Михаил Бочкарёв - Лунный синдром (сборник) Страница 23

— Я… Мне так странно… — Глеб во все глаза смотрел на необыкновенного работодателя.

— Я, так понимаю, образования у вас нет?

— Как же? Школа, ПТУ… Я по профессии радиомонтажник, — набил цену соискатель.

— Ну… с таким образованием, знаете ли, молодой человек… — тут жопа засмеялась, издевательски потряхивая целлюлитными складками, — … могу вам предложить должность дворника или вахтёра. Зарплата небольшая — семь пятьсот!

— Как же? — удивился Пружинкин, — в объявлении написано от пятисот долларов и выше… — он достал смятый клочок газеты и тревожно развернул.

— Знаю, знаю — отмахнулся работодатель, — но это по истечении испытательного срока, плюс обучение нужно…

— А что за должность-то?

— В аналитическом отделе, — прищурилась жопа хитро, — С бумагами работа… Нудная довольно-таки.

Она оценивающе осмотрела Пружинкина, покачиваясь сапожками с пятки на носок.

— Ну-с? Готовы ли?

— А других вакансий нет? — интуитивно Глеб чувствовал, что загадочный руководитель темнит, и хочет предложить что-то ещё.

— А вы, молодой человек, не глупы! — похвалила жопа, аккуратно сняв кепочку, под которой скрывалась жалкая прическа. Несколько бережно прилизанных рыжеватых волосков. Она замерла, и, развернувшись вполоборота к окну, таинственной интонацией произнесла: — Что ж, могу предложить вам место моего заместителя!

— ??? — изумился Пружинкин.

— Очень хороший оклад, — соблазнил работодатель, лукаво подмигнув, — плюс два месяца отпуска, премии, личный автомобиль…

— А что надо делать? — сухо сглотнув, Пружинкин вытянулся, как рядовой перед генералом.

— Пустяк.

— ??? — Глеб изобразил подобострастно-глуповатое любопытство.

— Да сущую ерунду, — заулыбалась жопа, и, просеменив к соискателю, по-приятельски приобняла того за плечи, — это даже и не работа… удовольствие одно!

— Да? — обрадовался Глеб, представляя себя богатым замом, — А всё-таки, какой оклад?

— Пять тысяч евро! — ошарашила жопа, и Глебу даже начало казаться, что ничего такого необыкновенного-то и нет. Ну, жопа, ну, в сапожках красных. Ну и что? Пять тысяч ведь! Пять!

— А обязанности мои какие будут?

— Сущая безделица, — успокоил работодатель, кружа возле Пружинкина, словно хитрый лис вокруг курятника, — Переговоры, банкеты, договора, впрочем, для этого у вас будет секретарь.

— Ух ты! — осоловело представил Пружинкин.

— Командировки частые, загранпоездки, отели… всё по высшему классу… — продолжало соблазнительно работодательное существо, — Вечеринки в лучших домах, фуршеты, общение с прессой, теле-шоу, и лизать…

— Что? — не расслышал Глеб.

— Лизать, — ласково пропела жопа.

— Что лизать? — опешил Глеб.

— Меня лизать, родной, меня!

— Вас?

— А что? — обиженно отпрянула она, — Противно?

— Эээ… — замялся Пружинкин, — мне просто… я ещё никогда…

— Ну, это пустяки, — успокоила обладательница сапожек, — Все когда-то начинают!

— Да?

— Все! — заверила она.

Глеб, внутренне разрывался. С одной стороны, такие перспективы, а с другой? Лизать это? Да как это возможно? Это же мерзость! Гадость унизительная!

— А ты попробуй, — словно прочитав его мысли, предложила жопа и отклячилась, так что две половинки слегка разъехались, представив взгляду жуткий проём, — Смелее! Ну же! Пять тысяч! — заманивала жопа, — Шесть… нет — Семь!

Глеб зажмурился, и, превозмогая отвращение, наклонившись, лизнул. Ничего не произошло. На небе не полыхнули молнии, не грянул гром. Лишь на языке остался тошнотворный привкус, слегка горьковатый и затхлый, словно он облизал трухлявый пень.

«Ну и что? — подумал Пружинкин, — Нормально! За такие-то бабки!».

— Согласен! — смело заявил он.

— Вот и молодец! — похвалила жопа, став вдруг какой-то значительной, солидной даже, — Иди, оформляйся, — приказала она, и, барски потрепав Пружинкина за щёку, включила телевизор. На экране в золотом блеске Дворца советов, окружённый подобострастными взглядами подчинённых и руководителей всех мастей, сидел президент.

