы пребывали у пещеры, мы не сталкивались ни с чем более опасным, как с несколькими змеями. Однажды перед нами с Вайлит выскочила пума, и мы убежали в почти комическом ужасе. Как-то ночью мы почуяли запах медведя, который мог причинить беспокойство, если бы смог взобраться и залезть в пещеру за нашими припасами. Это был, конечно, только черный медведь, как мы узнали по следам, которые обнаружили утром. Большой бурый медведь очень редко появляется в южной Мохе, его, действительно, там не встретишь. К северу от реки Мохи они довольно многочисленны, это одна из главных причин, почему огромный треугольник горной местности, между рекой Моха и морем Лорента, остается, в основном, неисследованным.

Я нахожу странным, читая книги Древнего Мира, когда замечаю, как беспечно относились люди того времени к диким зверям, которые тогда были редкими и робкими, их подавляли человеческая мощь и многочисленность и невероятное оружие. Тогда человек, действительно, казался хозяином земли. В наше время, несколько сот лет спустя, полагаю, он все еще является самым разумным животным на всем пространстве; даже все еще имеется вероятность, что он будет преуспевать, если когда-нибудь научиться себя вести и прекратит перерезать глотки своим братьям, но есть некоторое сомнение. Мы могли бы снова стать хозяевами земли, но, возможно, нам следует остерегаться определенной ловкости, которую я заметил в передних лапах крыс, мышей и белок. Если у них возникнет речь и они научаться применять несколько простых инструментов, скажем, ножи и дубинки, пройдет немного времени до того, как они станут толковать волю бога и подтасовывать результаты выборов.

Порох запрещен законом и религией[60], это, может быть, также обоснованно, потому что ружья, в которых он используется, тоже запрещены из-за недостатка стали, отсутствия технологии, способной разрабатывать и производить их, а теперь еще и отсутствия веры, что такие орудия когда-либо существовали. Так как в Древние Времена было создано огромное количество художественной литературы, удивительно, как церковь в наше время может заклеймить что-либо нежелательное в уцелевших фрагментах древних книг, называя это выдумкой.

Мы должны были помнить, что, говорят, по дикой местности бродят какие-то бандитские шайки, и хотя восточная Моха не имеет слишком плохой репутации на этот счет, зато южный Кэтскил кишмя кишит ими. Эти, объявленные вне закона, банды совершенно безразличны к законам и государственным границам; они живут далеко в глуши и, время от времени, собирают дань с сельских жителей. Безжалостные души — ходят слухи, что они убивают своих стариков и допускают новых членов только после диких испытаний. Банды небольшие — в Мохе или Нуине вы никогда не услышите, что банда напала на любой по важности город или крупный караван[61], даже о набегах с последующим отходом. Считается общепризнанным, что пираты островов Код начинали с бандитской шайки, которая научилась обращаться с небольшими военными кораблями, а затем выросла чуть ли не в государство. В Коникате я слыхал историю о разгроме целого армейского батальона парой десятков бандитов, которые посчитали, что солдаты вторглись к ним. Эта история была модной в довольно отдаленном прошлом; стоявшие на углах нищие рассказчики предпочитали версию, по которой у бандитов были группы обученных черных волков, помогавших им, под руководством совершенно необычной личности, называвшейся Робин, или Роберт, Гуд.

Я пережил несколько грустных минут, когда мы навсегда уходили из пещеры в то утро. Прежде всего, я понимал, что будет мало возможностей для развлечений с Вайлит; почувствовав, что теряю ее я даже вообразил было, что влюблен в нее, — ее здравый смысл позаботился бы об этом, если бы я признался ей в любви; поэтому, я не признался, мой собственный рассудок был обязан управиться с этим, и поступил довольно хорошо. Уход из пещеры был прощальным и во многих других отношениях…

Я знаю: так случается в любой момент. Что произошло с человеком, который дышал с тобой одним воздухом пять минут назад? — или вас это не беспокоит?

Большую часть дня мы потратили на осторожное путешествие через лес, пока не убедились, что очутились далеко за пределами села, которое оказалось таким добрым, что снабдило нас достойной уважения одеждой. Мне, в самом деле, хотелось узнать, что произошло там, когда ворвалась Луретт с пронзительными воплями об изнасиловании и пожаре, но я никогда не узнаю, поэтому, какого черта, пишите эту историю сами, если вы люди, в конце концов. Потом мы изменили наш курс и вышли на северо-восточную дорогу там, где она поднималась на значительную высоту, однако более длинная и крутая часть все еще находилась впереди нас. Солнце стояло за нами на западе: все застыло в горячей яркой тишине. Мы увидели несколько разбросанных столбов дыма в южных, отдаленных селах. Ничто не двигалось по дороге, когда мы вышагивали там в нашей хорошей одежде — белых набедренных повязках свободных людей, приличных коричневых рубашках, Вайлит — в перешитом желтом платье. И мы ничего не слышали — ни голоса, ни скрипа тележных колес, ни звуков скота, лошади или человека. С той стороны подъема, впереди нас, могло находиться кое-что.