Надя Яр - Корона

Надя Яр

Корона

Благодарности:

Рэю Брэдбери — за золотые яблоки

Александру Немировскому — за Вавилон

Стивену Сейлору — за всё

— Тета, к нам летят гости, — сказала Окойе. — Два парусника.

Ослепительная звезда Нова висела над кораблём и над окоёмом планеты. Мутно-красные и голубые лучи низвергались из белого сердца света, падали в синюю полосу атмосферы и превращали в зеркало океан. Видимо, парусники недавно отчалили от орбитального города Вавилон-7. Они плавно шли к кораблю, словно две величавые птицы. Их зеркальные паруса казались негнущимися листами металла.

Ком ожил, и Тета принял сигнал.

— Они хотят на борт, — сказал он, нахмурясь. Это выглядело странно, потому что Тета был андроидом и обладал распространённой у антропоморфных AI внешностью бледного манекена.

— Кто — они?

Тета обычно не сообщал информации, которой у него не запросили. Это была одна из черт, отличавших его от человека. Окойе знала, что андроид не пытается нарочно злить людей, но всё равно частенько на него сердилась. Тета, как всегда в таких случаях, проигнорировал её тон.

— По-видимому, сыновья президента.

— Президента консорциума?

На носу парусника блеснул сигель. В вертикальный алый прямоугольник был вписан серебристый орёл.

— Президента Патрии, — и Тета вывел связь на монитор.

— Открывайте ангар, — потребовал задорный юный голос. С экрана глянули ясные серые глаза. Сверкнула улыбка.

— Мы полетим с вами к солнцу, — сказал Джонни Конгрэйв, наследник и старший сын патрианского президента.

Исследовательский корабль «Рума» изучал подпространственные аномалии, которыми, словно рядами копий, ощетинилась капризная звезда Нова. Экипаж «Румы» состоял из двух живых существ: астрофизика Окойе Ньяндеми и Теты, её старшего коллеги. Андроид с его нанопластиковым телом и кваркокристаллическим мозгом мог быть назван живым только с определёнными оговорками, но это не мешало ему быть полноправным гражданином Вавилона и капитаном корабля. Будучи AI, Тета знал о планете Патрия очень много, однако интересовался ею лишь в той степени, какая была необходима для работы. Окойе, наоборот, была заворожена старой, утерянной и недавно заново открытой американской колонией, но работа на «Руме» не оставляла ей времени посетить Патрию или даже как следует о ней почитать.

Президента Патрии они, конечно, знали по сети. Получив от Теты «добро», лодка Джонни-младшего, «Лида», взмахнула сверкающим крылом, сложила его и быстро втянула внутрь. «Лида» была прекрасна. Вторая лодка неторопливо проделала то же. Она была скромнее и держалась с большим достоинством. Парусники на глазах превратились из райских птиц в компактные лодочки и юркнули в открытый ангар.

Когда Окойе вышла из лифта, чтобы приветствовать гостей, мальчишки уже успели припарковать и покинуть яхты. Они о чём-то говорили, стоя лицом к лицу. Увидев Окойе на краю посадочного поля, Джонни радужно улыбнулся, приветственно взмахнул рукой, хлопнул брата по спине и направился к вавилонянке. Он был на голову выше Окойе. Ослепительно белые джинсы были заправлены в чёрные сапоги, на белоснежной тунике красовался отцовский сигель, а в ножнах за спиной — традиционное оружие нобилей Патрии, сидайская сабля. Джонни сам был как красивый клинок — стройный, отлично выкованный и наверняка смертоносный.

— Джон Конгрэйв, — чуть помедлив, он протянул Окойе руку. Он знает, как правильно приветствовать вавилонских женщин, отметила она. На сильной ладони юноши чувствовались мозоли. От сабли?

— Здравствуйте. Я Окойе Ньяндеми…

Джонни оторопело улыбался, глядя на неё сверху вниз. Он был чем-то удивлён и безуспешно пытался это скрыть. Окойе осторожно высвободила руку, и он опять помедлил, отпуская.

— Кит, — тихо сказал его брат. Он не протянул руки, только едва заметно кивнул головой и тут же спрятал глаза, будто бы в них жил хорёк и Кит не хотел, чтобы его видели.

С первого взгляда сыновей патрианского президента можно было принять за близнецов. Со второго наблюдатель замечал прежде всего различия. Джонни, первенец Конгрэйва и его жены Лоры, казался юной, невинной, новенькой копией отца. Как будто патрианские боги, не мудрствуя лукаво, сотворили его по тому же чертежу, и теперь на планете жили два издания одного и того же человека. Если считать Кита, то три.

