Юрий Фатнев - Ладья Харона Страница 18

Раньше гляделись в зеркало, обращая внимание на лицо. Теперь… у каждого болвана иностранная латка на заднице. У каждого времени свое лицо.

За это достижение Порча был удостоен международной премии.

Собственно, история Содомии начинается с Порчи.

Обратимся снова к классической «Болваниаде».

«О появлении Порчи в Советском Союзе существует немало легенд, ничем не обоснованных домыслов, а то и вредных слухов, дискредитирующих идею перестройки. Мы, ученые–материалисты, принципиально не можем согласиться с некоторыми из них. Например, с нижеследующей.

Однажды Сатана проснулся от укуса. «Кто это посмел кусать самого Сатану?» — удивился Сатана. Поймал насекомое. Вошь как вошь. Ничего особенного. Хотел ее тут же к ногтю. Но задумался: «Если уж мне сумела досадить, каково будет…»

И чисто ради эксперимента посадил вошь в Кремль… И зачесалась страна…

Мы, ученые–материалисты, протестуем против искажения биографии великого реформатора и уполномочены Академией тьмы наук заявить следующее: Сатана, изловив вошь, посадил ее сначала не в Кремль, а в Болванск, где она, т. е. он, будущий генсек Порча, отлично зарекомендовал себя на комсомольской работе…»

— Алло! Какие новости? Поставили памятник Дыбенко? А напротив магазин, где продают воспоминания Керенского? Как они называются? «Гатчина»? Опять они встретились. Ведь в этой чертовой Гатчине Керенский прошел под носом Дыбенко, а тот и глазом не моргнул. За шашку держится? Кругом враги? Отличный памятник. Отражает психологию масс… А Галина Леонардовна еще в книжном? Привет ей. У меня ничего нового. Иссяк. Помнишь совет Козьмы Пруткова насчет фонтана? Вот я и заткнулся…

В голосе Замышляева звучала печаль, и Ангел, свивающий небо, пожалел его… Он понимал, почему роман о Содоме и Гоморре застрял: автора не отпускала собственная история, в которую нагло, забыв свою цивилизованность, лез генсек Порча, расталкивая локтями толпу библейских персонажей. Ничего не поделаешь — надо автору помочь…

Замышляеву тотчас втемяшилась в голову навязчивая идея: захотелось в кино. «Интересно, а что сегодня идет?» — подумал он, как в добрые–недобрые времена, когда он упивался фильмами Тарковского. Правда, их долго надо было выслеживать среди содомской серятины.

К его удивлению, как только он покинул почту, взгляд наткнулся на афишу: «Жизнь Замышляева, или…». Что там дальше следовало, Замышляев не прочел, так как перевел взгляд на время, когда состоится показ фильма. Выходило, что «Жизнь Замышляева, или…» уже началась. Все–таки он решил ее досмотреть. Вероятно, этот фильм делали в расчете на то, что его удастся приручить, навязав ему роль официального героя. А он был героем, но нетипичным.

В кассе никого не оказалось. Но перед окошечком лежал целехонький билет именно на этот сеанс! Замышляев схватил его и для очистки совести насыпал на это место горстку монет. Через минуту он сидел в совершенно пустом зале и таращился на экран, не догадываясь, что это Небесный Киномеханик решил немного развлечь его.

Оказалось, на фильм он успел. Шел киножурнал.

Черный гроб стоял в столице на Площади кровопусканий у Священной стены, из которой время от времени выходили призраки. В просторечии дормидонты. Каждый видел их по–своему. Но многие были убеждены, что на дормидонтах высокие цилиндры, шинели с плеча незабвенного Акакия Акакиевича. Для солидности в руках трости. Но такое представление можно объяснить влиянием отечественной классики. Как известно, призраки не имеют цвета. Просто это не предусмотрено природой в целях конспирации. Но дормидонты, в отличие от потусторонней шушеры, выглядели более материальными созданиями, могли считаться призрачной элитой, так как имели цвет, и не один. Темный, серый, зеленоватый. Последний был контуром, очерчивающим их фигуры. А Бар — Кохба к тому же наливался какой–то жидкой краснотой.

Находились типы (их справедливо относили к шизофреникам), утверждавшие, что призраки выглядят совсем иначе. Например, Бар — Кохба предпочитал френч с накладными карманами, галифе и сапоги, Гриц Пасканный появлялся в вышитой рубахе, перехваченной шелковым кушаком, за который был заткнут вполне материальный початок кукурузы. Во что был одет Леха Анчуткин, не успевали разглядеть даже шизофреники. Отвлекали брови. Сысой Наганович прикрывал лицо железнодорожной фуражкой. Бывший шеф ИВИ Ипполит Диссидентов, маскируясь, носил гражданский костюм, причем отечественного производства. Но никого не мог ввести в заблуждение. Всей планете было известно: ИВИ работал на Гоморрию, высылая из Содомии лучших ученых, писателей, артистов. Да и многие агенты ИВИ — продажнейшая публика — устав притворяться, давали деру в Гоморрию при первом удобном случае.

