Александр Головков - Битва за рай Страница 2

— Я прожил тридцать лет и три года, — овладев собой, ответил Владислав Игоревич. — И не слыхал, чтобы вещи говорили. Да притом всякую чепуху.

— Значит, я для тебя вещь, — обиделась простыня. — Почему же ты со мной спишь?

Владислав Игоревич не стал обсуждать положение. Он собрался, выпил чаю и ушел, надеясь, что как все началось, так все и образуется. Сказано уже, что был он человеком серьезным, нелепости его не занимали. Подумаешь, какая-то тряпка впала в амбицию. Выходя за дверь, он еще помнил о ней. Но, придя на завод, он уже думал о другом. Его ждала работа.

Работа — это один из способов уединения. Агрегатные станки, токарные полуавтоматы… Все требовали к себе его внимания. На девушек, работавших за станками, он никакого внимания не обращал. За исключением, разве, нормировщицы Светочки. К ней он относился дружелюбно, как к хорошей соседке. Об этом все знали в женском коллективе. Но это ему было безразлично.

У него был свой кабинет — мастерская с табличкой на двери: «Наладчик», где он работал и отдыхал. Там стояли верстак, три небольших станочка и мягкий диван. Там он пил чай со своим единственным другом электриком Гудимовым.

В нашей разнообразной жизни Безуглова не могли сбить с его пути ни увеселительные заведения, ни общественные нагрузки, ни спорт. Понимающие люди сказали бы, что он аскет. Дом, работа. Третьего ему было не дано. Но йогой он не занимался. А с работы возвращался домой всегда почти в одно и то же время.

Он прошел мимо разговорчивых соседок на кухне к своей комнате и отпер дверь ключом. Простыня лежала на кровати и смотрела телевизор. Программа посвящалась перестройке.

Кто станет указывать, как развлекаться нечистой силе?

Владислав понял, что придется менять привычный образ жизни. По крайней мере, ту часть, которая называлась досугом. С детства Безуглов не ходил гулять на улицу. В этот вечер он ушел.

Он бродил по улицам и удивлялся, что за глупость с ним приключилась. Какая-то жутко сексуальная история. И с чего! Не был он Нарциссом. А женщин не любил, потому что… Ну, не находил он, что можно в них любить. Ничего смешного тут нет. Если с кем другим такое случилось, можно было бы посмеяться. А ему что теперь делать?! И как это он до сих пор не догадался завести собаку? Или котенка, по крайней мере?

Вернулся он поздно. Простыня читала книгу или делала вид, что читает.

Безуглов достал пакет супа и приготовил ужин. Приглашать к столу бессовестную вещь он, естественно не стал.

— Ты обо мне не заботишься, — сказала простыня, когда он вымыл посуду.

— Я о тебе позаботился, — возразил Владислав. — Я тебя вчера использовал по назначению. Я постелил тебя на кровать. А утром ты…

— Что я? — дерзнула простыня. — Ты, оказывается, любишь семейные скандалы!

— О какой семье ты говоришь?

— Может быть, ты меня еще в шкаф собираешься засунуть?

— Если будешь плохо себя вести, я тебя выброшу!

— Оставь мечты, романтик! Да, я простыня. Но я не бездушное животное, с которым можно обращаться, как попало. Я не виновата, что меня назвали Простыней. А если меня назвали Простыней, это не значит, что на мне можно валяться всем, кому вздумается. Женись сначала!

— Да кто ты такая?

— Ты сам меня сюда притащил, я не напрашивалась.

— Но я же тебя взял в магазине. Не тебя, так другую…

— А зачем брал?

От бессмысленных разговоров Безуглову захотелось спать.

— Почему ты не даешь мне денег? — продолжала Простыня.

— Зачем тебе деньги?

— Мне нужно купить кое-что из вещей.

— Косметику тебе не надо?

— Я вижу, ты норовишь всем распоряжаться. Ты приходишь домой и начинаешь копаться в вещах так, как в своей душе не копался. Ты считаешь, что вещи должны тебе служить. Кто ты такой?

— Не знаю, вещь ты или нет, — решил положить конец недоразумениям Славик. — Но я точно знаю, что ты не человек: у тебя паспорта нет.

— Есть.

— Ярлык?

— А что? Там черным по белому написано все, что нужно. Вот, я в шкафу нашла, — она предъявила ярлык.

В ярлыке указывалось: «Простыня. Хлопчатобумажная. Фабрика…».

Был ОСТ. Номер. Цена первого сорта. Ярлык подлинный.

— Но это не паспорт, — возразил Славик. — А даже если и паспорт… Это технический паспорт. Он не дает не какого права на замужество.

— Он дает право на существование. А тот, кто живет, имеет право выходить замуж. И вообще, Пигмалион на твоем месте почел бы за честь… А ты права качаешь.

