Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир Страница 52

— Покажи, что ты умеешь.

— Не понял вас, сэр, — растерянно пробормотал я.

— Нападай на меня! Это приказ! — взревел генерал яростно.

Моя правая рука отчаянно саднила, все еще чувствовалась боль в ребрах, да и изрезанные стеклом ступни еще не зажили после травмы. Чхон прекрасно об этом знал. Но сейчас был не подходящий момент, чтобы демонстрировать слабость.

Сделав несколько шагов к неподвижному офицеру, я поднял руки и, все еще колеблясь, занес левую для удара. Лицо Чхона было совсем рядом, на нем было написано величайшее презрение и растущее негодование. Генералу под пятьдесят, а может и больше. Реакция в эти годы уже не та, что у тридцатилетнего. А удар у меня, пусть даже слева, крепкий и тяжелый — каждый день на протяжении долгих лет я занимался с грушей. Мне еще не приходилось бить людей предпенсионного возраста. Но если старый пердун хочет, чтобы ему врезали — он свое получит.

Я нанес хороший джеб левой, метя в неприкрытый подбородок генерала. Но Чхон уклонился с неимоверной ловкостью. Прежде чем я сумел опомниться, чудовищный удар кулака поразил меня в область ребер, как раз в то место, где они были треснуты. От внезапного приступа боли я потерял ориентацию в пространстве. Крепкая рука мастерски выкрутила и заломила мне за спину запястье покалеченной правой руки, а носок армейского сапога врезался в голеностоп. Оглушенный всем произошедшим, я не смог сдержать крик боли, который продлился недолго — расчетливым движениям меня повергли оземь, лицом о бетонный пол.

В строю рекрутов не раздалось ни одного возгласа и ни одного смешка — бритые головы неподвижно застыли в своих картинных позах, не проронив ни единого слова. От боли у меня потемнело в глазах. Ребра мучительно саднили в том месте, куда пришелся удар. В районе голенища растеклась такая острая боль, словно мне выбили сустав. Что касается руки, то она превратилась в один сплошной сгусток боли. Я корчился на холодном бетоне, скривившись, чтобы сдержать боль, и не зная, за что держаться.

Генерал Чхон, презрительно глядя на меня, сощурился и сплюнул.

— Ты настоящий мешок с дерьмом. Хромая баба. — процедил он сквозь зубы. — Таким слабакам не место в школе Железного Легиона. Вставай же, сукин сын! Покажи, что ты хотя бы на что-то способен!

Пульсирующая боль никак не желала отступать, так что мне пришлось приложить изрядные усилия, чтобы подняться на ноги. Генерал насмешливо поманил меня движением ладони, презрительно сощурившись. Этот человек обожал причинять другим страдания.

«Это просто испытание. Надо преодолеть боль и продемонстрировать свои навыки», — приказал я себе, и дисциплинированное сознание обуздало болевые ощущения. Я выпрямился и занял образцовую боксерскую стойку, в которой я взял золото на олимпиаде в 82-ом. Вояка еще не знает с кем связался.

Я атаковал быстрой серией, работая левой, но Чхон, миг назад казавшийся недвижимым истуканом, отбил все удары механически-точными движениями кистей. Педантично отмеренным движением корпуса он уклонился от очередного прямого слева, и нанес коварный удар костяшками пальцев в правый локтевой сустав. Руку пронзила боль, сравнимая разве что с ударом тока под высоким напряжением. Я потерял ориентацию всего на миг — и за этот миг расчетливый тычок локтя поразил меня прямо в висок. Голова закружилась, и я осел на колено, едва удержавшись на ногах. Попытался уйти в глухую защиту, но не успел. Подлый тычок во все еще саднящую поверхность голени, заставивший меня вскрикнуть от боли. Расчетливый удар ребром ладони по шее — и я с ужасом ощутил, как воздух перестает поступать в легкие. Руки невольно потянулись к пораженному горлу, но дотронуться до него не успели — хлесткий удар вытянутой ноги поразил меня прямо в переносицу. Носовая кость хрустнула, прыснув густой юшкой крови.

Пока я лежал, конвульсивно подергивая ногами, и тщетно пытался вдохнуть, мне показалось, что я сейчас умру. Серое железобетонное перекрытие надо мной раздваивалось и вновь сходилось, время от времени сменяясь белой пеленой. Когда я наконец сумел вдохнуть, то тут же натужно закашлялся, харкнув кровью на пыльный пол.

