Татьяна Кигим - Шахматный пасьянс Страница 2

Отчаянно шептал он: «И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы». Но никто не понимал страданий юного Бубена.

Далеко-далеко, за краем света, примерно о том же и в тех же выражениях думал Белая Ладья, переживая всеми фибрами своей простой сорокоградусной души, ибо все мужчины одинаковы перед женщиной, которой они восхищаются.

Если Король Бубен был влюблен в Чёрную королеву по воле рока, то БеЛ полюбил королеву, потому что так случилось.

Рок, принявший принявшего обличье хулигана Васюковича, пришпилил Бубена к стенке, дав ему возможность лицезреть доныне неведомое и поражающее воображение — как верхней части тела, так и нижней, но почему влюбился в Чёрную Королеву БеЛ, объяснить было сложно. Высшие силы, во всяком случае, не имели к этому никакого отношения. Белая Ладья смотрел на ЧеКу, прекрасную и недоступную воительницу, и терял голову.

Всё это составляло предмет душевного надрыва БеЛа. Добро бы он влюбился в свою БеКки! Разве кто-нибудь осудил? Но любовь БеЛа была запретной, и разве мождно было вообразить любовь запретней его?! И вся душа его пылала — а состояла та душа, из субстанции, очень склонной к воспламенению. Васюкович-старший испытывал тягу к уникальным шахматам, и вот ему наконец подарили долгожданную мечту — набор, где в стеклянные фигуры можно было наливать — да-да! — коньяк и водку. Сосуд с лицом викинга и был этой Белой Ладьёй.

И вот вечерами, наполнившись до краев сорокоградусной духовностью, Белая Ладья изливал душу в лирике:

   Кому-то водку жрать, кому-то пить коньяк,   И димедролом сверху лакировка —   Вы черный ферзь, я белая ладья,   А короли сбежали в рокировку…

На том конце света, за экватором, на ином полуквадратии — в общем, где-то невообразимо далеко — жила Чёрная Королева.

БеЛ не понимал, почему судьба так жестока. Почему она не с ним? Кто придумал эти дурацкие правила?! Ведь мерою достоинства женщины может быть только мужчина, которого она любит. И жалкий, слабый Королишка — кто он против него, мужественного, прямолинейного, сильного?!

Но ЧеКа глядела мимо него. С тех пор, как взгляд её нечаянно поднялся вверх, остановился, и она увидела Бубнового Короля, парящего над Шахматной Твердью, где-то невообразимо далеко, в ином измерении, её сердце дрогнула, а душа плеснулусь в теле, оставляя на стенках маслянистые потёки.

Королева попыталась обратить внимание других фигур на этого небесного странника, но другие фигуры не имели той бдительной зоркости, которой обладала ЧеКа.

С тех пор, устремляя взгляд в небо, где откуда однажды ичезло её удивительное видение, ЧеКа размышляла об устройстве Вселенной и тайнах её непостижимых. Однажды, придя на заседание международного ученого совета, она скромно примостилась на незанятой клетке. ЧеКа, как представитель силовых структур, редко удостаивала своим внимание Ученых Пешек, от которых никогда ничего не зависит, за тем исключением, если когда иная из них захапает хорошую должность.

— Призываю уважаемых коллег к монохромности позиций! — вещал f2. К сожалению, до сих пор наблюдается одноцветность подходов, хотя прогрессивная наука призывает делить мир на черное и белое…

В президиуме поднялся шум.

ЧеКа пожала плечами. Известное дело — сколько школ, столько и ученых мнений!

Наконец, определившись с монохромностью — хотя и не все приняли этот постулат, были тут и ретрограды! — наконец, принялись и за спор о природе мироздания. Спор вышел научно-теологический: сцепились 2а и 7h, известные своими крайними позициями. 2а презрительно морщил нос, слушая излияния оппонента.

— Скажите, — вопрошал g, — возможно ли представить, чтобы все это, — он обвел рукой окружающие клетки, — могло возникнуть путем беспорядочного перемещения молекул? Все эти точеные фигуры наших тел, монохромность взглядов и позиций, и наша, наконец, глубокая духовность, наполняющая наши бренные сосуды — возможно ли представить, чтобы все это было создано без участия Высшего Разума?!

7h слушал, морщился, и наконец воскликнул:

— Дражайший! Ну и дурак же вы! Неужели вашего куцего умишки, наполненного устаревшими религиозными предрассудками, не хватает для того, чтобы понять — наша шахматная доска, да что там — все шахматные доски в мире, независимо от того, есть ли на них жизнь, или нет — суть проявления глобальных законов физики! Да и наша жизнь — что наша жизнь? Это все законы исторического процесса, определяющие начало,/ ход и завершение битв — все это есть игра природы, а не ума!

