Кирилл Партыка - Аваллон Страница 13

– …и лесные пожары, от которых даже у нас, в городе, страшное удушье, здоровые болеют, а больные умирают раньше времени, – закончил Николай.

Павлов потянулся на своей койке, скрипнув старыми пружинами.

– Про пожары ты верно заметил. Гипотеза, конечно, абсолютно произвольная, если учесть, что нам не известен генезис явления. Но она, по крайней мере, способна хоть что-то объяснить. Кстати, раз тебе больше нравится Аваллон, пусть будет Аваллон. Но если воспользоваться результатами нашего мозгового штурма, можно пойти и дальше.

– Куда, например?

– Кто сказал, что проникновение носит односторонний характер?

– В смысле?

– В смысле – туда. А почему не оттуда? Ты полагаешь, там только деревья растут?

– Хочешь сказать – там водятся наши двойники?

– Почему обязательно двойники? Но кто-то водится, должно быть. Слышал про местные мегалиты?

– Про камни, которых никто не видел?

– Неправда. Видели многие. На озере есть островок. Сейчас там только щебень да кусты. Но еще в тридцатые годы записаны  рассказы аборигенов о гигантских камнях на том острове. Позже туда ездил один художник. Он оставил описание и рисунки. Несколько огромных каменных арок, как в Стоунхендже, только размерами поскромней. Арки образуют анфиладу. У входа в нее заостренный каменный кол, а у другого конца – огромное каменное корыто, вытесанное из целой глыбы. Похоже на колыбель. Или саркофаг без крышки. Все это  изрисовано какими-то письменами. Об этом, между прочим,  есть упоминания и в научной литературе. Только сперва исследовать было недосуг – врагов народа ловили и делали из них зэков, чтоб Пионерск строили. Потом война. Потом покорение природы. В шестидесятых на том острове щебень стали добывать. Заодно и мегалиты извели в щебенку. На кой они кому нужны, когда кругом такие свершения?! Люди помнят: там еще долго поломанные плиты валялись, но со временем и их не стало. Позже по рисункам пытались расшифровать неизвестное письмо. Даже санскрит приплели, но так и не поняли, кто, когда и для чего на острове строил. Аборигены никаких каменных сооружений не делали, пришлые тоже ничего подобного после себя не оставляли. Но, поскольку памятника больше нет, возник классический вопрос: а был ли мальчик? Проще думать, что не было.

– Ясно, куда ты клонишь.

– Чего же тут неясного? Мегалиты построили чужаки, но не из тридевятого царства…

– …а из-за сдвига!

– Вот именно. Охотники говорят, что в тайге и другие такие камни есть. Раньше научный мир всерьез эти слухи не принимал. Я еще в университете слышал про этот феномен. А заодно и мнения по сему поводу наших корифеев… А теперь на экспедиции денег нет. Вот тебе и Аваллон.

– Со смертельно раненными лосями мы с тобой разобрались, – тихо  сказал Рязанцев. – Как думаешь, а смертельно-больные журналисты имеют шанс обрести исцеление?

Когда до Павлова дошел смысл вопроса, он вздохнул.

– Потерпи, скоро кореец вернется. И прекрати себя хоронить.

– Давай прогуляемся по тому зимнику.

– Ну, не знаю…

– Это так сложно?

– Но ты же сам должен понимать…

– Я все прекрасно понимаю. Мы просто прогуляемся. Я же не могу не взглянуть на местную достопримечательность!

– Да нет там ничего примечательного! Ну, обычно нет…

– В Аризонской пустыне, в Зоне Сорок Девять, тоже ничего нет. Кроме слухов, что там когда-то разбился энэло. Но туристы толпами валят и за погляд этого ничего выкладывают бабки. Я здесь тоже турист. Могу оплатить услуги гида.

– Со мной расплачиваться – даже у твоей Лариски денег не хватит! – проворчал егерь. – Ладно, какие проблемы, на днях сходим. Спать давай.

11

Рязанцев сам толком не понимал, отчего поверил приятелю. Павлов не станет кривляться. Взять хотя бы разговор под медовуху. Понимал же, что рискует нарваться на ссору. Но, что думал, то и вывалил. Николай не верил в чудеса. Но не хотелось верить и в то, что приятель просто по сей день ищет объяснения почудившемуся за порогом клинической смерти. Потому что всякой веры и надежды в душе у Рязанцева с каждым днем оставалось все меньше.

Поход на зимник откладывался. Павлов мотался по своим делам, Николай большей частью просиживал в избе над пустыми страницами блокнота, потирая саднящие виски. К скользкой теме они больше не возвращались.

Однажды вечером егерь, вернувшись домой, с грохотом скинул рюкзак, бухнул прикладом карабина в пол и сердито затопал по горнице.

