Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face Страница 35

— Что, документы не нашли?

— Нет-нет, спасибо, все в порядке.

Перед тем, как войти в зал ожидания АТС, она постаралась взять себя в руки и придать лицу спокойное выражение, но Фирузе было не до того — увидев дочь, она замахала руками и закричала, смешивая бежитинскую речь с русской:

— Дочка, скорее, где ты была? Тут без тебя четвертое окошко открылось, очередь быстро пошла, перед нами только два человека осталось, а ты где-то ходишь!

— Я ездила за документами, не волнуйся, мама.

Когда же они покончили со всеми телефонными формальностями и вышли из здания АТС, мать обратила внимание на странное выражение лица Халиды и вспомнила ее слова.

— Ты ездила за документами… домой? — вопрос этот был задан неестественным тоном, взгляд матери уперся куда-то вбок, и неожиданно Халида поняла.

— Мама, так ты знала!

— Я всегда знаю, что происходит с моими детьми, — просто ответила Фируза, — но не всегда в моей власти что-то изменить.

— Это ужасно, ужасно! Наташа — жена дяди Сережи, папа так любит и уважает его! Что будет с дядей Сережей, что будет с папой, когда он узнает, что его сын…

Фируза остановила ее, подняв руку:

— Отец не должен ничего знать! Никто не должен знать. Твой брат всегда был горяч, я знаю, что когда он учился в Тбилиси, у него было много женщин, но потом он женился на Айгуль и успокоился. У них дети, они прекрасно жили, пока Ильдерим не встретил эту женщину. С тех пор он сам не свой — шесть или семь раз за это время летал в командировку в Москву или Ленинград. Я знаю, что они тайком встречались.

— Мама, но почему ты не вмешаешься, если все знаешь?

Фируза со вздохом покачала головой:

— Что тут можно сделать? Твой брат упрям, он все равно поступит по-своему. Я сказала Айгуль: если хочешь сохранить семью, будь покорной, улыбайся мужу и делай вид, что ничего не замечаешь. Она поняла — умная девочка. Ильдериму всегда было хорошо с ней, и я не хочу, чтобы они расстались. Пусть он перегорит и успокоится.

— Мама, ты уверена, что он перегорит и успокоится?

— Скоро он поймет, что Наталья всего лишь играет с ним, и его гордость этого не вынесет. Я знаю своего сына, он самолюбив и не захочет быть игрушкой женщины.

Какое-то время обе они шли молча, потом Халида спросила:

— Но почему ты думаешь, что для Наташи это только игра?

— Я достаточно повидала в жизни, чтобы это понять. Она привыкла к Ленинграду с его бурной жизнью, всем обеспечена, живет рядом с любящим мужем в хорошей семье, где ее освободили даже от забот о родной дочери. Что может дать ей взамен этого мой сын? К тому же она старше него. Но, главное, во взгляде, которым она на него смотрит, нет любви.

— Но зачем же тогда она…

Фируза пожала плечами:

— Звездочка моя, ей тридцать три, а Сергею сорок шесть. Он занят наукой, и наука постепенно забирает его силы, все меньше и меньше их остается для молодой жены.

— Не надо так говорить, мама, дядя Сережа замечательный человек! Я не могу понять Наташу — мне казалось, они так любят друг друга.

— Душа и тело могут любить по-разному, — усмехнулась мать. — Дитя мое, ты родила троих детей, ждешь четвертого, но ты всегда была счастлива с мужем и не знала томления женщины, которой не хватает мужского тепла. В больших городах мужчины рано дряхлеют, а женщины разнузданы в своих желаниях. Нам этого не изменить, пусть все идет своим чередом, и что будет, то будет.

Они в молчании доехали до своей остановки, но, выйдя из автобуса, Халида внезапно остановилась и упрямо произнесла:

— Все же я должна поговорить с Ильдеримом, должна заставить его опомниться…

— Ты не можешь этого сделать, — резко возразила ее мать. — Мы, женщины гор, не смеем упрекать мужчин, наше дело — покоряться их воле. Я покорялась всю жизнь. Если б не эта проклятая война, я стала бы женой твоего дяди, но он погиб, и я покорилась решению старейшин — вошла в дом твоего отца третьей женой. Рустэм всегда был ко мне спокоен, хотя и нежен, я же любила его страстно, но не смела упрекнуть, если он забывал обо мне. В награду за покорность он подарил мне твоего брата и тебя. После твоего рождения мне больше не удалось забеременеть, а через несколько лет, когда в дом Рустэма вошла Лейла, четвертая жена, он больше не ложился на наше ложе и стал относиться ко мне, как к сестре. Я вновь покорилась, с улыбкой встречала его, когда он приходил к вам с Ильдеримом, и никому не смела рассказать о тоске и о муках, какие глодали мое сердце одинокими бессонными ночами. Лейла была молода, горяча, она родила твоему отцу много сыновей, но прошли годы, и Рустэм вернулся в дом своей старшей жены Сабины — думаю, он всегда любил ее одну. Лейла приняла это достойно и с покорностью. Все мы, жены твоего отца, покорно выполнили свой долг, родив ему детей, мы пользуемся уважением и почетом среди своего народа, и это наша награда за покорность.