Поднялся шум и гам, грозивший перейти в элементарный дебют.

ЧеКа, не дожидаясь мордобития, встала. В спину донеслось:

— Вы что, хотите сказать, что нас создали как какие-то игрушки?!

Королева шла и размышляла, может ли быть некая правда в том, что творения природы совершеннее творений искусства.

Не будет ничего нового в том, чтобы повторить известную истину: если бы в одно прекрасное утро мы обнаружили, что отныне все люди — одной нации, одной веры и одной расы, то еще до обеда мы бы изобрели новые предубеждения.

Войны чёрных и белых, грандиозные и опустошительные, были детскими забавами по сравнению с надвигающейся угрозой.

Случилось же так, что день самого великого события в этой части вселенной начался с обычного недопонимания между женщиной и мужчиной. Впрочем, все самые великие события с этого и начинаются.

— Я хочу тебя, моя королева, — хрипло сказал Бел, преградив дорогу ЧеКе. Мечтой всей его жизни было взять её прямо на поле боя, в огне и крови, или чтобы она прягнула на него в боевой ярости…

Но провидению в лице грссмейстера Васюковича было угодно, чтобы мечта БеЛа не осуществилась — ферзь ушел от угрозы, попутно, вскочив на жеребца. БеЛа перекосило, он изменился в лице, поскольку ненавидел их всех: и жеребцов, и слонов — ведь это же совершенно нечестно, что беря этих грязных животных, Чёрная Королева ни разу за все существование вселенной, которую Васюковичу подарили на прошлой неделе, не удостоила подобным поведением Белую Ладью!

— Шлюха, — крикнул он ей в спину. — Я ещё и доведу тебя до эндшпиля!

ЧеКа обернулась и строго сказала:

— Всё, что я делаю, требует от меня мой долг и моя страна. В утешение скажу, БеЛ — я с равным равнодушием беру пешку и горячего жеребца. Ведь душа моя принадлежит другому, но нет его в этом мире, и дух мой воспаряет к горним высям в поисках далекого возлюбленного.

Подтверждением этого, кстати, было то, что противник Васюковича, Кондратий Палыч, по совместительству тоже гроссмейстер, поднёс к носу бокал-ферзя и, блаженно закатив глаза, вдохнул аромат, воспарявший горе, подобно пронзающим вершинам «Арарата» — сегодня было не до нежности французских коньяков…

БеЛ же, укрепившись душевной крепостью простого и прямого, как он сам, напитка, прямо на поле боя запел:

   На поле битв не выжить нам вдвоем,   Мой ферзь, а можно проще — королева.   Я ваш Адам, а вы — праматерь Ева,   И мы давно обвенчаны огнем.

   Из нас двоих останется один   На рубежах мы выставлены с вами,   Ах, водку не мешают с коньяками   Когда идут по полю среди мин…

Но бессердечная сказала:

— Любовь жалеет и милосердствует — но жалости к вашим дурным стихам недостаточно для любви.

И БеЛ едва не разбил себе голову о ближайшую клетку.

Так кто же он? Кто тот счастливец, кто украл её сердце?! Он бы снес его, тараном летя по прямой — прямодушный, прямолинейный, победитель… Но это была тайна, и Универсум свято хранил от непосвященных правила своей игры — да так, что даже с градус не поможет, а уж градусов в душе Белой Ладьи было достаточно.

«Надо воспитать женщину так, чтобы она умела сознавать свои ошибки, а то, по ее мнению, она всегда права», — пробормотал БеЛ, но образ великой мести ещё не оформился в его кристально чистом, холодном — из морозилки! — сознании.

И великая любовь высушила ему душу. Он стал бессердечен и думал лишь о возмездии. Впрочем, не это важно, а то, что выпив залпом семьдесят пять, находившееся в ладье, гроссмейстер Васюкович слегка пошатнулся, вставая, и задел полку, на которую сегодня, в честь субботней уборки, была убрана колода карт. Вальты, тузы и короли разлетелись, но партия была закончена и друзья отправились зажевать мат «николашкой».

И не заметили даже, как плоскости, которые хотя не параллельны, но все-таки никак вообще никак не могут пересечься пересечься. Нарушив все законы внепространственной геометрии, воля рока попрала заодно и весь здравый смысл и представления о бытовой картине мира: ведь фигуры ожидали пришельцев с иных шахматных досок, а карты спорили о рубашках обитателей иных колод, но то, с чем они столкнулись, когда картонные прямоугольники легли на стеклянную плоскость доски, они не могли себе вообразить.