Татьяна Мудрая - Костры Сентегира Страница 27

Когда они наполнили собой, своими играми и своими детьми всё сущее и когда сплелось всё созданное ими в изумительной красоты зрелище, ежечасно обновляющее само себя, вдруг сказал Терг:

— Приелось мне всё это. Наши отпрыски сами роняют плод, отделяют от себя сходную с ними частицу, сплетаются и зачинают, множат сами себя так или иначе, а мы того не можем. Почему бы тебе в следующий раз не удержать моё семя в себе?

— Но это не будет игрой, — ответила она. — Если наши дети от плоти будут так же безудержны, как мы, земля переполнится суетой, и не будут иметь эта суета и кишение ни смысла, ни лада. А если дети наши будут такими, как все прочие твари, — это будет нисхождением для нас. Ибо ныне рождаем мы несходное по виду с Руками Божьими и Творцами Тварности, а оттого и не лежит на нём клеймо долга. А тогда по слову твоему наплодим мы хищников и властекрадцев, которые ничем не сумеют восполнить мир, но лишь будут наносить ему ущерб. И замкнёмся мы в себе, как в оболочке гнилого ореха.

— Сотворят наши собственные дети, свой мир, — ответил Терг властно. И обхватил жену сильными руками, и поверг ее наземь так, чтобы бёдра ее лежали высоко и не выронила она из себя его семени. И проник, и вспахал эту пашню как мог глубоко.

Так в позоре и муках зачала и родила Терга первого человека, а от него произошёл весь людской род. А вот в добру или худу — кто может сказать?»

Кардинена вздохнула и прбормотала:

— Что за странная сказочка. Тебе понравилось, Ирусь?

— Не сказка — миф, — отозвался он изнутри клубка, в который превратились их тела. — Древний космогонический миф, как говорят нынче. Теперь ты понимаешь, что значили для наших предков те статуи в пещерном храме?

— Значили, Ирусан? Их что — нет там больше?

Впервые Сорди услышал в ее голосе нечто подобное страху.

— Они есть — но нет самой пещеры. Я так думаю, проросли собой наружу.

— И где?

— Ты помнишь, наверное, что в люкарне на самом верху Купола Тергов всегда показывалось нездешнее небо? Вот они в него и вошли однажды… У нас они. В Кремнике. Не больше же они микеланджелова Давида, в самом деле.

— Да, мы в расчете? Ты оказался мне полезен.

— Но ты мне — еще больше, милая моя инэни Аруана. Воистину кормлюсь я такими историями…

Что было потом — Сорди не слышал: предание о Тергах удивило его, но не более, показавшись неким особенным вариантом Книги Бытия, а рассуждения Ирусика и вообще усыпили.

Проснулся на следующее утро он, к еще большему своему удивлению, в светлой комнате с зеркалом во всю стену, двумя толстенными матрасами на полу — и в обществе одной Кардинены, которая потряхивала перед его ухом приятно звякающим кошельком.

— Умывайся, снаряжайся — и пойдем денежки на обновы растрясать, как тебе и хотелось. А потом колокола слушать. Это, кстати, они тебе сон навеяли: два трезвона проспал, вечерний и утренний. Типа «Молитва лучше сна, но сон куда приманчивей молитвы».

— Что за чепуха, — ночевали в одном месте, проснулись в другом, — проговорил он. Сознание между тем неохотно подтверждало ему, что вчера они сняли именно это — чистенькую комнатушку в гостинице для паломников.

— Карди, я же своими глазами видел Ирусана…

— А я — деньги, что у этого хитрого котяры выцыганила.

— Котяры?

— Кот он, разве не признал? Ученый вельми. Морочит людей своими штучками, травит снадобьями, да хоть не забесплатно. От этих прозрений, на которые он народ вынуждает, большая польза обеим сторонам: кому байка, а кому и ясное понимание своей сути. Мы с ним вместе заведение держали, пока не надоело мне. Только что было оно вовсе не в Лэн-Дархане, как теперь, по его словам, и Терги, а немного поближе к центру Земли.

— А эти деньги — сдача с повестушки, что ли?

— Скорее процент с прибыли. Я ведь всегда числилась в хозяйках сей богоспасаемой конторы.

Сорди уголком глаза покосился в зеркало. Багряные с золотом занавеси мелькнули там, высокие бронзовые треножники, комок перепутанных простыней… И более ничего и никого.

И всё исчезло.

— Карди, что это за мираж такой — он есть и нет его? Вот сейчас показался: или я брежу?

— Немудрено. Намешал Ирусик нам всякого, ухитрился, несмотря на мои выверты и причуды. А насчет сути дела — этот мирок, где мы оба были окружены кошками, вправлен в мир Великого Динана, как самоцвет в оправу перстня. И едино с ним, и наособицу. Так что смекай, ученик!

XI

— Ходить по базарам нам не обязательно, — объясняла тем временем Кардинена. — Только голова закружится и в глазах зарябит. Потом разве что, когда приведем себя в образцово-показательный вид. А пока вызовем модистку прямо в номер с образцами.

