Илья Бриз - ВЗОЙТИ НА ПЕРЕВАЛ Страница 34

Она согласно кивнула головой и, рассуждая вслух, переформулировала задачу:

— Как сделать, чтобы люди Наташки полюбили Землю?

— Нет! Я запрещаю какие‑либо наступательные операции, — отмел сходу все планы сэра Стоджера герцог.

— Твое высочество, но почему? С новым оружием, при правильном его использовании, мы способны победить даже десяти, нет, двадцатикратно превосходящего по численности противника! — недоумевал полковник.

— Какие планируются потери? — Кирилл по–прежнему был непреклонен.

Барон покопавшись в своих бумагах, нашел нужные:

— При следовании до Барамбурга, милорд, во встречных боях и при ликвидации вражеских заслонов мы разобьем порядка четырех тысяч кирасиров.

— Наши потери, Сэр Алексий, наши, — перебил его герцог.

— Ну, — полковник ненадолго задумался, — от пятисот до восьмисот раненых и, если обстоятельства сложатся очень уж неудачно, триста–четыреста безвозвратные…

— То есть, один к десяти примерно? — вновь не дал закончить сэру Стоджеру фразу Кирилл. — Это без учета того, что по докладам разведки все баритские мануфактуры уже завалены заказами на противогазы? Лоусвиллу хватило всего одного боя на подходе к Черному лесу, чтобы разобраться, что к чему. Или его лазутчики доставили королю один из наших образцов. Мы ведь на всякий случай снабдили защитными средствами от химического оружия все население. Ну, да генай с ним — пусть будет один к десяти. У злыдня на сегодня четырнадцатитысячная армия, и он наверняка подтянет все силы для обороны своей столицы. То есть наши безвозвратные потери составят минимум тысячу человек. Так? — голос герцога был абсолютно спокоен.

Полковник потупился:

— Победы без крови, твое высочество, не бывает.

— Да, — немедленно согласился юноша, — но свою кровь всеми возможными средствами надо стараться уменьшить.

Они помолчали немного и Кирилл продолжил:

— А теперь, полковник, посмотри на ситуацию с другой стороны. Противник в любом случае не ожидает удара зимой — на севере Европы никогда еще не воевали в морозы. Лошади не выдерживают. Мы ударим по Нижнему перевалу пешими с тыла, из Сангарии, когда противник никак этого ожидать не будет. Наши потери, с учетом применения хороших стальных клинков и ручных гранат, надеюсь, будут минимальными. А вот потом, когда у нас появится огнестрельное оружие, мы сметем злыдня с легкостью, вообще не теряя своих людей.

Герцог встал с кресла, подошел к огромному резному буфету, открыл одну из дверец и спросил:

— Тебе, сэр Алексий, наторианского или чего покрепче?

— Нет, водку не надо — слишком уж с ног валит, хоть и совсем ненадолго, — отказался от беленькой барон, — давай, милорд вина.

Кирилл достал оплетенную глиняную бутылку и пару стограммовых хрустальных стаканчиков, побочную продукцию Михайловской стеклофабрики. В основном там делали специальную лабораторную посуду для развивающейся сангарской химической промышленности. Но работники во внеурочное время решили сделать для своего монарха подарок.

Они пригубили отличное вино из захваченного еще под Лемурбергом богатого королевского обоза.

— Полковник, — вдруг спросил герцог, — ты никогда не пробовал ставить себя на место вражеских солдат и офицеров?

— Ты это к чему, твое высочество?

— Это они сейчас вражеские воины, а придет время — станут моими. Эта война на самом деле, по сути, битва старого и нового. В какой‑то мере — даже гражданская, где свои уничтожают своих. У нас только один враг — подлец Лоусвилл, но не обычные люди, которые по тем или иным причинам вынуждены служить злыдню.

Барон Стоджер задумался над таким видением этой войны. Но долго размышлять Кирилл ему не позволил:

— Есть еще один существенный фактор, который заставляет нас очень бережно относиться к нашим воинам.

— Какой, твое высочество?

— У нас в составе армии, впрочем, вероятно, как и везде на Наташке, большая половина бойцов женщины. Но вот существенное отличие от других войск — очень много бывших монашек, — герцог вдруг широко улыбнулся. — Так вот, друг мой, хочешь, верь, хочешь, нет, но большинство из них нынче беременны.

— Н–да? А откуда информация? Хотя… — барон сам понял, что вопрос бессмысленный.

А Кирилл с удовольствием и некоторой грустью вспомнил маленькое событие недельной давности, после чего и дал принцессе задание разобраться с этой темой.