Проходя мимо почившего в гробу, дормидонты так громко стучали щибле- тами — только Бар — Кохба проходил неслышно, как бы крадучись, — что вождь просыпался. Бар — Кохба после своей загадочной смерти единственный из многомиллионной партии удостоился чести покоиться в Мавзолее Первого вождя. Тот сначала никому не выразил своего недовольства: дескать, без меня женили…

Текли мимо их саркофагов пока еще живые народы. А ночью их сменяли покойники. Миллионы жертв. Случались минуты тишины. Было о чем вспомнить, кое в чем покаяться. Но не собирались каяться два этих безбожника.

Бар — Кохба, который раньше мечтал о карьере священника, успокаивал свою совесть тем, что освободил народы от эксплуататоров, сидевших на народной шее.

Первый вождь усмехался на эти слова. Он лучше знал, для чего совершена революция. Для того, чтобы на шею народов села содомская саранча!

— Но ведь я искоренил троцкизм, — оправдывался Бар — Кохба. — А к лидеру их послал гонца с ледорубом…

Что правда, то правда. Борьба была насмерть: кто кого. И он победил! Создал могучую державу!

Намечалось расхождение. Первый вождь подозревал: царская охранка внедрила своего агента в партию большевиков… Но это было смешно, если вспомнить, с какой лютой ненавистью расправлялся Бар — Кохба с царскими генералами.

Споры с Первым вождем кончились тем, что хозяин Мавзолея потребовал, чтобы квартиранта перевели в другое место. Хотя бы в кремлевскую стену. И тот занял свое место среди дормидонтов.

На страну стремительно, как лава из рванувшего вдруг вулкана, накатывалась катастрофа. Самое страшное было в том, что никто не замечал приближающегося бедствия. В Содоме произошел очередной переворот: лихого шоферюгу Леху Анчуткина, превратившегося с годами в ленивого вождя, усыпили уколами и запихали в гроб. Вскоре его начали узнавать среди дормидонтов. По бровям. Власть захватил динамичный болванский активист и гоморрийский шпион, как утверждали некоторые злопыхатели и противники реформ, Порча. Чтобы приободрить содомлян (с его приходом к власти Советский Союз превратился в Содомию), новый лидер приказал устроить в разных точках страны несколько катастроф и занялся перестройкой страны. В результате республики шарахнулись из бывшего Союза, как из психушки, где их удерживали силой.

Жизнь Замышляева сложилась так, что он был связан со многими республиками. Он жил не только в России, но и в Белоруссии, в Казахстане, на Кавказе. И вот какой–то выскочка, круглый дурак кромсал его судьбу на части, расчленяя страну. Нужно было что–то делать. Куда–то бежать… Он написал поэму… С нее все и началось.

Замышляев отвлекся от воспоминаний и уставился на экран. Узнал Бежицу…

Напротив почты темнел на бугре деревянный мрачный дом, одноглазый, как циклоп, полыхавший в сумерки багровым окном. На крыльце его вечно толклись смутные фигуры. Слышалось выразительное звяканье. С разрешения милиции шла подпольная продажа водки. За домом спекулянтов до самой Десны тянулся овраг, забитый лозой. Хорошо было поглядеть вечерами на воду, по которой бежали огни: по мосту мчались троллейбусы. Налево плавал в тумане Чашин курган. За ним громоздился многоэтажный Болванск. И все–таки это была провинция. Чем могли помочь Замышляеву коллеги, находившиеся в таком же положении? По десять–двадцать лет приходилось ждать издания книг. Безысходность существования приводила к поголовному пьянству. В этом интеллигенция была верна «свычаям и обычаям» своего окончательно оскотинившегося народа. Саллюстий Самоваров новейшую историю разделял на три периода, каждому из которых соответствовал определенный тип содомлянина. Родоначальниками новых людей по праву считаются мордовороты. Они породили ублюдков. Теперь Содомию населяли в основном кувалдоголовые — любимое детище ИВИ и Союза людей–на- секомых. Человеческого в них почти ничего не осталось: только пить, жрать да воспроизводить себе подобных. От них никакой опасности ИВИ, так как они не способны думать. Идеальные граждане. Замечена за ними еще одна потребность кроме перечисленных: чтобы день и ночь всюду, где они находятся, истошно визжала музыка и они могли дергаться под нее. Ночью по внезапным взрывам музыки можно было определить, сколько раз сосед (кувалдоголовый, естественно) залезал на свою супругу или любовницу. Кувалдоголовые выражают свои чувства звуками, которые при всем желании невозможно отнести ни к одному языку планеты. Видимо, в этом рыке, хрипе, гоготе, мыканье, хрюканье проклевывается язык недалекого будущего, когда человечество, встав на четвереньки, перейдет к новому этапу своего развития и будет способно понимать эти междометия.