Кирилл Партыка - Аваллон Страница 4

– Ну так что? Может, все-таки это самое?..

– Давай, я с тобой посижу, чтоб не одиноко хлебать, – предложил Рязанцев, распечатывая конверт. В нем обнаружился тетрадный лист с единственным словом, выведенным синей пастой: «Жду».

3

Коля Рязанцев и Володя Павлов учились на одном факультете Удачинского университета, хоть и на разных курсах. Павлов был на два года старше. Здоровались в коридорах альма матер, но большой дружбы между ними не водилось. Рязанцев к этому времени уже вовсю публиковался в краевой молодежной газете, которая еще не переключилась с вранья про студенческие стройортряды на выдумки про сексуальных маньяков и даже печатала иногда сочинения начинающих литераторов. Рассказы и стихи принесли Рязанцеву первую  известность – как он не без кокетства  выражался, в масштабах ближних огородов. За Николаем утвердилась репутация юного, подающего надежды дарования.

Павлов предпочитал науку. На последнем курсе он женился и после госов остался на кафедре – ему давно прочили аспирантуру. Когда родилась дочка, молодой семье выделили отдельную комнату в общежитии. Рязанцев при встрече привычно протягивал Павлову руку, но теперь с некоторой опаской студента перед «преподом». 

Перед своим выпуском женился и Николай – на Лариске, студентке другого факультета. Она и тогда была жутко красива и сексуальна, а Рязанцеву казалось, что у будущего писателя и публициста жена должна быть именно такой – чтобы обрамлять талант.

А через пару лет до Рязанцева, работавшего в той самой  «молодежке», дошла страшная весть: жену и дочку Володьки Павлова смел на пешеходном переходе какой-то пьяный водила из народившихся кооператоров. Они поголовно обзавелись потрепанными «иномарками», а некоторые в угаре «второго нэпа» решили, что никакие законы им не писаны, включая правила дорожного движения.

На похоронах на Володю было страшно смотреть. Он сам походил на живой труп из фильма ужасов: за все время не проронил ни слова и вообще плохо отражал происходящее. Его опекали близкие. Рязанцев в их число не входил да и не стремился прикоснуться к  чужому горю. Какой-то брезгливый страх заставлял его держаться в стороне. Когда вернулись с кладбища, Николай на поминки не пошел, отправился с бывшим сокурсником в одну из расплодившихся забегаловок – снимать стресс. Там, под коньячок, душераздирающие картины погребения расплылись, а разговор о переменах, со всех сторон напирающих на замшелый сруб действительности, окончательно стер их из памяти.

Через день-другой Рязанцев почти забыл о трагедии.

То, что произошло дальше, он всегда считал случайностью, хоть многие полагали, что это судьба.  Неделю спустя Николаю поручили сделать репортаж о молодежном дискуссионном клубе под выразительным по тем временам названием «Взгляд». Клуб, едва народившись в стенах родного университета, немедленно схватился с  администрацией вуза, и гласность, которую с упоением отстаивали мятежные участники дискуссий, явилась им на помощь в лице молодежной газеты.

В поисках клубных активистов Рязанцев бродил по этажам общаги, но вместо борцов за демократию ему все время попадались какие-то сонные девицы, прогуливающие лекции после веселой ночи. Редкие номера на дверях окончательно все запутали.

Николай толкнул одну из дверей, шагнул в комнату. И обмер. То, что он увидел, походило на кошмарный сон: в веревочной петле, привязанной к трубе, проходившей под потолком, конвульсивно билось человеческое тело. Рядом валялся опрокинутый стул.

Поборов остолбенение, Николай бросился к висельнику, обхватил слабо брыкающиеся ноги и приподнял тяжелое тело. Ужас и отвращение помешали сперва сообразить, в какое положение он попал: поддерживая человека в петле, невозможно освободить его из удавки. Но нельзя же до бесконечности изображать кариатиду. Инстинкт подсказал простейший выход:  Рязанцев завопил что было мочи, такого крика не услышать просто не могли.

Николай с трудом припоминал впоследствии, как в комнату вбежали люди, подставили стул, на который кто-то взгромоздился с ржавым кухонным ножом в руках. Рухнувшее тело бережно подхватили и перенесли на кровать. Кто-то рявкнул: «Отвалите, бля! Искусственное дыхание делать!..»

Рязанцев, колотясь от озноба, бесцельно топтался посреди комнаты, пока не приехала «скорая». Когда койку окружили медики, висельник уже дышал ровно, хоть и не пришел в себя. После уколов и прочего, врач обернулся.

– Кто его нашел?

Указали на Николая.

– Ну, парень, он тебе по гроб жизни обязан. Вовремя ты. Возможно, и дураком не останется.