— … и наша задача, — говорил он, — как можно глубже и прочнее внедрять в общественное сознание новые политические и культурные ценности! Общество нуждается в национальной идее! — собравшиеся в зале, вскочив с мест, ликуя, зааплодировали.

Жопа благоговейно улыбнулась и согласно кивнула. Пружинкин же, счастливый и окрылённый, захлопнул дверь и нетерпеливо побежал оформляться на новую перспективную работу.

Ройзбах

1

Александр Ройзбах с детства считал себя очень несчастливым человеком.

Начнем с того, что истинная его фамилия являла собой словосочетание в высшей степени пошлое.

Согласно родовой преемственности звался он вовсе не Ройзбах и даже не Шниперман, не говоря уже об экстравагантной Кац или, скажем, Абрамович. Ни красочная фамилия Погорельский, ни значительная Вахтангов не достались ему в наследство от предков, а досталась ему жалкая и пошлая фамилия… Дрищагин. Потому что, как и отец его, Андрей Филиппович, работник дома творчества, что на улице Лосиной, как, впрочем, и дед — Филипп Пахомович — ветеран Великой Отечественной и заслуженный работник соцтруда, носили это невозможное родовое проклятье. Прямо скажем, фамилию Дрищагин носили все предки Александра Андреевича по мужской линии.

В школе юный Александр прохода не знал от издевательств, которыми окружали его сверстники.

Как только ни называли его злобные, жестокие одноклассники: и Дрищ и Дрищага, и даже Обдрищище. Повсеместно в спину ему летели унизительные оскорбления и нескрываемые смешки.

Девочки дружбу с таким невыгодным кавалером водить не желали, а потому вниманием своим не одаривали вовсе.

Учителя же, вызывая Александра к доске, произносили его фамилию как нечто крайне неприличное, краснели и смотрели на ученика как-то жалостливо-снисходительно, как на травмированного при родах несчастного отпрыска погубленной алкогольным змием семьи.

В шестнадцать лет, когда Саша получал в паспортном столе главный в своей жизни документ, работница государственного учреждения, выдавая новоявленному гражданину паспорт, еле сдерживала истерический смех, и глаза её блестели от слёз так, словно перед ней лично выступает какая-нибудь серьёзная знаменитость в сиреневых панталонах и рыжем клоунском парике. Зрачки её от этого искрились, и, казалось, что она выполняет свою работу, будучи слегка пьяной. Однако это было не так. Пьяной она делалась только после рабочего дня.

В тот знаменательный вечер, дома, работница паспортного стола долго и громко хохотала с подругой Азизой Намутдиновой, бухгалтером шарикоподшипникового завода, над невозможной фамилией своего клиента. Намутдинова, слушая повествование об уникальном продолжателе Дрищагинской династии, тоже развязно и не в меру вульгарно гоготала, гортанно и громко, от чего подавилась оливкой, которой закусывала водку «Московская», и чуть не задохнулась, упав на пол и выпучив страшно глаза. А Саша в ту ночь горько плакал у себя дома, вжавшись носом в подушку, и мечтал поскорее попасть под поезд или сгореть заживо при пожаре, чтобы от него не осталось ничего, особенно его мерзопакостной фамилии…

Вступив во взрослую жизнь, Александр, тогда ещё Дрищагин, как и любой другой биоэлемент государства, был вынужден как-то определяться в жизни. Искать свой путь.

Из школы его вежливо попросили после девятого, так как учился он крайне скверно и талантами никакими наделён не был, и обладатель незвучной фамилии, горестно вздохнув, побрел поступать в… медицинское училище.

Выбрал он сию альма-матер, вероятнее всего, оттого, что подслушал однажды в уборной разговор одноклассников на одну крайне животрепещущую в его возрасте тему.

Открылась Дрищагину невероятная тайна! Оказалось, что медработников ни в коем случае не призывают в армию, и долг свой родине они отдают альтернативно, без вынужденной двухгодичной изоляции.

Это обстоятельство вдохновило юного соискателя жизненного пути крайне.

Приёмная комиссия медучилища долго изучала бланк заявления Дрищагина, переглядывалась между собой, и, еле сдерживаясь от юмористических издёвок, направила Александра сдавать экзамен по биологии и русскому языку.

Налитый кровью, как вишнёвый компот, Дрищагин, сухо поблагодарил комиссию, и экзамены, на удивление самому себе, сдал.

В училище всё повторилось в точности, как в школе.

Над Сашей потешался весь курс. Парта, за которой сидел Дрищагин, каждое утро обрастала живописными надписями — «Здесь сидит ДРИЩ!», «Смердельное место» или «Не ходите девки замуж за А. А. Дрищагина, от нашего Дрищагина вонь на всю общагу!».