И исчезла, пробормотав нечто наподобие — «присмотреть заодно, как коней обиходили, а то знаю я здешний народ: скребницей чистил он коня — это вместо рукавицы — и ус крутил, ворча не в меру».

Оставшись один, Сорди снова кинул взгляд в коварное зеркало — убедиться в отсутствии морока и своём собственном наличии. Всё было там, где и положено, — окно второго этажа, задёрнутое занавесочкой, матрасы, мешки со сбруей и оружием…

Последнее навело его на мысль, что минуты, когда менторша оставила его в покое, надо использовать продуктивно. Например, вымыться остатками бывшей тёплой воды, переодеться в чистую рубаху и штаны, уложить вещи поплотнее, проверить на наличие ржавчины и почистить кирасу.

…Она была безупречна. Те же блики скользили по отполированной поверхности, создавая иллюзию прозрачности, так же, как и ранее, тяжесть доспеха казалась куда меньшей на руке, чем в глазах. Чтобы избавиться от ложных впечатлений, Сорди продел голову в отверстие, затянул пряжки на боках, отчего широкие цепочки натянулись, и выправил косу поверх.

«Рачья грудь, вот как назывался такой горб спереди, — подумал он. — Впору полотенце подкладывать за неимением бюста».

Приосанился и поднял голову.

Из зеркала на него глядел изысканный кавалер восемнадцатого века в латах, пудреном парике с косицей — и на фоне пурпурного с белым знамени.

— Чёрт, — он ругнулся. — Снова это самое.

— В первый раз, Сорди-ини, — чуть обиженно отозвались за спиной. Знамя распалось на части и оказалось многоцветным, как весенняя клумба. Это был ворох платьев, из которого еле виднелась голова самой портнихи — тёмная, курчавая, с широкой белой прядью, пересекающей причёску наискось.

За ней шла Кардинена — с ее собственной причёской тоже случилось нечто. Расчесала и разобрала на пряди?

— Давай поспешай, ученик, — сказала она. — Карнавальные костюмы не только выбрать — еще и подогнать на месте придётся.

На кирасу и смущение застигнутого с поличным она не обратила ровно никакого внимания.

Сорди, отойдя в сторону, поспешно разоблачался, поглядывая в сторону женщин. Без ноши, которую она сгрудила на один из матрасов, портниха показалась ему совсем хрупкой и маленькой: смуглая, гримасничающая, как обезьянка, подвижные руки, влажно блестящие глаза с колючей искоркой — две чёрные розы в бокале золотого, как небо, аи.

— Ты, выходит, в модистки подалась, Эррант? Дело: уж как наряжаться да как в этих нарядах двигаться, ты всегда знала туго.

— А как же, госпожа Та-Эль. Помню, помню, как мы с тобой «Танец Зеркала» исполняли. Я в белом, ты, моё отражение, — в чёрном. Или наоборот?

— Когда как. Раз на раз не приходился. Перед Тергами…

— С кастаньетами твоими любимыми, длинномерными…

— Ну, это в сторону, — Кардинена прервала ностальгию. — Из наших такое с одним Волком было.

— Ладно, вернёмся к делу. Что отсюда для тебя и что для твоего чичисбея — стан, фустан или хитоны?

— Да что угодно, лишь бы друг от друга отличались. Ты ведь этого пожелал, ученик?

А пальцы его правой руки, проникнув в глубь пёстрой охапки, уже сомкнулись на чём-то, по цвету и структуре похожем на разломленный гранат.

— Э, камзольчик со всем прочим я себе приглядела! — Кардинена разомкнула было его хватку, но Эррант лишь рассмеялась:

— Пусть его. Блондинам красненькое к лицу. И не в юбки же его рядить, право слово.

— В юбках только и делаешь, что путаешься, — проворчала Карди. — Неужели чего иного не отыщешь?

Тем временем Сорди уже вытянул готовый костюм, собранный на вешалке, и приложил к своей рубахе.

— Мерь уж, чего там, — Карди провела рукой вдоль его тела, как бы стряхивая старые оболочки. — Сапоги еще надень парадные — внизу кучи.

По счастью, исподнее на нем было из тонкой материи — в отсутствие ширмы и в присутствии дам было неловко разоблачаться и облачаться вновь.

… Кюлоты цвета…фазаньей шейки? Во всяком случае, переливчато-синие. В тон к ним — высокие, до половины бёдер, сапоги тончайшей кожи с разрезом позади: чтобы нога в колене сгибалась. Как женщины угадали размер стопы — непонятно, но сидит как влитое. Длинная белая сорочка с жабо и оборкой понизу — почти что греческая фустанелла, только вместо легкомысленного жилетика с кушаком — нечто доходящее до колена, узкое в талии и распяленное на бедрах. Без отворотов и туго застёгивается спереди на одну-единственную пуговицу, так что сверху и снизу виден спутавший свои складки батист.