Уильям Дитрих - Изумрудный шторм Страница 7

– Ты посмотри! Настоящий замок! – восторженно воскликнул он, разглядывая сооружение высотой в три фута.

В Тюильри мы наблюдали за подъемом воздушного шара, что произвело огромное впечатление на меня и Астизу, поскольку нам сразу вспомнились наши египетские похождения. А экзотические костюмы уличных артистов навеяли воспоминания о рискованных приключениях на Священной земле.

Я находил, что супружеская жизнь самым кардинальным образом отличается от периода ухаживания. Исчезло обостренное чувство опасности, и мы перестали краснеть от новизны и смущения. Вместо этого мы испытывали все более сильную привязанность друг к другу, а еще у нас возникло ощущение умиротворенности. Подобно многим великим людям, мой наставник Бенджамин Франклин был несчастлив в браке, что не мешало ему теоретизировать на тему того, что есть брак удачный. Женитьба – это инвестиция во времени, это долг и компромисс, говорил он мне. Это работа, где мы получаем прибыль в виде удовлетворения, а временами даже – в виде ощущения счастья. «Брак есть наиболее естественное состояние человека», – так обычно заканчивал он эти свои проповеди.

– Если оно естественное, то почему мы постоянно устремляемся за другой женщиной, точно пес, почуявший кролика? – спрашивал я его.

– Да потому, что мы не кролика ловим, Итан, а если б даже ловили и поймали, то не знали бы, что с ним делать.

– Отчего же? Напротив.

– Брак спасает нас от ошибок, от разбитого сердца.

– Однако же ваша жена находится сейчас в пяти тысячах миль отсюда, в Филадельфии.

– Да, и я утешаюсь тем, что знаю: она там и ждет меня.

Лично я считал, что мне просто страшно повезло. Я завладел изумрудом, но разве это была истинная драгоценность, раздобытая мной в Триполи? Нет, этой драгоценностью была моя жена. Она рядом. Мы идем рука об руку под арками из вьющихся роз, едим подслащенный лед, раскачиваемся в такт музыке, которую играют оркестры на ярко освещенных сценах, любуемся тем, как сразу триста человек кружатся в новом немецком вальсе. Толпа танцующих поредела, когда заиграли более сложную кадриль, а потом и мазурку, но радость и веселье возвращались в Париж.

Впрочем, временами город все же охватывала тревога. Газеты пестрели сообщениями о напряженных отношениях с Англией. Ходили слухи о том, будто бы Наполеон разрабатывает новый план, хочет перекрыть баржами Канал[7]. А затем в дело вступит военный флот, и разразится полномасштабная война.

– Послушай, Итан, если мы задержимся в Париже, то можем оказаться в ловушке, – сказала мне Астиза, когда мы шли по новому пешеходному мосту у Дворца искусств в Лувре. Мост из сварного железа, новое чудо архитектурной мысли, был одним из нескольких мостов, которые распорядился построить Наполеон, чтобы связать разные части города. – Британия будет в блокаде, а во Франции начнут арестовывать чужеземцев.

Моя супруга была не только красива (надо сказать, ей страшно шла новая французская мода – платье с завышенной талией, пышными рукавами и глубоким декольте, затянутым сеткой, выгодно подчеркивало знойную прелесть этой женщины), но еще и умна, а кроме того, практична. Она отличалась дальновидностью, столь редким для женщин качеством, и, несмотря на предрассудки Наполеона, наверное, не уступала ему в умении мыслить стратегически.

Она также по-супружески подталкивала меня локотком в бок, когда мой взгляд дольше положенного задерживался на проходивших мимо красотках – у многих груди были прикрыты лишь полоской почти прозрачного газа. К сожалению, эта чарующая мода вскоре сменилась куда более консервативным милитаристским стилем, приверженцем которого был сам Бонапарт. Тут корсиканец придерживался строгих нравов: он даже заявлял вслух, что главное предназначение женщин – это не выставлять напоказ свои прелести, а производить на свет новых солдат. Я, наделенный чисто мужскими инстинктами, считал, что одно другому не мешает, а, напротив, даже способствует. Наверное, ему также хотелось плотской любви, как и всем остальным, но он не разрешал себе забывать о своем высоком предназначении.

Что касается меня, то я всегда рассматривал моду как одно из приятнейших и полезнейших развлечений в жизни, столь же необходимых, как яркая увлекательная беседа. Мы с Астизой представляли собой просто шикарную пару, поскольку я старался копировать в одежде самых невероятных денди – носил высокие сапоги, тесно облегающий сюртук, нарочито измятую сорочку и стильный цилиндр – словом, то был точный расчет, сочетание элегантности и беспорядка, словно в зеркале отражающее наши беспокойные времена. И мне нравилось, когда на меня поглядывали. Все эти предметы туалета по большей части были куплены в кредит, но я планировал выгодно продать изумруд и рассчитаться со всеми долгами.

