Владимир Бочкин - Последнее прикосновение (СИ) Страница 7

Кто-то просто бродил, бесцельно смотрел перед собой безжизненными зрачками, другие тщательно обшаривали магазины, что-то тащили, чем-то занимались.

Меня это мало волновало. Пусть занимаются чем хотят, идут своей дорогой, а мы поедем своей.

Я медленно, но неуклонно продвигался по заснеженному городу, чтобы больше никогда не вернуться.

Удачи вам, люди! А мы поищем свою удачу в где-нибудь другом месте. И пусть нам хватит силы поймать её за хвост или за любое другое место, до которого сможем дотянуться. Даже если тянуться придётся всю оставшуюся жизнь.

За окном шел дождь.

Самые невыносимые именно такие дни, когда всё светлое время суток мы вынуждены находиться вместе. А майские грозы могут тянуться долго.

Извержение воды терзало наши нервы вот уже второй день подряд. Обычно во время очередного потопа мы стараемся не показываться друг другу на глаза. Это тусклое утро не стало исключением.

По негласному договору, каждый из нас проводит время в своей любимой комнате. Аня заняла зал и что-то шила. Наши вещи порядком поизносились. В погоне за продуктами, мы не удосужились набрать побольше предметов гардероба. А может, втайне не верили, что протянем так долго. Мы взяли всего несколько смен одежды. А пальто — плохая защита от ливня.

Я сидел на кухне перед остывшей чашкой чая, пускал кольца дыма и смотрел в окно. Накатила лёгкая, приятная, немного грустная нирвана. Никуда не надо идти, ничего не надо делать. Животные накормлены, дождь решил проблему поливки огорода. Остается сидеть перед окном, думать о смысле бытия и вреде курения, предаваться воспоминаниям или ещё каким-нибудь столь же полезным и душеспасительным занятием.

— Жена! — заорал я.

— Что?

— Ты в Бога веришь?

— Нет.

— А почему?

— Если он допустил такое, то зачем он вообще нужен.

Я пожал плечами. Сугубо прагматичный подход к делу. Действительно зачем? Может, он нас всех просто пристрелил из жалости? Чтобы не мучились.

— А я верю.

— А почему?

— Но мы то все ещё живы, верно! Мы то всё еще буксуем!

Аня ничего не ответила. Действительно, чего с дураками разговаривать.

Я вдруг вспомнил, как в прошлой нереальной жизни, мы любили сидеть вместе. Я в кресле, она на моих коленях, тесно прижавшись телами и где-то даже душами.

Оказывается, было много интересного и приятного в обычной жизни, которую мы привыкли считать пресной.

В последнее время кажусь себе стариком. Слишком сильно потянуло на воспоминания. Хоть мемуары пиши. Я бережно выкапываю из глубин памяти, казалось давно похороненные, обрывки воспоминаний. Собираю по крупицам лица, поступки, имена, но с сожалением понимаю, что они превратились в кадры интересного, но полузабытого старого фильма. Со временем пленка потускнеет, станет чёрно-белой и, наконец, сотрется.

— А всё-таки странно, что болезнь не коснулась животных, — снова заорал я.

— Свиньи, они и есть свиньи, что с ними сделается.

И то верно. Как известно, гусь свинье не товарищ.

У нас три коровы, пять свиней и несколько коз и баранов, которыми никто не занимался специально, но они сами о себе заботились. Всё, что мы сумели обнаружить в этой богом забытой деревне. До эпидемии здесь было всего три обитаемых дома и десяток заброшенных. Но к нашему приезду, все жители умерли. К счастью холод замедлил разложение, но всё же пришлось долго проветривать помещение, прежде чем мы решились его занять. Большинство животных околели, включая всех поросят, остались самые стойкие. Коровы питались остатками сена, а свиньи, как я подозреваю, поросятами.

Нам повезло, что деревня была пуста. В тех местах, где оставались люди, в нас просто стреляли. В “Ниве” пять пулевых пробоин и только одно целое стекло. Деревенские рассудили, что рано или поздно все городские кинуться к ним, а делиться жалко.

Думаю, крестьяне очень не хотели новых продразвёрсток. Я их понимаю, но, учитывая традиционное пьянство и близость к самогону, они, скорее всего, вымрут быстрее горожан, которые еще долго будут грабить магазины и склады. К тому же, изоляция городских квартир в какой-то мере предохраняет от нежелательных прикосновений и от желательных тоже.

Вот о чем я не любил вспоминать, так это о вещах более интимных, тех, что следовали за тисканьем в кресле. Зачем усугублять ситуацию, которая и без того безвыходная.

