Татьяна Шипошина - Как день вчерашний Страница 3

— Надевай, — сказал он.

Я надел. Одеяние пахло сеном, травами. И ещё чем-то. Запах не был неприятен.

Мне сразу стало теплее и вообще спокойнее, так как до этого приходилось всё время натягивать рубаху.

— Может, скажете всё же, где я... где это мы находимся?

— Сейчас, я подумаю, как сказать тебе. Это пустыня. Гора Нитрийская, и пустыня вокруг неё.

— А какая это страна?

— Египет. А там дальше Ливия.

— Оба-на! Турпоездочка мне обломилась!

— Я понимаю тебя, но мне пока трудно говорить на твоём языке.

— Подожди. А как ты меня понимаешь? Ты что, русский?

— Нет, я из Александрии.

— А... А как... А почему... — заблеял я.

— Воля Божия на то.

— Как...

— Поймём со временем.

— Подожди, подожди. Я выпил кофе и пошёл на работу. В офис пошёл... Как я здесь-то оказался? Ты можешь мне объяснить? И что это за дурацкая пещера, почему лампадка? Электричества нет? Или есть? Ты просто дуришь меня, да? Разыгрываешь?

— Я не знаю, что такое «электричество». И что такое «офис». Хотя, по словам твоим, могу предположить.

— Как не знаешь? Да сейчас даже в дебрях Амазонки воду кипятят в электрочайнике! Да, кстати, о дебрях. Мобильник у тебя есть?

— Я не знаю, что такое «чайник». Я не знаю, что такое «мобильник». И не знаю, где находится страна Амазонка. Но могу предположить, с Божией помощью. Вероятно, мне предстоит это узнать, раз уж ты послан ко мне.

— Кем это я послан? Куда это я послан?

— Ко мне. Сюда, в египетскую пустыню. Я видел тебя в тонком сне. А после дан был мне язык твой, по воле Божией. И вот появился ты.

— И что, ты не знаешь, что такое электричество? — я опять не нашел, чего бы спросить поумнее.

— Нет.

— Тогда скажи, какой сейчас год.

— Триста восьмидесятый год от Рождества Христова. Господня воля на то, чтоб я начал говорить с тобой и не хранил обета молчания, — сказал он.

Глава 9

— Триста восьмидесятый год от Рождества Христова, — повторил он и перекрестился.

В его голосе не было ни намёка на шутку.

— А...Э...

У меня пропал голос. Я только акнул и притих.

— Ты врёшь? Скажи, что пошутил! — сделал я ещё одну попытку.

— Я не оскверняю уст ложью, — вздохнул человек. — И тебе не советую. Ложись, отдыхай. А я буду молиться.

— Куда ложиться-то? — спросил я в надежде, что сейчас засну и проснусь у себя дома, в своей берлоге и в своей постели.

Ух, какой притягательной показалась мне моя берлога!

— На моём ложе устраивайся, — он показал мне на узкое спальное место, покрытое шкурой.

Кое-как я взгромоздился на это твёрдое ложе.

Хозяин пещеры встал на колени перед крестом и стал произносить молитвы на непонятном языке.

Он не смотрел в мою сторону. Он не повернулся ко мне, даже когда я попытался окликнуть его, чтобы задать очередной вопрос. Или он так погрузился в молитву, что ничего не слышал, или просто решил не обращать на меня внимания.

Кончилось тем, что я забылся тяжёлым сном. Наверно, я храпел во сне. Такое со мной случается, если я переберу. Других объяснений происходящему я не находил.

Утро не принесло ничего хорошего. Понежиться на ложе хозяина пещеры не удалось. Каменное ложе давило со всех сторон. Шкура не спасала от твёрдости и узости эту, так называемую, постель.

Чуда не произошло. Я всё ещё был в пещере, а не в своей квартире, не в своей кровати.

Хозяин пещеры стоял на коленях перед крестом и молился. Иногда он кланялся, иногда — стоял молча, а иногда бормотал что-то.

Я присел и осторожно покашлял. Хозяин повернулся ко мне не сразу. Видимо, дочитывал молитву. Наконец он поднялся с колен и соблаговолил обратиться ко мне:

— Приветствую тебя. Можешь взять глиняный ковшик и умыться.

— Где?

— Выйди наружу.

Да, конечно! Как будто я каждый день умывался из глиняного ковшика посреди египетской пустыни!

Я набрал воды в ковшик. Емкость с водой находилась в боковом отсеке пещеры, как бы в отдельной комнатке. Тут же располагалось что-то вроде полочек и небольшого столика.

«Это кухня! — догадался я. — А где же продукты? Что он ест? Он же что-то ест или нет?»

И тут я почувствовал, как голоден. Я бы съел вола!

Когда я выходил из пещеры, чтоб умыться, хозяин сказал мне:

— Надень сандалии, что стоят у порога. Закрой камнями то, что выходит из тебя.

— Угу, — только и мог буркнуть я.

Хотел ещё спросить насчет туалетной бумаги...