— Мама! — потрясенно воскликнула Халида. — Я даже представить себе такого не могла…

— Да, ты не могла себе представить, потому что тебя всегда лелеяли как принцессу и не научили покорности. Отец всегда твердил, что у тебя будет иная жизнь, не такая, как у остальных женщин нашего народа. Помнишь, когда тебе исполнилось шестнадцать лет, к нам в гости приезжал из Тбилиси друг отца, гинухец? Так вот, он хотел сосватать тебя за своего сына-инженера, но Рустэм сказал: «Моя принцесса выйдет за того, кого сама выберет». Многим не нравилось, что ты уезжаешь в Москву учиться, говорили, что девушке лучше быть ближе к родному дому, что ты могла бы учиться в Тбилиси или в Махачкале, и опять твой отец возразил: «Моя принцесса сама должна выбрать свой путь». А когда ты сообщила, что выходишь замуж за Юру, даже дедушка ворчал, что лучше бы тебе выбрать в мужья гинухца или хваршина, но опять же Рустэм словно обрезал: «Это только моей принцессе решать». Но хоть ты и принцесса, ты остаешься женщиной гор, а женщина гор не смеет вмешиваться в дела мужчины и старшего брата. Ты поняла меня, дочка?

Поникнув головой, Халида тихо сказала:

— Да, мама, я поняла.

— Если кто-то об этом узнает, горе разобьет сердца многих людей. Иногда неведение дарит покой, истина же может убить.

— Я никому ничего не скажу, мама…

Теперь, вспомнив все это, Халида отвела взгляд в сторону — в детстве ей казалось, что отец по глазам может прочитать любую затаенную ее мысль. Конечно, ей давно уже было известно, что это не так, но детская привычка была слишком сильна. Рустэм Гаджиев внимательно посмотрел на дочь и погладил ее по печально опущенной голове.

— Радость моя, о чем ты так долго думаешь?

Она встрепенулась.

— Что? Нет, ни о чем. Хотя нет, думала — я думала, что у нас называют это место кладбищем, но ведь здесь только пять могил. Садык, Наби и Лиза — те, кто погибли в той катастрофе, — и мужчины, сорвавшиеся в пропасть при строительстве моста. Тридцать пять лет назад ты привел сюда своих людей, и неужели с тех пор никто не умирал?

— Ты же знаешь, что у нас очень здоровый климат, — медленно проговорил отец. — Моему деду, твоему прадеду уже почти сто десять лет, а он бодр и бегает не хуже молодых. Я всегда говорю твоим братьям, которые уехали жить в большие города: не ездите отдыхать на Черное море и в Кисловодск, нет ничего лучше родного дома. Но этим летом твоему сыну Тимуру и дочкам не будет скучно — Ильдерим решил, что его дети с Айгуль проведут здесь все лето, они будут жить в своем новом доме. Если тебе будет трудно, или ты плохо себя почувствуешь, они с мамой тебе помогут.

— Айгуль приезжает сюда? — странным голосом спросила Халида.

— Ильдерим привезет их всех на той неделе. Сам он работает, но будет приезжать — у него машина, а по хорошей дороге отсюда до Тбилиси часа полтора езды, не больше. Да, чуть не забыл, Сергей сказал, что в их группе будет человек двадцать, а комнат для сотрудников в жилом секторе всего восемь — по два, по три человека. Конечно, у Сергея с Наташей и Таней будет отдельная комната, но если б ты могла поместить Таню у себя, Сергей был бы благодарен.

— Папа, о чем разговор, конечно! Таня с Тимуром и девочками прекрасно ладили, когда…

«…когда мы с Юрой приезжали к ним в Ленинград», — не договорила она, потому что голос ее сорвался. Сердце Рустэма Гаджиева болезненно сжалось.

— Однако нам пора домой, родная, ты побледнела, пойдем, — сказал он и повел ее по узкой тропинке к новому дому, который выстроил специально для любимой дочери. Халида осторожно ступала по мягкой траве, в голове у нее стучало:

«Ильдерим будет постоянно навещать Айгуль и детей, Наташа с дядей Сережей проведут здесь все лето. Что я могу сделать? Постараться, чтобы Ильдерим и Наташа никогда не оставались наедине? Я этого не смогу, и мама… если Ильдерим потребует, она постарается устроить им свидание, а что потом? Может, все-таки, поговорить с папой? Но что я ему скажу, какими словами?».