– Ты чего? – спросил Рязанцев.

Владимир проворчал что-то невразумительное, но усевшись за стол, объяснил:

– Помнишь тех ребят, у которых мы на дороге карабин отобрали?

– Конечно.

– Так вот, они здесь все крутятся, все примериваются, как бы вырубить, что до них еще не успели.

– Чего ты неприятностей ищешь? Есть лесхоз, пусть у него голова болит.

– В лесхозе за взятку любую лицензию выпишут. Я с ними уже разбирался.

– Разобрался?

– Ага, щас!

– Ну так вот!

– Да дело даже не в этом. Расскажу – смеяться будешь.

– Повесели.

– Помнишь, я тебе говорил про местного обалдуя, дембеля, который в лесу когда-то заблудился, а потом вернулся дурачком?

– Это из песни про старый зимник?

– Ну да.

– И что?

– Ребятки эти, лесозаготовители общаковские, – ты не поверишь – с дурачком тем  как-то пересеклись. Он же вечно у магазина! И он им наплел про место, где огромных деревьев полно. Ребятки же тупые, как пни! У них только деньги в мозгах, больше ничего там не помещается! Представь себе, давай они по поселку рыскать, выспрашивать, где такая реликтовая деляна затаилась? Понятно, люди плечами пожимают. А им кажется, что местные их за нос водят, хотят богатство утаить. Им пробовали объяснять, что это местные сказки, но разве ж они поверят! Еще давай и стращать! Со слов дурачка поняли, что надо искать в районе старого зимника. Любой человек с глазами и в уме сам бы глянул и убедился: откуда на той пади такому лесомассиву взяться?! На сопочку хоть залезли бы: с высоты все, как на ладони. Но у них глаза по-другому устроены, потому что вместо разума – жадность. С утра сегодня колесят по окрестностям, лесорубов допытывают – где?!

– И чего ты кипишь? Пусть поищут то, неведомо что. А мы посмеемся.

Но тут до Рязанцева дошло.

– Или ты опасаешься, что они на самом деле…

– Да ничего я не опасаюсь! Ужинать давай.

…На следующее утро егерь неожиданно скомандовал Рязанцеву:

– Собирайся, гулять пойдем.

Николай  понял без лишних слов, принялся одеваться.

Выйдя во двор, Павлов козырьком приложил руку ко лбу. На небе сияло солнце, но от горизонта на озеро наползала иссиня-черная туча, косматая, тяжелая, и там, куда простиралась ее тень, вода становилась серо-свинцовой, окрашенной в тона надвигающейся непогоды.

– Вот вам зрас-сте, – сказал егерь. – Синоптики обещали без осадков. А я бы так не сказал.

– Может, синоптики в окно поглядеть забыли.

– Пусть они хоть куда заглядывают. Вымокнуть можем, как зайцы. Предлагаю поход отложить.

Но Рязанцева уже охватило нетерпение.

– Не сахарные, не растаем.

Павлов с сомнением покачал головой.

– Ты здешних ливней не знаешь. Пренеприятная штука, если в тайге застанет. Ну, ладно. Я только за плащами вернусь…

Они миновали привычно пустынные улицы поселка, обжитые лишь стаями кудлатых полубездомных собак. Остались позади покосившиеся сараи окраины, и дорога, еле угадывавшаяся под пожелтевшей травой, сбежала на полосу мари, заросшую осокой в человеческий рост. За ней темной стеной, подкрашенной осенним разноцветьем, вздымалась таежная опушка. Павлов пошел впереди, Рязанцев еле поспевал за ним, спотыкаясь о скрытые в траве кочки.

Когда они приблизились к лесу, стала видна просека, через которую пролегал заброшенный зимник. От него остались лишь две глубокие колеи, пробитые некогда колесами лесовозов, да высокий валок между ними. Тайга напирала на остатки дороги с обеих сторон, и ясно было, что рано или поздно она сотрет с лица земли это свидетельство человеческого присутствия. Если только человек раньше не сотрет с лица земли тайгу.

Шагали молча. Павлов поглядывал на узкую полосу неба над просекой. Голубизну подернуло дымкой, солнечный блеск померк, а сзади путников нагоняла грозовая туча.

– Туда-то нормально дойдем, – поразмыслил вслух егерь. – А вот когда обратно, ливнем, точно, накроет. Дай бы бог, чтобы попутный лесовоз подвернулся.

Ничего особенного не было на этой дороге. Не было и быть не могло, это Рязанцев понял примерно на половине пути. Таежный сумрак; непролазная трава, в которой вязли сапоги; шелест сухой  листвы; занудный звон последних комаров. И все. Нет смысла гадать, откуда растут ноги у легенды. Зато ясна причина его, Рязанцева, затеи с походом: непроходимая глупость и слабодушие. Николай сплюнул.