— Ты жалкое ничтожество, номер триста двадцать четыре. — донесся до меня презрительный голос генерала, прохаживающегося вокруг. — Ты немощен и неповоротлив, и боишься боли, как плаксивая девчонка. На сегодня хватит позора. Думаю, твои тупоголовые предки вдоволь навертелись в гробу, понимая, что породили на свет бесполезного выродка.

В тот момент я почувствовал, что человеческое обличье — это тонкая пелена, наложенная несколькими тысячами лет истории на свирепого дикого зверя из отряда приматов. Эта личина, которой мы обязаны словом «sapiens» в самоназвании вида, подобна прозрачной вуали из нежного шелка. Стоит рвануть слишком сильно — и вуаль с треском рвется, открывая скрывающуюся за ней морду хищного животного, пышущую первозданной злобой.

— Генерал! — взревел я отменным армейским голосом, вскакивая на ноги и отирая кровь с поломанного носа.

Чхон с интересом оглянулся в тот самый момент, когда я понесся на него. Моя атака была слепой и яростной. Я наносил мощные удары слева и справа, не заботясь о травмированной руке, забыв обо всем, кроме одного — жгучего желания сделать этому человеку больно. Соперник не принял моей тактики: четкими, отлаженными и спокойными движениями он отбивал мои яростные выпады мясистыми кистями либо отклонялся от них едва заметным качанием туловища. Силуэт офицера перемещался каждый миг, не позволяя сфокусировать на себе взгляд. Дождавшись, пока я споткнусь, опершись на травмированную ногу, он воспользовался возможностью контратаковать, ткнув меня ребром ладони по шее.

Несильный вроде бы удар отдался жгучей болью, и я заревел, как раненый буйвол, но, преодолев боль, бросился в новый яростный набег. Это была слепая психическая атака — совсем не то, чему меня всю жизнь учили. И я за это поплатился. Меня остановил невероятно быстрый удар ногой в диафрагму, а мгновение спустя я уже видел мозолистый кулак, несущийся прямо в мой искривленный переломом нос. Я сам не заметил, как грузно рухнул на пол. Все тело адски саднило, и мышцы не желали слушаться призывов головного мозга, приказывающего немедленно встать и ринуться в новую атаку. Сцепив зубы в немом бессилии, я с ненавистью посмотрел на генерала, спокойно стоящего надо мной со сложенными у широкой груди руками.

— Не вставай, слабак, — велел генерал и захрипев, звонко плюнул мне на макушку. — Твой отец должен был проклясть тот день, когда зачал тебя из-за дырки в его гондоне.

Я сделал отчаянное движение, намереваясь встать — но Чхон из совершенно расслабленного на первый взгляд положения резко ударил меня ногой по нижней челюсти. По инерции перевернувшись на полу, я почувствовал, как вместе с кровью и слюной изо рта вылетели несколько зубов. Челюсть конвульсивно задрожала, а из груди сам собой вырвался полный страдания стон.

— Лежи, мясо, — приказал Чхон, заходя ко мне с другой стороны. — Тебе больно, правда? Ты чувствуешь, как ты слаб и ничтожен? Ни в спокойствии, ни в ярости ты оказался неспособен ударить меня хоть раз. Твои движения слишком медленны, слишком предсказуемы, слишком глупы. Ты — не легионер, триста двадцать четвертый. Ты — мясо. Ты станешь легионером не раньше, чем через три месяца, когда в твоем рту не останется собственных зубов — как у меня.

Генерал криво усмехнулся, сверкнув стройным рядом ровных белоснежных имплантатов. Затем повернулся к майору-инструктору Томсону, который наблюдал за расправой с радостью законченного садиста, и распорядился:

— Сделайте из этого мяса настоящего бойца, майор.

— Так точно, сэр! — осклабился тот, отдав честь, добавил: — С удовольствием.

— Вольно. — произнес наконец Чхон.

— Вольно! — продублировал его команду майор.

— Я вернусь через три месяца и посмотрю, чего они научились, — пообещал генерал, и, застегнув свой китель, молча направился прочь.

— Рота! — взревел инструктор, поворачиваясь к рядам бойцов. — Смирно!