Лао Шэ - Избранное Страница 74

Большой Ястреб замолчал, слышалось только его шумное дыхание. Я невольно восхитился этим человеком, хотя и не принадлежу к почитателям героев: ведь он не баловень толпы, не предмет бездумного поклонения, а тысячекратно оплеванная и обруганная жертва, мессия, которому предстоит смыть позор с людей-кошек.

Вернулся Маленький Скорпион. Он никогда не приходил так поздно. На этот раз его явно задержало что-то особое.

— Как ты кстати! — воскликнул он, обнимая Большого Ястреба, который кинулся ему навстречу. У обоих потекли слезы.

Я не решался спросить, чем они так взволнованы, а Маленький Скорпион продолжал:

— И все же твой приход мало поможет.

— Я знаю. Не только не поможет, а помешает тебе. Но я не мог не прийти. Пробил мой час!

— Что ты задумал?!

— Смерть в бою я предоставляю тебе. Сам я умру бесславно и все-таки не совсем бесполезно. Сколько у тебя людей?

— Немного. Отцовские солдаты уже отступили, а другие собираются это сделать. Только люди Большой Мухи могут послушаться моего приказа, но, если они узнают, что ты здесь, отпадут даже они.

— Понимаю, — хмуро ответил Большой Ястреб. — А ты не можешь вернуть отцовских солдат?

— Боюсь, ничего не выйдет.

— Казни для острастки парочку офицеров!

— Ими командует отец…

— Ну возьми меня для примера, скажи, что у меня много солдат, что ты послал меня на фронт, но я ослушался приказа…

— Предположим. Хотя у тебя нет ни одного солдата, я могу сказать, будто их сто тысяч. А что потом?

— Потом убей меня и выставь мою голову на улице. Тогда солдаты подчинятся тебе — ведь они знают, как я выгляжу!

— Боюсь, что это в самом деле единственный выход… Но я еще должен соврать им, будто отец передал мне командование…

— Да, и поскорее, потому что враг уже подходит. Чем больше ты успеешь набрать солдат, тем лучше. А я, друг, покончу с собой, чтобы тебе не пришлось стать моим палачом.

— Погодите! — воскликнул я дрожащим голосом. — Погодите! Что это даст вам?

— Ничего, — все так же хмуро ответил Большой Ястреб. — У врага гораздо лучше и солдаты и оружие, мы вряд ли одолеем его даже всей страной. Но если наша гибель будет замечена, она сможет повернуть ход истории Кошачьего государства. Другие страны по крайней мере не будут нас так презирать. Наша гибель не жертва и не путь к славе, а насущная необходимость. Мы не желаем быть рабами! Человеческая совесть долговечнее жизни. Вот и все. Прощай, земной господин!

— Постой! — окликнул его Маленький Скорпион. — Лучше съесть сорок дурманных листьев, так легче умереть.

— Можно, — усмехнулся Большой Ястреб. — Странно складывается жизнь! До сих пор я не ел дурманных листьев и меня считали ханжой. Пусть теперь у них хоть доказательство будет. Дурман, неси листья! Я никуда не пойду, в минуту смерти я хочу быть с друзьями…

Девушка принесла охапку листьев и тотчас вышла. Большой Ястреб решительно принялся за них.

— А как же твой сын? — произнес Маленький Скорпион с раскаянием в голосе. — О, я не должен был об этом говорить!

— Ничего, выживет, если вся страна не погибнет… — тихо ответил Большой Ястреб.

Он продолжал жевать листья, но очень медленно — наверное, уже захмелел от дурмана.

— Я хочу спать, — еще медленнее сказал он, опускаясь на пол.

Я взял его за руку, он поблагодарил, и это были последние слова Большого Ястреба, хотя рука долго оставалась теплой, а дыхание прервалось лишь в полночь.

24

Да, я не мог назвать его смерть жертвой, потому что он сам так не считал. Сбудутся ли его надежды? Этого я пока не знал, но видел, что его отрубленная голова торчит на шесте посреди площади. Я, конечно, пришел посмотреть не на голову, а на жителей Кошачьего города, для которых подобное зрелище было особым удовольствием. Маленький Скорпион давно исчез и не появлялся даже у Дурман, поэтому я решил пойти на улицу.

Город по-прежнему выглядел оживленным — пожалуй, даже более оживленным, чем раньше. Ведь можно было любоваться отрубленной головой, а она гораздо увлекательнее, чем камешек на дороге. Говорили, что в толкотне у шеста уже задавлены три старика и две женщины, но отнюдь не горевали, потому что смерть во имя удовольствия считалась почетной. Все только еще больше тискали и бранили друг друга. Никто не спрашивал, чья это голова, за что отрублена. В толпе слышались примерно такие восклицания:

— У, какая волосатая!

— А глаза-то закрыты!