Братья были одного роста, и разница в возрасте между ними была незаметна. Младший походил на старшего, как близнец, но весь его облик, от одежды до глаз, был менее запоминающимся, неярким. В лице почти отсутствовал чудесный маленький изъян, из-за которого Джонни был незабываем — чуть-чуть опущенные книзу уголки глаз и рта. Глаза Кита были коричневы, темны и не сверкали живой, весёлой, светлой сталью. Джонни красовался в традиционной белой одежде аристократа и завязывал непослушные золотые волосы в хвост; Кит, в спортивном костюме грифельного цвета, смотрелся куда скромнее. Его русые волосы были аккуратно подстрижены. Рядом с братом Кит выглядел обыкновенно. Сабли он не носил. Сравнивая юношей, Окойе решила, что Джонни целиком удался в отца, а вот Кит, пожалуй, похож на свою кареглазую мать, кем бы она ни была. Окойе помнила только, что её зовут Эла и что с рождением Кита связан какой-то полуполитический скандал. Подробности она забыла.

При входе в лифт Джонни как бы случайно коснулся подбородком её волос. Окойе услышала тихий вздох. Чего это он так заинтересован, удивилась она — и тут же вспомнила, в чём дело. На Патрии просто-напросто не было чернокожих людей. Джонни, возможно, впервые в жизни видит вблизи человека с кожей такого глубокого чёрного цвета. И этот человек — стройная молодая женщина… Было беспокойно. Окойе обернулась. Джонни откровенно пожирал её глазами. Она недавно отпраздновала свой двадцать седьмой день рождения. Юноше не было шестнадцати, но его взгляд был взглядом взрослого мужчины — интенсивный, зовущий и хищный.

Пару месяцев назад на Вавилоне-7 Окойе сделали неприличное предложение. Она сидела в ресторане в полупрозрачном крыле орбитального города. Патрия простиралась внизу, чистая и доверчивая, как всякая варварская планета. Солнце заходило слева, а справа на белый с синим мир ползла тьма. Окойе смаковала кофе, любуясь огромным, снежным, проплывающим от атолла к атоллу облаком, и даже не увидела, как кто-то положил на стол письмо. Краем глаза она заметила движение, обнаружила и развернула плотный жёлтый бумажный лист. На листе была от руки написана цифра.

Окойе не сразу поняла, что это значит, и удивлённо оглядела гостей. Высокий мрачный патрианец средних лет, явный аристократ, поднялся из-за стола, жестом остановил готового последовать за ним слугу и подошёл к Окойе. Она узнала его в лицо.

— Мистер… Кросс? — спросила она, не веря своим глазам.

— Джим, — предложил он. — Просто Джим.

Человек, который хотел купить её тело, был никто иной как Джеймс Кросс, патрианский министр финансов и земледелия. Серый кардинал революционного правительства поднялся на Вавилон-7 на собственном шаттле. Кросс глядел на Окойе, словно матёрый котяра, завидевший мышь.

— Окойе, — сказал он, смакуя чужое, странное имя. — Случилось так, Окойе, что у меня здесь дела. Я проведу на станции несколько дней. Прошу Вас, составьте мне компанию в эти несколько дней.

У него было смуглое лицо с резкими, грубоватыми чертами, на котором самоуверенность олигарха и неосознанная гордыня потомственного аристократа парадоксально сочетались с параноидальной подозрительностью. Джим Кросс словно бы ожидал от Вселенной ужасного подвоха и был всегда настороже. Это было удивительно, потому что успехи этого человека в послереволюционные годы стали легендой. Окойе вопросительно указала на записку. Кросс кивнул и поднял бровь. «Мало?»

— Мистер Кросс…

— Джим. Пожалуйста, просто Джим.

— Джим. Я не продаюсь.

Он привлекал и пугал её. Окойе чувствовала себя оскорблённой и отчего-то польщённой. Обида весила больше. Этот человек — варвар, обиду можно и простить… Гордость можно и проглотить, но не страх. Ей и правда нужны были деньги — кому они не нужны? — но Джим Кросс не был похож на мужчину, который будет нежен с купленной в ресторане женщиной.

— Всё продаётся, — сказал он, читая в её лице. — Это вопрос цены.

Окойе представила себе, как он раздвинет ей ноги и грубо возьмёт, обращаясь с ней, как любой богатый, властный мужчина обращается с проституткой. Он причинит ей боль. Возможно, намеренно. Он будет мять её грудь, а потом заставит себя сосать… Окойе подняла глаза. Джим жёстко улыбался. Он явно думал о том же.

— Я не проститутка, Джим, а учёный. Я астрофизик. Летаю на корабле и изучаю ваше солнце. Я здесь ненадолго.