В первое время после приезда, мы старались не отходить друг от друга ни на шаг. Боялись оставаться одни. Всё делали вместе. Чистили дом, обустраивали быт, учились ухаживать за животными. Вечером, усталые, садились в соседние кресла и молча смотрели в пустой экран телевизора, пока не темнело. На этом светские развлечения исчерпывались.

Перед тем как уснуть мы непрерывно разговаривали, чтобы заглушить царящую вокруг тишину. Но сейчас о тех временах напоминали только кровати в одной спальне, но у разных стен. Когда все темы были исчерпаны, а новые ограничивались работой по хозяйству, мы стали предпочитать держаться по одиночке. Каждый начал погружаться в собственную тишину. Мы словно растворялись в окружающем нас мёртвом мире. Я видел отблеск этой тишины в глазах Ани, когда мы молча ели, сидя за столом друг напротив друга. А она видела в моих. Тишина одиночества, которой не с кем поделиться, которую не с кем разделить.

К полудню дождь почти перестал.

Я положил ложку в тарелку.

У Ани красивые руки. Она потянулась за хлебом, и на мгновение меня пронзило резкое, физически ощутимое желание коснуться её руки, сжать пальцами, почувствовать тепло её тела.

Я словно видел, как накрываю её ладонь своей ладонью. А что потом? Я протянул руку и взял соседний кусок хлеба. Наши пальцы почти соприкоснулись, но только почти. Она не вздрогнула, не отдернула руку. Похоже она вообще ни на что не обратила внимания.

Я вяло жевал хлеб.

Мне вспомнилось, как я забил первую свинью. Я никогда не резал ни свиней, ни других животных. Понятия не имел как это делается. Я долго стоял с ножом в руке, а потом сходил в дом, принес карабин и одним выстрелом разнес свинье голову. Наверное, она сейчас в свинячьем раю, где полно грязи и жратвы. Над её головой сияет нимб мученицы, и свиной бог выполняет все её капризы. А мы вот всё еще копошимся на земле.

— Отчуждение.

— Что?

— Так это называется, отчуждение, — терпеливо пояснил я.

— Ты о чем?

Я отодвинул тарелку.

— Почему всегда первый начинаю я?

На мгновение тишина в её глазах уступила место столь свойственной ей насмешливости.

— Так уж повелось. Ты высекаешь идеи, а я их разжигаю и не даю потухнуть.

— Но именно ты пригласила меня на ту студенческую вечеринку.

— Я всего лишь произнесла вслух то, что хотел сказать ты.

— Ты была слишком красива для меня.

— А сейчас?

— Сейчас особенно и еще более недостижима.

Аня отвела взгляд.

— Надо помыть посуду.

Я отвернулся к окну и закурил.

Дождь еле моросил.

Можно пойти подышать весенним воздухом. А можно было и не ходить, смотря по настроению. Я прислушался к своему настроению. Оно молчало. Но молчало так многозначительно, что я всё же решил прогуляться.

Я вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул свежий майский воздух, вкусный после дождя.

Налево пойдешь речку найдешь, направо пойдешь в лес попадешь, впереди луг, позади деревня. Передо мной лежал весь мир. Если бы нас поразила обычная эпидемия, то мы действительно могли стать родоначальниками нового человечества. Но у нас, как и у всех выживших, никогда не будет детей и нам предстоит медленное мучительное увядание.

В первый раз я пожалел, что был не один. С глаз долой из сердца вон. Одному проще. Я бы начал говорить сам с собой, потом вообще разучился разговаривать и сошел с ума, одичал бы как бешеный Робинзон. Никаких проблем. А вдвоем нам предстоит ещё лет 30–40 одиноких, безысходных лет. Значит мы все динозавры, а не первобытные люди.

— Жена табу, все динозавры,

Пошли бы все к такой-то…

Ничего не придумывалось. Пива на меня нет.

Нет, не могу я наслаждаться красотами природы, только ещё больше настроение испортилось.

Я вернулся в кухню.

Аня стояла, облокотившись о стол и следуя моему примеру, смотрела в окно.

Я остановился в дверях.

— Интересно!

— Да.

Аня не повернулась в мою сторону.

— Вдруг всё прошло! Понимаешь, я часто думаю, что если то был единовременный разрушительный импульс, а не постоянное воздействие. Что если всё прошло, а мы не знаем.

— Это легко выяснить, — тихо сказала Аня.

— Да, только мы можем не узнать результата эксперимента. Как ученый, я с этим не согласен.

Я прошелся по кухне, с небрежным навыком обтекая фигуру жены.

— А знаешь, что я думаю, — сказала Аня.

— Нет, что?

— Я думаю, что люди женятся не только для того, чтобы делить горе и радость пополам, но иногда для того, чтобы удваивать радость и горе друг для друга.