– Британцы уже уезжают из города, – заметила Астиза во время прогулки. Гарри то и дело забегал вперед, после чего возвращался, говорил, что страшно устал, и снова бросался вперед. – Ходят слухи, что Наполеон готовит вторжение в Англию.

– Ну, раз он заказал строительство военных судов, то это нечто большее, чем просто слухи. – Я остановился, чтобы полюбоваться движением по Сене. В грязной воде танцевали солнечные блики, берега украшали разноцветные аркады, а торговцы нараспев восхваляли свой товар. Башни дворцов и церквей устремлялись в голубое небо, напоминая восклицательные знаки. Правление Наполеона привнесло стабильность и инвестиции в развитие города. – Но я должен дождаться Монро и довести до конца сделку с Луизианой. Даже если разразится война, мы, как американцы, соблюдаем нейтралитет. – Я знал: жена пока что не считает себя американкой, но очень хотел, чтобы она стала ею в самом скором времени.

– Два противоборствующих флота – и Итан Гейдж, герой Акры, и Морфонтена? – насмешливо заметила Астиза. – Да ты умудрился обзавестись врагами и с той и с другой стороны! У нас сын, и мы должны о нем позаботиться. Давай сядем на корабль и уплывем в Нью-Йорк или Филадельфию прежде, чем Нельсон и Наполеон вступят в схватку. В Америке ты можешь попросить Джефферсона подобрать тебе место. Ты теперь человек семейный, Итан.

И в самом деле, с удивлением подумал я, хотя сам частенько вспоминал об этом факте.

– Но нам надо продать изумруд, – возразил я вслух. – Здесь за него можно получить лучшую цену, чем в Соединенных Штатах. И потом, как-то не хочется думать о деньгах до завершения переговоров. Так что давай дождемся более подходящего момента.

– Сейчас – вот самый подходящий момент. Первый консул не может жить без войны.

Это было правдой. Люди имеют склонность повторять то, что им удалось, и Наполеон не был исключением. Трубя о мире, он всегда прислушивался к барабанному бою, возвещающему о начале очередных сражений, и я полагал, что новая война превзойдет все виденное мною прежде.

Я с любовью посмотрел на жену и решил уступить ей. Она так волновалась, бедняжка, и выглядела такой несчастной, что было совсем не похоже на мою храбрую красавицу Астизу. У меня даже сердце заныло.

– Хорошо. Изо всех сил постараюсь побыстрее провести эти переговоры, – пообещал я ей. – Продадим камень – и начнем новую жизнь в покое и мире. Мы оба это заслужили.

Глава 5

Любимым ювелиром Жозефины, супруги Бонапарта, был Мари-Этьен Нито, человек, некогда ходивший в подмастерьях у самого великого Обера, личного ювелира Марии-Антуанетты. Его успех служил доказательством того, что революция разрушает все, кроме неуемного стремления к роскоши. Нито сочетал талант своего наставника с жесткой хваткой и изворотливостью прирожденного торговца, и после того, как королеве отрубили голову, быстренько обзавелся клиентурой среди новой элиты Франции. Ходили слухи, будто бы ювелир познакомился с Наполеоном, когда тот совершал конную прогулку по улице Парижа. Он притворился, что падает, ухватился за уздечку норовистой лошадки Бонапарта – ну, они и разговорились. Так и завязались их отношения. Мастер драгоценных поделок открыл шикарный магазин под названием «Шаме» по адресу Вандомская площадь, дом 12, рядом с лавкой часовщика Брегета, и бизнес у них обоих процветал. Череда ранних побед Наполеона породила в обществе просто маниакальное увлечение сверкающими безделушками, призванными подчеркнуть благополучие и гордость французов за свою страну.

В витринах «Шаме» были выставлены сверкающие ожерелья и кольца. В знак уважения к моему изумруду Нито пригласил нас во внутреннее помещение и запер дверь, чтобы его никто не отвлекал и ничего не увидел, а затем тщательно вымыл руки в тазике – далеко не все хирурги проявляют такую аккуратность.

Серый свет просачивался сквозь окошко с толстыми железными прутьями, призванными обескуражить воров, а от ламп лился мягкий желтоватый свет. Кругом виднелись выдвижные ящики, где, без сомнения, хранились сокровища, посередине располагался длинный стол с тисками, зажимами и прочими ювелирными инструментами, и на нем ярко, точно звездная пыль, поблескивали мелкие кусочки серебра и золота. В толстых книгах в кожаных переплетах хранились записи о сделках и покупках драгоценных камней со всего мира.