Только тут до Николая дошло, что тело на койке – не кто иной, как Володька Павлов. И нет никакой загадки в его попытке расквитаться с жизнью.

…Рязанцев, проклиная все на свете, месяц пожинал славу. Он, действительно, поспел в самый раз. Асфиксия и вызванное ей кислородное голодание мозга оказались краткосрочными и не привели к тяжелым последствиям. Спасенные из петли в первые дни нередко ведут себя, как идиоты, а иногда умственные расстройства остаются на всю жизнь. Павлова бог как будто миловал. В больничной палате он вскоре очнулся и, хоть разговаривать ни с кем не хотел, никаких явных отклонений у него не наблюдалось.

Рязанцева без конца уговаривали навестить Володю. Но лишь представив сцену: избавитель у ложа спасенного – Николай  отказывался наотрез.

А вскоре до него дошли слухи, что Павлов, оклемавшись, всех удивил: оставил кафедру, начатую кандидатскую, поступил на какие-то курсы и, окончив их, уехал егерем в глухую тайгу. Куда именно – никто толком не знал. Николай только пожал плечами: хорошо, хоть в монастырь не подался.

Через несколько месяцев ему пришло письмо. Прочитав обратный адрес, Николай удивился. Никаких знакомцев в неведомом Учуме у него отродясь не бывало. Письмо оказалось от Павлова.

Здравствуй.

Долго раздумывал, писать или нет. Когда узнал, как все было, я тебя проклял – за то, что помешал уйти. Не знаю, есть Бог или нет, но оставалась надежда ТАМ встретиться с НИМИ. Потом понял, что не прав. Прости. Значит, суждено все начать заново и прожить другую жизнь. То, чему нас учили и чему я потом стал учить других – сплошное вранье. Значит, врать больше не надо. Здесь, где я живу, не врут.  В городе я умер, а здесь опять родился. И тут ОНИ гораздо ближе ко мне. Спасибо тебе. Захочешь, приезжай в любое время – порыбачить, отдохнуть. Если что-то случится, обязательно позови. Не люблю оставаться в должниках.

С тех пор прошло много лет. Рязанцев так и не собрался в гости к Павлову. Тот  иногда присылал поздравительные открытки на праздники. Николай спохватывался и писал в ответ шутливо-извиняющиеся письма. Странно, он, вопреки здравому смыслу, испытывал некое неосознанное чувство вины перед бывшим однокашником. Быть может, из-за того, что его собственная жизнь складывалась вполне удачно. Но если заглянуть глубже, виноватое ощущение происходило от другого: Рязанцев не мог забыть судорожного спазма отвращения, который испытал, поддерживая дергающиеся ноги висельника. Он старался не вспоминать, как в ту секунду в голове мелькнула мысль: на кой черт я сюда сунулся… или хотя бы позже… Он не сделал ничего плохого, его  считали героем. Но он-то знал, что он не герой.

Изредка они встречались – по случайности и на считанные минуты. С каждым разом Павлова узнать становилось трудней. Он окончательно превратился в таежника, не сохранив во внешности и следа от былого. Речь его тоже изменилась, в ней смешались таежный говор и обороты несостоявшегося кандидата наук, причем первое все более преобладало над вторым. Они обнимались. Володька неизменно звал в гости. Николай обещал и сам верил в то, что приедет. Но жизнь вела их разными дорогами.

4

Железнодорожную станцию отделяли от Приреченска полтора десятка километров. Выходя из вагона, Рязанцев прикинул, как ему теперь добираться до Учума. С вокзала в город ходил автобус, а там, наверно, придется катером.

Он, ежась от утренней прохлады, вскинул на плечи новенький рюкзак, одернул ветровку и направился к автобусной остановке. У края перрона дорогу ему преградил рослый бородатый мужик. Рязанцев хотел его обойти, но незнакомец сделал шаг в ту же сторону.

– Извините… – сказал Николай.

– Не извиняем, – мужик сгреб приезжего в объятия. – В упор уже не узнаёт!

– Володя?! – накрепко зажатый Рязанцев только и смог, что хлопнуть приятеля по спине. – А я соображаю: на собаках к тебе сподручней или на оленях?

– На такси. – Владимир отпустил гостя и указал на припаркованный у края остановки пыльный «уазик». – Вишь, лэндкрузер поджидает. Я тебя тоже не сразу признал. Исхудал, черт.

– Ты как здесь оказался?

– Был вчера в Приреченске, дай, думаю, позвоню. Хорошо, ты адрес и телефон в письме указал. Мне какой-то балдой мужик ответил, что ты уже уехал. Я и решил встретить. А то еще заблудишься.