Ужас...

Сандалии оказались подошвами из плотной кожи, с ремешками, которые надо было завязать вокруг стоп.

Эксклюзив, ёлки-палки!

Так вот ты какая, египетская пустыня... Камни, поросшие низкой растительностью. Горы — невысокие, почти сплошь те же камни. Вдали — как будто бы растительность повыше. Местный лес, видимо. Обильная роса на растениях и камнях. И огромное, словно бы выкатывающееся из-за камней, солнце.

Небо, переливающееся всеми оттенками жёлтого и розового.

Впечатляет. Но — не утешает. «Господи, что за напасть!» Вот, кажется, и я позвал Бога. Смешно.

Глава 10

— Значит, не веруешь в Господа Иисуса Христа?

— А как ты догадался?

— Ты не крестишься. В тебе нет молитвы.

— Тут ты прав, — ответил я ему. Потому что тут он был прав.

— Нет, ну я допускаю, что там что-то есть, — сказал я, чтоб не очень уж обижать этого человека. — В смысле, на небе. Какие-то высшие силы. От нас далёкие. «И не очень нам нужные», — добавил я про себя.

— А ты не можешь мне объяснить, как я тут оказался? — спросил я вслух.

— Нет, я не могу тебе объяснить. Мне только было открыто, что ты придёшь.

— И тебя не удивляет, что я здесь? Ведь я прибыл из будущего! Из далёкого будущего!

— «Пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошёл, и как стража в ночи».

— Какими очами? Что ты мне зубы заговариваешь!

— Это псалом святого царя Давида. Восемьдесят девятый.

— При чём тут псалмы? Лучше скажи — может, тебе открыто и когда я отсюда уйду?

— Нет.

— Так что, я могу остаться здесь навсегда?

— На всё — Божия воля.

— Да какая там Божья воля! Что за ерунда!

— Ты много говоришь всуе.

— А ты на моём месте молчал бы и молился?!

— Да.

От возмущения я задыхался. Но делать мне было нечего. Я вскочил с лавки и снова уселся на неё.

— Давай поедим, что ли, — обратился я к этому человеку через некоторое время. — Есть у тебя хоть что-нибудь?

— Я принимаю пищу только вечером.

Он взглянул на меня, чуть покачал головой и промолвил:

— Ладно... сейчас.

Он удалился в кухню и принёс мне оттуда ломоть сухого серого хлеба. Примерно с четвертинку нашей буханки. И поставил передо мной глиняную кружку с водой.

— Ешь во славу Божию.

— А подогреть?.. — безнадежно спросил я.

Я бы мог задать много вопросов. Первый из них: «Это что, всё? Как же на этом можно выжить?» Но задал этот, дурацкий: «А подогреть?»

— Варёную пищу я принимаю только по воскресеньям, когда спускаюсь в храм, — произнёс этот чудак. — И по праздникам. Я грешный человек. Не великий постник.

— Ты — не великий постник? — спросил я, пытаясь разгрызть вековой чёрствости сухарь. — А как же едят великие постники?

— Размачивай хлеб в воде, — посоветовал он. — Тогда не будет крошек. Великие постники вообще не вкушают пищи... только просфору, да, может, коренья какие.

— Как же они живут?

— Духом Святым, — перекрестился он.

— Не верю! — сказал я.

Правда, не очень уверенно. И тут же подумал, что мои слова могут обидеть хозяина пещеры. Такое со мной частенько бывает: выпалю, а потом жалею.

— Не верю, — опять сказал я. — Наверно, ночью, под подушкой, грызут они сухари, а то и мясом не брезгуют. И сыром, и всем прочим.

Хозяин пещеры молча смотрел на меня. Как будто взвешивал — отвечать мне или нет.

— Я не стал бы говорить, — тихо сказал он. — Но ты послан ко мне... зачем-то. И мне жаль тебя. Грехов осуждения, лжи и гордыни ты в себе не видишь. Я буду оплакивать тебя, раб Божий. Как твоё имя?

— Всеволод, — ответил я. — Оно означает «владеющий всем». Не имя, а насмешка. На самом-то деле я ничем не владею. У меня ничего нет. Моя жизнь гроша ломаного не стоит. Я устал жить! Я устал от одиночества! На всём свете нет ни единой души, которой я был бы интересен... нужен как личность.

Вот такой монолог я выдал этому жителю пустыни. Едва ли он понял меня, этот заскорузлый, бородатый чудак. Чтоб не сказать про него чего-нибудь похуже.

Не знаю, чего это меня вдруг прорвало. Но сколько можно мучиться?! Что за жизнь у меня была, и снова — не понятно что! Тьма египетская, а не жизнь! То хоть берлога была, и вдруг — каменное ложе! Еда была, а сейчас — вековой сухарь! И непонятно, закончится ли это наваждение когда-нибудь! Лучше б уж сразу! Пуля в висок! Петля на шею! Камень к ногам — и в воду! Нет... пару таблеточек или один укольчик...