— Жаль, что только голову выставили! Надо бы и тело…

Пожалуй, Большой Ястреб принял правильное решение. Стоит ли жить рядом с подобными людьми?

Выбравшись из толпы, я пошел к императорскому дворцу. Идти было трудно, потому что во всех направлениях шествовали отряды музыкантов, которые нещадно дули и били в свои инструменты. Слушатели бросались за ними то в одну, то в другую сторону, но все равно не успевали и наверняка досадовали, что у них так мало ног, ушей и глаз. По воплям зевак я понял, что это свадебные оркестры, однако из-за обилия людей не видел паланкинов с невестами и не мог определить, сколько людей-кошек должны их нести. Впрочем, гораздо больше меня интересовал другой вопрос: почему в минуту опасности нужно так торопиться со свадьбами?

Спросить было не у кого, потому что люди-кошки страшились разговаривать с иностранцами. Я вернулся к Дурман. Она сидела в комнате и плакала, а увидев меня, зарыдала еще сильнее, как будто я ее обидел. Пришлось долго утешать ее, прежде чем она сказала:

— Маленький Скорпион ушел на фронт! Это ужасно!..

— Ничего, он еще вернется! — бодро произнес я, искренне желая, чтобы мое пророчество сбылось. — Он обязательно вернется.

— Правда? — улыбнулась она сквозь слезы.

— Конечно! А сейчас пойдем прогуляемся. Хватит тебе здесь, плакать одной.

— Я вовсе не плачу, — сказала Дурман, вытирая слезы и пудрясь.

— Почему сейчас так много свадеб? — спросил я по дороге. Это был праздный вопрос, но я утешал себя тем, что отвлекаю женщину от мрачных мыслей. Сказать по правде, я отвлекал и себя, потому что гибель Маленького Скорпиона казалась мне почти неизбежной.

— Когда начинается смутное время, все спешат со свадьбами, чтобы солдаты не испортили девушек, — объяснила Дурман.

— Зачем же праздновать их так пышно?

Мои мысли были сосредоточены на войне, но кошачье отношение к жизни на этот раз оказалось разумнее человеческого:

— Для свадеб пышность необходима. Война скоро кончится, а брак — на всю жизнь!

Поверив моим словам о возвращении Маленького Скорпиона, Дурман успокоилась и даже предложила мне посмотреть пьесу:

— Сегодня министр иностранных дел устраивает представление на улице по случаю женитьбы сына. Пойдем?

Мне казалось, что убить министра, который во время войны занимается подобной чепухой, намного достойнее, чем смотреть спектакль, но в убийцы я не годился, а кошачьего театра еще не видел. Я решил пойти: за последнее время мое мышление заметно кошкоизировалось.

Перед домом министра иностранных дел стояло множество солдат. Представление уже началось, однако простой народ к сцене не подпускали: тот, кто рвался вперед, получал дубинкой по голове. Кошачьи солдаты умели воевать — с собственным мирным людом. Меня они вряд ли посмели бы ударить, но я сам не очень рвался вперед, потому что театральная музыка еще издали показалась мне удивительно противной. Долго я прислушивался к пронзительным звукам, прерываемым воплями актеров, однако полюбить кошачий театр так и не сумел.

— Нет ли у вас пьес получше этой? — спросил я у Дурман.

— Есть, иностранные. Их я смотрела в детстве, они горазда тоньше. Потом их перестали играть, так как никто в них ничего не понимал. Министр иностранных дел сам выступал за новые пьесы — до тех пор, пока один иностранец не сказал, что наш театр тоже очень интересен. Тогда министр начал выступать за старые пьесы.

— А если другой человек скажет, что иностранный театр лучше?

— Это уже будет бесполезно. Иностранные пьесы действительно хороши, но слишком глубоки. Когда министр ратовал за них, он вряд ли их как следует понимал, поэтому и уцепился за лестное мнение о наших пьесах. Сам он вообще не разбирается в театре, хотя и норовит прослыть его пропагандистом. А старый театр легче рекламировать, у него больше поклонников. У нас часто так бывает: новое едва возникнет и тут же вытесняется старым. Для того чтобы внедрять новое, нужно слишком много сил и энергии.

Я чувствовал, что это не ее мысли, а Маленького Скорпиона, потому что сама она продолжала потихоньку протискиваться вперед. Мне было неудобно ловить ее на слове, но больше я выдержать не мог:

— Уйдем отсюда?

После всего сказанного о театре Дурман было неловко не согласиться. Не протестовала она и тогда, когда я предложил сходить к императорскому дворцу. Он был самым большим, но не самым красивым зданием Кошачьего города. Сегодня дворец выглядел особенно неприятно: перед стенами солдаты, на стенах солдаты… Кроме того, стены были вымазаны свежей грязью, а вода во рву воняла сильнее обычного.