По радио прозвучал гимн. Полночь. Пора было спать. Владислав шагнул к кровати.

Ложиться в постель без простыни — выглядело варварством. Ложиться на простыню… Что-то его смутило. Рассудок подсказывал: все нормальные люди спят на простынях. А чувства… Больше всего ему хотелось раздеться лечь и заснуть.

Он откинул одеяло, посмотрел на простыню и указал на матрац:

— Ложись.

Увы, его магическому заклинанию предмет не поддался.

— Ты в публичный дом пришел? — грубо высказала Простыня. — Я тебе не шлюха!

Безуглову надоели капризы природы. Он хотел расстелить простыню, но она увернулась.

— Ну и черт с тобой. Завтра другую куплю.

Подушку и одеяло он убрал — от греха подальше. Он лег, не раздеваясь, точно турист на привале. Свет погас. Впервые он спал по-спартански. Простыня легла рядом и отвернулась. Утром он не слышал будильника, соскочил с кровати, когда уже пропели гимн.

— Ключи от комнаты оставь, — попросила Простыня.

Он усмехнулся и ушел. Он починил сверлильный станок, отремонтировал шлифовальный, настроил фрезерный…

В этот день ему позвонили на работу. Валентина Николаевна из техотдела пришла и позвала его к телефону. Бывало, Безуглову звонили родители — отец или мать.

В техотделе работали только женщины. Они были наряднее и лукавее цеховских.

— Кто это тебе звонит, Славик?

— Такой тоненький голосок…

— Неужели у нашего Славика завелась зазноба?

Не обращая внимания на смешки, Безуглов взял трубку.

— Алло… Какая простыня?

Что ему говорили, не было слышно. Но по виду его все поняли — что-то оскорбительное. Он злобно покраснел. Затем он сказал буквально следующее:

— Ты с ума сошла! Не валяй дурака, лежи дома!

Женщины в отделе прыснули смехом. Но Безуглову и в лучшие времена было не до них. Он пыхтел в трубку:

— Где ты взяла ключи?

— Где ты взяла деньги?

Потом он будто спохватился, что ведет себя неприлично, сказал сухо:

— Надеюсь, ты будешь благоразумной.

И ушел в свою мастерскую.

После работы он торопился домой. Разговорчивые соседки на кухне приумолкли, когда он вошел. По-видимому, они хотели что-то спросить. Но ему было не до них. Он прошел к своей комнате, достал ключи. Но дверь оказалась не запертой. Простыня сидела за столом и что-то писала. Она успела наутюжиться. От нее пахло духами.

От этого запаха или от ее вида Безуглову стало тошно.

— Где ты была?

— Ходила гулять.

— А что ты пишешь?

— Готовлю сведения, чтобы привлечь тебя к товарищескому суду.

Владислав присел на кровать. Он представил, как его самозванная невеста будет ходить по судам и женсоветам и жаловаться: «Он мне зарплату не отдает. Он меня избивает…» У нее хватит ума и на работу заявить…

— Не примут у тебя заявления, — не очень уверенно сказал он.

— Почему?

— Потому что паспорта нет.

— Не волнуйся, я получу паспорт.

— Какой дурак тебе его выдаст?

— Я уже все выяснила. Я получу паспорт и пропишусь здесь. Посмотрим, как ты потом заговоришь.

Этим вечером Славик лег спать пораньше, с головой завернувшись в одеяло, но все равно до полуночи заснуть не мог.

На работе весь цех обсуждал вчерашний его разговор по телефону. Это невозможно было не заметить. Но он старался не замечать.

— Витя, ты мой самый лучший друг, — за чаем сказал электрику Гудимову.

— Мне нужен твой совет. Ты только не перебивай. Не подумай, что я шучу. Дело в том, что ко мне тут простыня одна прилипла. И собирается замуж.

— Симпатичная?

— Да обыкновенная. Белая.

— Ну, так женись. Пора тебе, — не подумав, сказал Витя.

— Но ведь она — никто, простыня.

— Тряпка, что ли?

— Тряпка.

— Тогда не женись.

— Вот и я ей говорю: не зарегистрируют. А она — свое.

— У нее и паспорта, наверно, еще нет?

— Нету. Но она ничего не хочет слушать.

— Тогда порви.

— Порвать?

Гудимов задумался.

— Вообще-то, жениться тебе надо, — откровенно сказал он Безуглову. — Ты посмотри, сколько женщин в цехе… И диван у тебя такой мягкий, — Гудимов покачался на диване.

Этим вечером Безуглов шел домой с определенной целью.

Он взял ножницы, схватил Простыню и перекинул ее через руку. Вид его выражал решимость.

— Ополоумел?! — взвизгнула Простыня. — Тебя судить будут!