Баронесса Бахметьева, уже несколько недель не ночевавшая в постели герцога, зашла в малую трапезную в самом конце ужина в — с ума сойти! — вечернем платье, прекрасно подчеркивающем все особенности ее ладной фигуры. Явно чем‑то обрадованная Гражина чуть ли не официально в полном соответствии с этикетом испросила аудиенцию. Кирилл, конечно же, немедленно указал ей на вход в кабинет. Пропустив даму вперед, хотя по своему статусу монарха и сюзерена должен был идти первым, закрыл за собой дверь и, без всяких прелюдий обняв со спины, принялся, запустив руки в вырез платья, ласкать груди:

— Я по тебе соскучился.

Баронесса, однако, аккуратно высвободилась, повернулась и, чуть подтянув пышные юбки, опустилась перед ним на колени:

— Прости меня, мой герцог, если сможешь, и… благослови.

Весьма удивленный Кирилл, только было собравшийся вновь запустить руки в декольте, отдернул их, как будто обжегся, поднял женщину, усадил в кресло и приподнял за подбородок склоненную голову:

— Кто он?

— Даррюша Астахов, — без промедления ответила Гражина, встряхнув головой.

Ее каре взлетело и опало, как будто ветер вдруг влетел в кабинет поиграться с ее еще короткими светло–русыми с рыжинкой волосами, а в глазах была такая надежда, что герцог и не подумал отказывать. Тем более что несколько секунд спустя баронесса вновь опустила голову на его ладонь и призналась:

— Я уже три недели как беременна от него.

«Три недели. Выкидыши, при несоответствии генома материнскому, бывают обычно к концу первой. Максимум — дней десять. Значит, почти гарантированно выносит и родит здорового ребенка!» — пронеслось в голове Кирилла. Он расцеловал леди в обе щеки, опасаясь близко приближаться к губам, и, насколько можно торжественней, провозгласил:

— Благословляю именем Создателей!

А позже, оставшись один, задумался. Ему уже докладывали, что как в Сталегорске, так и в Михайловске ожидается демографический взрыв. С одной стороны, это очень хорошо. Но как потом в морозы матери потащат младенцев через горы?

— То есть, для поддержки веры в Создателей, «божественности» их самих и детей требуется, как минимум, хотя бы одно чудо?

— Как‑то так, — согласился подполковник с интерпретацией женой его размышлений вслух.

— Чудо, если не ошибаюсь, это сверхъестественное явление, не согласующееся с законами природы, обусловленное влиянием особых возможностей богов и их протеже, — уточнила Сюзанна.

— Соответственно, возникает вопрос, какие чудеса мы можем продемонстрировать модификантам на Наташке? — кивнул Затонов.

— А предупреждение, что через полсотни лет на планете наступит климатическая катастрофа, разве недостаточно?

— Не–а. Слишком мелковато для Создателей, позиционирующих себя всемогущими, и при этом не справившимися с какими‑то там вулканами на сотворенной ими планете, — вздохнул Павел. — Придется, наверное, за что‑нибудь обидеться на якобы недостойных модификантов и в качестве демонстрации гнева наслать на них похолодание.

— Тоже вариант, — согласилась она. — Что‑то вроде изгнания Адама и Евы из рая. Только вот, в нашем варианте, за что?

— Неправильный вопрос, — хмыкнул Затонов, — Было бы до кого дое… — он посмотрел на жену и поправился, — к кому прицепиться, а за что… Это, как инспектор воздушного движения на планете–матушке, если надо — и до столба дое… домотается. В общем, ты меня поняла.

Она хихикнула на потуги подполковника обойтись без матерных выражений и решила еще больше вогнать его в краску:

— На счет своего всемогущества, ты Пал Саныч, явно загнул. Особенно при учете наличия явно не божественных, а обычных плотских желаний по отношению к Создательнице.

— Ты, Сюзанна Теодоровна, — отплатил для начала подполковник той же монетой, назвав ее по имени–отчеству, — не кощунствуй, а предложи настоящее чудо. А то не посмотрю на твою божественную сущность и разложу прямо этом столе.

— Это бы было интересно, — протянула она и облизала кончиком языка губы. В глазах плясали веселые чертики. Но тут же взвизгнула, едва Затонов начал демонстративно подниматься в кресле:

— Пашка, не смей! Договорились же, что только когда малыши спят.

— Ничего, — притворно–грозно предупредил Затонов, все‑таки садясь обратно, — ремешком по голой заднице и при детях можно и даже нужно. Весьма поспособствует воспитательному процессу.

— Вечером на эту тему поговорим, — многообещающе заявила жена, зная, что последнее слово всегда будет за ней.